– Какой твой любимый цвет? – она зевает, переплетая свои пальцы с моими. – Черный. А твой? Она хихикает. – Синий. Точнее, бирюзовый. Смесь зеленого и синего, но зеленого чуть больше. И еще немного пастельный. – Ты не могла просто ответить «красный»? – фыркаю я. Это было частью ее обаяния. Она качает головой, лежа у меня на груди. – Нет, со мной не просто, поэтому тебе, наверное, следует воспользоваться шансом и убежать. – Извини, детка, но кроссовки не подходят к моему наряду. Она хихикает, разбавляя своим смехом безжизненную тишину аттракционов. Ее смех мог вдохнуть жизнь в мертвых, не говоря уже об этом заброшенном парке развлечений. Прекратив смеяться, она поднимает голову и смотрит на меня из-под моей руки. Наши глаза намертво прикованы друг к другу, и я чувствую, как все внутри меня сжимается. – Что? – шепчу я, глядя на ее губы. – Это правда? – Если нет, то я убью ублюдка, который это выдумал. – Я не могу без тебя жить, Бишоп. – Ш-ш-ш. Я притягиваю ее обратно под руку. Я не собираюсь говорить ей, что все будет хорошо, – во всяком случае, пока мы не вернулись с Пердиты. Мы едем обратно в хижину. Остальные парни едут сзади, следуя за мной. Тат пересела к Нейту, а Хантер попытался присоединиться к нам, но я его выгнал. Чем больше времени я проводил с Мэдисон наедине, тем сильнее я ждал следующего раза. Щенкам придется выучить, что такое личное пространство. – Мне нравится эта песня. – Мэдисон качает головой в ритм, делая музыку громче. – Как называется? – спрашиваю я. Обычно такая музыка мне не нравится, но на этот раз голос, мелодия и ритм меня зацепили. – Это «I’m Ready» Niykee Heaton, – улыбается она, глядя на меня краем глаза. – Большинство ее песен о любви и сексе, в основном о сексе. – Подходящая тематика. – Ага! – соглашается она. – Именно поэтому я люблю эту песню. Она делает звук еще громче, а когда песня заканчивается, нажимает на повтор. К тому моменту, когда мы подъехали к хижине, я был почти уверен, что знаю все слова наизусть. Мы выходим из машины как раз в тот момент, когда остальные ребята подтягиваются к нам. Было уже около полуночи, так что я делаю знак парням и веду Мэдисон в главную спальню. Хижина принадлежит нашей семье еще со времен прадедов. Дом окружает большая терраса, а сам он построен из потускневших бревен. На втором этаже располагается пять спален, а весь третий этаж занимает главная спальня. Одна из ее стен полностью прозрачная, что обеспечивает полный обзор всей территории. Панорамный вид – задумка моего отца, одержимого паранойей, но самой хижине было больше ста лет. Я уверен, что призраки моих предков до сих пор бродят по этим коридорам – не самое обнадеживающее чувство. – Ух ты. – Мэдисон проводит ладонью по старой деревянной кровати с четырьмя резными столбиками. Дерево покрывают искусные, замысловатые узоры. – Клянусь, теперь меня уже ничего не удивит. Она зевает и потягивается, внезапно вздрагивая. Я снимаю одежду Нейта, бросаю ее в угол и откидываю одеяло. – Ты в порядке? Она краснеет. – Все отлично. Затем она сбрасывает одежду на пол. Я замираю, увидев сине-черные синяки на ее бедрах, руках и даже вокруг шеи. – Черт. – Я вскакиваю с кровати. – Что? – спрашивает она в панике, а затем опускает взгляд на бедра и расслабляется. – О-о, – она откидывает одеяло и ныряет в кровать. – Нет, Мэди, не «о-о». – Подумаешь. – Она снова зевает. Она устала, поэтому я не хочу ее нервировать. Я снова ложусь в кровать и притягиваю ее к себе. – Я постараюсь быть мягче, но не могу этого гарантировать. Она вскакивает с кровати, словно секунду назад она не зевала, как человек, не спавший несколько недель. – Нет. Не нужно. Мне это нравится. Я делаю паузу, пытаясь уловить в ее словах неискренность, а затем вздыхаю. – Спасибо, потому что я, честно говоря, ничего не могу с собой поделать. Иди сюда. Я не буду трахать тебя сегодня вечером, но утром твоя задница будет моей. Глава 21 – Как будто это – наш последний пир… – бормочет Татум, уничтожая свой блинчик. Я закатываю глаза. Губы Нейта искривляются в ухмылке – как будто этой ночью он не засовывал свой