Мы сидели в «аквариуме», и он собирался обработать мои кровоточащие царапины. Едкий запах напомнил мне о школьном медицинском кабинете, куда я часто попадал с содранными локтями и коленками после «сражений» на игровой площадке. До сих пор помню ощущение чудесного тепла и уюта, когда школьная медсестра обрабатывала и забинтовывала мои боевые раны, а потом в подарок за храбрость вручала леденец из жженого сахара. Обжигающая боль от антисептика резко вернула меня к действительности. Увы, мои нынешние раны оказались несколько серьезнее. – Такое ощущение, будто я получил по голове молотком, – кривясь от боли, пожаловался я. – Да, у вас на затылке большая гематома, – с участием произнес Юрий. – Завтра вырастет шишка. Надо понаблюдать. Нельзя было оставлять вас с ней наедине! – горестно вздохнул он. – Я настаивал. – Да уж, – проворчал он. – Отдельное спасибо за то, что не добиваете меня фразой «а я предупреждал». – Не беспокойтесь, вы еще услышите ее от профессора. Кстати, он просил вас зайти к нему в кабинет. – Ясно. – Не хотел бы я оказаться на вашем месте. Покряхтывая, я поднялся со стула. – Не спешите, – посоветовал Юрий, внимательно глядя на меня. – Подождите минутку. Вы уверены, что можете идти? Если почувствуете тошноту или головную боль, немедленно дайте знать! – Я в порядке, честное слово. Я, конечно, немного лукавил, но, говоря по совести, мой вид был гораздо плачевнее самочувствия. Глубокие царапины на коже, гематомы там, где ее пальцы сдавливали мое горло, и запекшаяся кровь от глубоко впившихся ногтей – все это выглядело ужасно. Я постучал в дверь кабинета профессора. При виде меня глаза Диомидиса чуть не выскочили из орбит. – Ох-ох-ох, – забормотал он в растерянности. – Вам нужно наложить швы? – Нет-нет, что вы. Я в порядке. Профессор недоверчиво оглядел меня и провел внутрь. – Проходите, Тео. Садитесь. В кабинете Диомидиса собрался весь руководящий состав Гроува. Кристиан и Стефани стояли, возле окна сидела Индира. Судя по строгости обстановки, можно было подумать, что меня собирались уволить. Диомидис уселся за свой стол и жестом указал на единственный свободный стул. Я послушно сел. Некоторое время профессор не говорил ни слова; он молча барабанил пальцами по столу, раздумывая, что и как сказать. Однако его опередила Стефани. – Печальный инцидент, – сказала она, буравя меня глазами. – Очень печальный. Безусловно, мы все вздохнули с облегчением, увидев, что вы остались живы. И тем не менее произошедшее поднимает ряд вопросов. Во-первых, каким образом вы оказались с Алисией наедине? – Это моя ошибка, – признался я. – Я попросил Юрия уйти. Ответственность за случившееся несу только я. – На каком основании вы решили изменить установленный порядок работы с пациентами? Если б один из вас серьезно пострадал… – Пожалуйста, не стоит излишне драматизировать, – перебил Диомидис. – На наше счастье, никто не пострадал. Пара царапин – еще не повод для судебного разбирательства. – Профессор махнул в мою сторону рукой. – Вряд ли в данный момент приемлемы шутки, – с каменным лицом процедила Стефани. – Какие шутки? Я совершенно серьезен. Тео, поведайте нам, что произошло? Все в комнате уставились на меня. Решив, что следует обращаться к профессору, я произнес, тщательно подбирая слова: – Алисия на меня набросилась. Вот, пожалуй, и все. – Это очевидно. Но почему? Вы же ее не провоцировали? – Нет. По крайней мере, осознанно не провоцировал. – А подсознательно? – Без сомнений, в какой-то степени Алисия на меня реагировала. Уверен, сегодняшний инцидент показывает, как сильно она нуждается в общении. – Это, по-твоему, попытка общения? – засмеялся Кристиан. – Да. – Я решительно кивнул. – Ярость – один из самых красноречивых способов общения. Остальные пациенты – живые мертвецы, которые тупо бродят туда-сюда, накачанные препаратами; они давно сдались. Но Алисия – нет! Сегодняшнее нападение – явное свидетельство того, о чем она не говорит вслух: боль, отчаяние, душевные муки. Алисия пыталась сообщить, чтобы я не отказывался от нее. Просила дать ей еще один шанс. – Если без лирики, то пациентке снизили дозу и у нее снова снесло крышу, – заявил Кристиан. – А ведь я предупреждал вас, профессор, – сказал он, глядя на Диомидиса. – Я говорил, что мы сильно