- Так точно ваше высокоблагородие! – Тот был приятно удивлен и шокирован тем, как этот боевой офицер быстро и просто расколол обычно неприступного «борца за правое дело». А потом осторожно добавил. – Лихо у вас вышло. Может он вам расскажет о том, из какой организации? - Этот? – Удивился Максим. – А он разве не простой разбойник? - У меня убеждения! – Прохрипел рыжий. - Все твои убеждения – на мухоморах замешаны! Ты изменник, враг народа и идиот! – Рявкнул Максим. А потом, продолжил, понимая, что раз уж на то пошло, надо поработать и на публику. – Изменник потому что вышел против верного слуги Императора. Враг народа, ибо напал на офицера во время войны. То есть, стремился приблизить поражение нашего Отечества. И ввергнуть всех этих людей в ничтожество! – Громко произнес ротмистр, делая широкий жест. – Ибо горе побежденным! А идиот, потому что напал на боевого офицера. Или ты думаешь Георгия и Владимиров с мечами мне повесили за красивые глаза? Олигофрен обкуренный! - Олигофрен? – Спросил кто-то из толпы. – А что сие? - Олигофрения выражается в умственной отсталости по причине патологии головного мозга. Грубо говоря – дурак не потому, что не учился и не развивался, а потому что таким уродился. Ну а как иначе? В «борцы за народное счастье» идут либо дураки разного толка, либо откровенные мерзавцы. Честному и здоровому человеку там делать нечего. Высказался и посмотрел на часы. Потом на этого скрюченного дельца на мостовой. И спросил городового: - Как скоро по адресу прибудет наряд? - Не ранее чем через час, ваше высокоблагородие. - Эх… разбежаться могут. - Почему? - Как почему? Ты третьего видишь? Я слышал, что они тройками работают. Или его не было, что вряд ли. Или он побежал предупреждать своих. Ладно… Сказал Максим и схватив рыжего за здоровую руку, потащил его по мостовой к автомобилю. Открыл багажник. Загрузил его туда словно мешок с картошкой. Закрыл крышку. И бросил городовому: - Поеду, навещу разбойничков. Но наряд все равно высылай… Спустя десять минут в дверь конспиративной квартиры постучали. Ее порывисто открыл какой-то черноволосый мужчина. Но только для того, чтобы поймать в объятья затравленно озиравшегося рыжего подельника. А следом зашел Максим с пистолетом в руке и не предвещающей ничего хорошего улыбкой… Наряд полиции спешил как мог, но все равно не успели. Когда они подъехали, ротмистр стоял на улице, прислонившись к своему автомобилю, и с интересом листал какой-то журнал. А чуть в стороне лежал сжавшийся в комочек человек и с ужасом смотрел на Меншикова. Тот самый третий, который действительно пытался предупредить своих подельников. Начальник наряда доложился и получил пачку листов с чистосердечными признаниями практически всех участников данной банды. За исключением канального пловца и курьера-бегуна. Один был на руках у полицейских, а со вторым Максиму было лень возится. Да, признания были на изрядно помятой и местами заляпанной кровью бумаге. Но они были. И письменные. Что существенно упрощало расследование. Сами разбойнички оказались на третьем этаже. Они сидели, забившись в дальний угол комнаты. Помятые и испуганные. Когда же их попытались вывести – сопротивлялись как могли. Ведь Меншиков им запретил покидать помещение. И вздохнули с некоторым облегчением, только поняв, что Максим Иванович сел в свой автомобиль и уехал… Участковый пристав вышел на улицу, наблюдая за тем, как задержанных грузят в подводу. Закурил папиросу и усмехнулся. Он никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то мог так быстро смять этих «борцов за правое дело». Не сломать. Нет. А именно смять. В фарш. В кашу. Не без членовредительства. Переломов и побоев на них не счесть. Но пристав был уверен – теперь они расскажут все. Просто потому, что не захотят снова встретиться с Меншиковым… Максим же поехал