язык ей в горло. Бишоп смеется. – Может быть… Все взгляды устремляются на него, но он только отмахивается. Я так отчаянно хочу спросить, что должно случиться, но другая часть меня предпочитает оставаться в неведении до самого приезда. – А эти девчонки умеют готовить! Хантер тянется за четвертым блином. Сегодня утром я испекла, должно быть, больше сотни блинчиков, плюс гору жирного бекона, омлет из двадцати четырех яиц и неимоверное количество жареного хлеба – получился обычный завтрак Королей. Этим утром нам с Тат потребовалось несколько часов, но я была непреклонна. Эти ребята стали мне семьей – ближе, чем некоторые кровные родственники. Я обвожу каждого из них взглядом и впервые по-настоящему понимаю значение поговорки «кровь не значит ничего, но верность значит все». Потому что именно эти мальчики снова и снова доказывали мне свою верность. Да, они причиняли мне вред, едва меня не убили, преследовали меня ночью в лесу, выносили мне мозг, и я, вероятно, упускаю еще несколько вещей, но, прежде всего, они… моя семья. – Ты в порядке? – Бишоп обвивает рукой мои плечи, прижимая меня к своей груди. Он одет в темную толстовку с капюшоном, свободные джинсы, высокие белые кеды и – это знаю наверняка – белые трусы от Armani. В моей голове мелькают эпизоды нашего секс-марафона в четыре утра, и мои бедра непроизвольно сжимаются, щеки краснеют, а нижняя губа оказывается втянутой в рот. Его пальцы на моем плече сжимаются. – Котенок… – предупреждает он сквозь рычание, но уже поздно – я погружаюсь в воспоминания… Что-то теплое касается моего соска, и я стону, медленно приходя в сознание. Пот уже покрывает мою кожу, а моя киска пульсирует от неожиданного прикосновения. – М-м-м, который час? – спрашиваю я сквозь сон. Он не отвечает, и я медленно открываю глаза – не видно ничего, кроме непроглядной тьмы и парящей надо мной тени Бишопа. Его рот прижимается к моему, и я приоткрываю губы, широко разводя ноги. Он устраивается между ними, его обнаженная кожа касается моего тела. Его член медленно погружается внутрь меня. Я чувствую его прерывистое, тяжелое дыхание, когда он медленно выходит, а затем делает новый толчок. Мои руки обхватывают его затылок. Коснувшись языком краешка моих губ, он опускается вниз по моей шее и ласкает мои ключицы, не прекращая свои медленные толчки. Капли пота стекают с его лба и падают мне на лицо, смешиваясь с моим собственным. Его рука обвивает мою шею. Наша связь достигла нового уровня – невозможно быть к человеку ближе, чем были мы сейчас. Бишоп полностью заполнил и поглотил мое тело и душу. Он медленно двигается внутри меня, не говоря ни слова. Его губы прижаты к моим, целуя меня, поедая меня, наслаждаясь мной. Его возбуждение нарастает, а поцелуи становятся все более медленными, чувственными и нежными. Он входит в меня медленно, но невероятно глубоко. Перед моими глазами мелькают вспышки, вызванные удовольствием. Мое тело горит, а киска сжимается. Он занимается со мной любовью, и я мечтаю только о том, чтобы это никогда не заканчивалось. Наши тела сливаются в одно целое, являя собой идеальную гармонию сексуального совершенства. Он не отрывается от моих губ, продолжая нежно ласкать меня языком. По моему телу бегут мурашки, каждое ощущение отзывается в моих мышцах с небывалой яркостью, пока я наконец не взрываюсь в оргазме, проваливаясь в него так, словно к моей лодыжке привязан якорь. Бишоп стонет, пульсируя внутри моего возбужденного лона. Его потное тело тяжело опускается на меня, он притягивает меня к себе и целует в лоб. – Спи. Мои ладони становятся мокрыми, а температура тела, кажется, поднимается до неадекватного уровня. – Извини, – отвечаю я, встретившись с ним взглядом. Я одариваю его легкой дразнящей улыбкой, прежде чем откашляться и вернуться к более насущным вопросам. Например, к Нейту и Тат, которые уже начали спорить. – Ребята, – огрызаюсь я на них. – Пожалуйста, заткнитесь. Я не хочу слушать ваше дерьмо во время двухчасового перелета. – Согласен, – бормочет Кэш, вставая на ноги и затягиваясь сигаретой. – Ага, и тебе стоит курить снаружи.