рискуем, снижая дозу. – Серьезно, Кристиан? – не выдержал я. – Разве это не твоя идея? Он лишь кинул на меня возмущенный взгляд. Как настоящий психиатр Кристиан не жаловал психоаналитический подход, рассматривая пациентов и их поведение исключительно с точки зрения биологии и химии. К лечению он подходил с чисто практической позиции, трижды в день скармливая Алисии горсть таблеток. Ледяной взгляд Кристиана недвусмысленно говорил, что обсуждать со мной лечение Алисии он не собирается. Зато во взгляде Диомидиса я прочел некоторое сочувствие. – Выходит, атака Алисии вас не сломила, Тео? – заинтересованно спросил он. – Наоборот, я полон решимости! – Очень хорошо. – Профессор кивнул с довольным видом. – Согласен, столь яркая реакция на вас стоит того, чтобы продолжать работу. Не сдавайтесь, Тео! – Ни в коем случае! – не выдержала Стефани. Диомидис продолжил говорить, словно ничего не произошло. – Думаете, вы сможете разговорить Алисию? – спросил он, внимательно глядя на меня. Я раскрыл рот, чтобы ответить, но вместо этого за моей спиной неожиданно раздался голос: – Уверена, у него все получится. – Это была Индира. Моя неожиданная союзница до сих пор не вмешивалась в разговор, и я почти забыл, что она тут. – На самом деле, – продолжила Индира, – Алисия уже начала говорить. Она передала сообщение через Тео, сделав его своим доверенным лицом. Процесс пошел. Диомидис кивнул. Некоторое время он раздумывал. Я догадывался, что происходит у него в голове: Алисия Беренсон – известная пациентка, и успешное лечение могло бы стать серьезным козырем в разговоре с управляющей компанией. Если б удалось показать явное улучшение в состоянии Алисии, мы получили бы отличный шанс спасти Гроув от закрытия. – Сколько времени вам понадобится? – наконец спросил меня профессор. – Сложно сказать заранее. Вы понимаете это не хуже меня. Процесс лечения всегда индивидуален. Полгода. Год. Может, больше. Возможно, лечение займет несколько лет. – У вас шесть недель, – отрезал Диомидис. Стефани вышла на середину комнаты и воинственно скрестила руки на груди. – Я – управляющий Гроува и запрещаю… – А я – руководитель клинических исследований Гроува, – жестко перебил ее профессор, – и это мое решение! Не ваше! Я беру на себя полную ответственность за все возможные травмы, от которых в ходе работы может пострадать наш терпеливый психотерапевт, – произнося последние слова, Диомидис весело мне подмигнул. Стефани сверкнула на нас с профессором глазами, а потом, не говоря ни слова, вышла из кабинета. – Так-так! Похоже, вы только что нажили врага в лице Стефани. Вот незадача! – Диомидис весело посмотрел на Индиру, а потом, посерьезнев, повернулся ко мне: – Шесть недель. Под моим личным контролем. Понятно? А какой у меня был выбор? Конечно, соглашаться. – Шесть недель. – Я кивнул. – Вот и договорились. Кристиан выглядел очень недовольным. – Алисия не заговорит ни через шесть недель, ни через шестьдесят лет. Вы зря теряете время, – раздраженно выпалил он и вышел из кабинета. Интересно, почему Кристиан был так уверен в неудаче? Впрочем, это лишь сильнее раззадорило меня. 6 Домой я приехал, едва держась на ногах от усталости. В прихожей чисто механически нажал на клавишу включения света, но ничего не произошло: лампочка перегорела. Мы давно собирались заменить ее на новую, да все руки не доходили. Я сразу понял, что дома никого нет. Было тихо – явление, совершенно не совместимое с Кэти. Я не хочу сказать, что у меня слишком шумная супруга, просто ее постоянно сопровождает какой-то звуковой фон: Кэти разговаривает по телефону, читает вслух роли, смотрит телевизор, слушает и подпевает каким-то неизвестным мне группам. Однако сейчас в квартире царила гробовая тишина. Я позвал Кэти. Тоже по привычке. Или уступая чувству вины, которое подталкивало убедиться в том, что я один, перед тем как согрешу. – Кэти? Никто не ответил. Я на ощупь пробрался в гостиную и зажег свет. Обстановка комнаты в очередной раз ошеломила меня, как это всегда бывает, пока не привыкнешь к новой мебели: новые стулья, новые шторы, непривычные цвета – красное и желтое вместо черного и белого. На столе стояла ваза с розовыми лилиями – любимыми цветами Кэти. Их навязчивый мускусный аромат уплотнял воздух, и становилось тяжело дышать.