к себе на квартиру, приводить себя в порядок. Немного пострадала форма. Порвалась в одном месте и запачкалась кровью. Да и весь слегка растрепался. В таком виде барражировать по окрестностям было просто неприлично. Умылся. Привел себя в порядок. Обработал несколько мелких царапин, полученных во время «интенсивной беседы» с разбойниками. Переоделся в запасной комплект и решил навестить супругу в Зимнем. Слухи-то наверняка скоро донесут печальные известия. А беременной женщине волноваться не нужно. Но не успел. Кто-то очень оперативно наябедничал. Поэтому, когда Максим вошел, Татьяна вскочила и, с радостными слезами на глазах, бросилась обниматься. С уже немаленьким таким животом наперевес. Посидели. Он постарался как можно ее успокоить. Поиграл на гитаре и фортепьяно всякие приятности. Максимально безобидно пересказал события. Дескать, одного разбойничка выкинул в канал, а второму морду набил. Она успокоилась. Умиротворилась. Поэтому он решил поехать в Царское село. Там стоял его отдельный эскадрон. И его боевой товарищ - Лев Евгеньевич Хоботов, узнав о нападении, мог бы взбаламутить людей. Чего доброго, еще в ружье поставит и на Петроград поведет. Он мог. Теперь мог. После той кровавой прививки, глубоко интеллигентный и либеральный выпускник-философ Императорского Санкт-Петербургского университета мог очень многое. Прямо бешеный воинственный хомяк-переросток! Впрочем, не только он. Максим подтянул в свой эскадрон всю свою старую командую, пережившую рейд. И надо сказать, что ее тоже недурно отметили. Так, прапорщик Хоботов стал поручиком, обретя Анну IV степени, Станислава и Анну III степени с мечами и бантом, но главное – Святого Георгия IV степени. Солидно, но вполне заслужено. Младший унтер-офицер Васков обрел не только звания фельдфебеля, но и натуральный иконостас из полного пакета Георгиевских медалей, Аннинской медали и четырех солдатских Георгиевских крестов. Ему выдали практически все, что могли выдать нижним чинам. Могли бы и меньше, заменив школой прапорщиков и производством в офицеры. Но Федоту Евграфовичу отчаянно не хватало образования. Он читал ели-ели, буквально по слогам, а писал так и вообще – жуть, так что пройти обучение в школе прапорщиков не мог. Остальных участников тоже не обидели. Даже немцев, чеха и поляка. У каждого теперь минимум висела по Аннинской и Георгиевской медали, а также по солдатскому Кресту. В общем – красавцы-мужчины. Да еще и обещанной Максимом премией их не обделили. И тех, кто погиб, тоже, переслав ее родичам. Однако на ступеньках Зимнего дворца его перехватил запыхавшийся фельдъегерь. Вид у бедолаги был, словно у загнанной лошади. Видимо уже с ног сбился, ища его. - Ваше высокоблагородие, вам пакет, - произнес он и протянул конверт весьма скромной пухлости. Все выглядело так, словно там лишь один листок, сложенный вдвое. Максим к таким письмам как-то не привык. Там, в XXI веке бумаги марать уже не любили. А здесь предпочитали масштабные портянки. Поэтому ротмистр незамедлительно вскрыл конверт и со скепсисом прочитал краткое послание. На арену наконец-то вышла бабушка супруги. Он видел ее всего лишь раз. На венчании. Она посетила церемонию и даже поздравила новобрачных. Но как-то без огонька. Впрочем, и не кривилась. Бабулька держала нейтралитет и наблюдала. А тут не усидела. Пообщаться ей, видите ли, захотелось. «Может ну ее к черту?» - Промелькнула у Максима дурная мысль. Но он от нее отмахнулся. Поблагодарил фельдъегеря. Сел в автомобиль и поехал в Гатчину. В обычное время от Зимнего до Гатчины можно было добираться спокойно полдня или даже больше. Пока на пролетке доедешь до вокзала. Пока сядешь в поезд. Ну и так далее. Но Максим был за рулем отличного автомобиля, поэтому уже через час оказался у парадного входа Гатчинского дворца. Его ждали. О том, кто такая Мария Федоровна он никогда бы и не узнал, если бы не увлекся военно-исторической реконструкцией Первой Мировой войны. Точнее она осталась бы в его памяти как очередная бесцветная супруга проходного Императора России. Но, разобравшись, Максим сильно поменял свое мнение о ней… Александр III свет Александрович, несмотря на славную пропаганду, был добрым, мягким увальнем и классическим подкаблучником, которого крепко держала в своих миниатюрных лапках его супруга. Очень изящная дама. С детства ее не готовили управлять государством, но пришлось. Потому что ее супруг оказался совсем к этому неспособен. Женщина действовала в рамках своего разумения, испытывая немалые проблемы от нехватки образования и эмоциональных перегибов. Однако же именно она стала автором промышленной революции России в конце XIX века. Именно благодаря ней появилась Транссибирская магистраль. И Русско-японская война за контроль над китайскими рынками сбыта «вылупилась» тоже благодаря ее усилиям. Мария Федоровна даже после смерти своего царственного супруга сохранила немалое влияние, создав фактически второй центр сил Империи. Второй двор. Из-за конкуренции с Александрой Федоровной за влияние на Николая. Эта женщина обладала далеко не абсолютной властью, всегда действуя исподволь, с помощью других людей. Она стала настоящим серым кардиналом, который фактически и правил Российской Империей последние полвека ее существования. Этаким Ришелье в юбке. И вот теперь Максим сидел напротив нее за изящным чайным столиком… - Что с вашим лицом? – Поинтересовалась она, после завершения ритуальных фраз приветствия. От взгляда Марии Федоровны не укрылась свежая царапина на его лице. - Покушение, - как можно более обыденным тоном ответил ротмистр. – А потом пришлось поучаствовать в задержании разбойничков. У меня автомобиль, а полиция не успевала со своими гужевыми упряжками. Разбойнички могли разбежаться. - Покушение? – Переспросила она, немало удивившись. - Так точно. Полагаю, что завтра в газетах напишут. – Ответил парень и она кивнула, принимая нежелание Максима беседовать об этом. После чего перешла к более интересной ее теме. - Мне сказали, что вы нашли способ вылечить моего внука. Это так? - Это преувеличение. Я предложил способ не вылечить, а облегчить ему жизнь. Но метод разработала Вера Игнатьевна Гедройц. Это все ее заслуга. Мое участие ограничилось лишь дилетантскими измышлениями, которые, к счастью, оказались верными. - А Вера Игнатьевна настаивает на том, что она всего лишь проверила ваши тезисы. - Не обращайте внимание. В ней говорит излишняя скромность. Она удивительная умница. Побольше бы нам таких врачей. А я? А я – дурак. Подвел и Цесаревича, и Его Императорское Величество. - Вы?! Как же? - Вы же знаете, что злые языки называют Николая Александровича «кровавым». Глупость. Но иной раз проскакивает, особенно среди злопыхателей. А после моего венчания с Татьяной, всех дочерей Государя стали называть шлюхами. Думаю, те же самые люди. Так что, я не удивлюсь, если Цесаревича вскорости обзовут «кровососом». Мария Федоровна нахмурилась и недовольно поджала губы. Действительно неприятная ситуация. Максим же, выдержав паузу, продолжил. - Полагаю, что единственный шанс спасти положение – дать большую статью в газетах, где поведать о новом открытии в медицине. Сказать, что Цесаревич был добровольцем, испытавшим все на себе. А потом начать делать переливания крови по медицинским показаниям солдатам и офицерам на фронте. Первым же демонстративно кровь сдать членам Августейшей фамилии. Например, дочерям Государя или самому Николаю Александровичу. А каждому солдату и офицеру, которому станут кровь переливать, не говорить, чью ему залили. Что позволит ему тешить себя мечтами о том, что именно ему попала августейшая кровь. Что он теперь лично обязан своей жизнью...