Я сглотнула и послушно вылезла на улицу. Опустилась возле Тобби и подняла взгляд на мужчину. Макар В попытке унять беснующегося внутри зверя я настежь распахнул окно. Ворвавшиеся в гостиную звуки заглушили доносящийся из коридора голос отца. Мать он любит?! Да лучше бы он трахнул её и забыл. Это будучи ребёнком я ни черта не понимал: ни почему мать после его ухода сама не своя, ни почему папа вообще куда-то уходит. Зато потом всё встало на места: мы для него – вторая семья без права на претензии. Любовница и внебрачный сын. Отца я застал в коридоре. Ни один из нас не спешил заговаривать первым. – Ты отсюда не выйдешь, пока не скажешь, куда дел Киру, – наконец нарушил я молчание. – С твоей Кирой всё в порядке. Захочет вернуться – придёт. Я было остановил его, но наткнулся на предупреждающий взгляд. – Что это значит? – спросил сквозь зубы. Только унявшийся зверь внутри оскалился. – Не больше того, что я сказал, – отрезал отец и отпер замок. – Мой тебе совет, сын: не связывайся со швалью. Эта девица тебе не пара. – Сам решу. На этом разговор был закончен. Отец хлопнул дверью, а я всё ещё готов был рычать. Прошёл до спальни, оттуда в кухню. Кусок замороженного мяса так и лежал возле раковины, под столом – собачья подстилка. Что он имел в виду?! Сунулся было набрать Киру, но её телефон лежал в кармане. Новый, нераспечатанный – в коридоре под зеркалом. Проклятье! В сердцах саданул по косяку. Боль на секунду отрезвила, но легче не стало. Что он ей наговорил?! Если она не вернётся… Блядь, если она не вернётся, заставлю отца найти её и привезти. Нет. Сам найду и привезу, где бы она ни была. Кира Завидев вдалеке двух женщин, я едва не разрыдалась от радости. Сколько уже шла, не знаю. С каждой минутой нести Тобби было всё труднее, но я должна была идти. Когда водитель отца Макара сел в машину и дал по газам, я не поверила. Но внедорожник отдалялся, постепенно становясь тёмной точкой, а мы с Тобби так и сидели на земле. Без денег, без документов и телефона. Страх превратился в гнев, гнев в растерянность, растерянность – в решимость. Игнат Станиславович, значит?! Он решил, что я плакать буду от испуга?! – Подождите! – окрикнула я женщин и ускорила шаг. В руках у одной была прикрытая полотенцем корзинка, вторая несла бидон. Значит, дома где-то недалеко. – Здесь где-нибудь ходит автобус? – спросила я, переводя сбившееся дыхание. – Мне нужно доехать до города. – До какого? – прошамкала та, что держала корзину. В сущности, мне было всё равно. Главное, найти остановку. Дальше что-нибудь придумаю. Вернусь в общагу, свяжусь со своими и всё. Пусть Макар катится со своим папашей куда подальше! И вся эта их прибабахнутая политическая тусовка, карпы и дорогущие рестораны. А я… Я буду жить жизнью, к которой привыкла. Забуду его, из сердца вычеркну. Пусть только попробует ко мне подойти! – Вот туда тебе, – перебила мои мысли вторая. Посмотрела на Тобби. – А его ты чего несёшь. Лап нет, что ли? Пусть сам идёт. Я вздохнула и вдруг поняла, что, если не опущу его, просто-напросто уроню. Но времени было уже много, а я не знала, сколько нам ещё добираться до города, поэтому лишь сильнее обхватила Тобби. Никогда не прощу этого Макару! Пусть только попробует ко мне подойти! Вторая женщина вдруг сняла с корзинки полотенце. Достала огромный кабачок и протянула корзинку мне. – Возьми. Посади друга своего и иди. Если поторопишься, успеешь на автобус. Иди-иди давай, – махнула она. – И как тебя только сюда занесло… – Да… – Я не нашлась, что ответить. Не говорить же правду – всё равно никто не поверит. – Как-то… Макар Сумерки сгустились до такой степени, что из окон можно было увидеть только свет фонарей. Держа за горло бутылку, я стоял у раскрытого окна и готов был с рыком броситься на собственное отражение в стекле. Киры не было ни в общаге, ни на пепелище. В клинике она тоже не появлялась. Где её ещё искать, я понятия не имел. Заставил Ивана объехать все места, где она могла появиться, но впустую. Оставалось одно: трясти отца. Проблема заключалась в том, что он был недоступен. И мать, чтоб её, тоже. Я волком оскалился на собственное отражение. Да сколько ей надо, чтобы спуститься на землю?! Разумеется, она с ним. Потому что недоступна она всегда была только в одном случае – когда приезжал отец. Чужой, блядь, отец, чужой муж. Хлебнул из горла и поморщился. Прихватив с собой бутылку, вышел в коридор и взял косуху. Раз так, придётся сделать рейд по друзьям своей дикарки. Где-то она должна быть, в конце концов. Что там батя говорил про лёд? Не пьёт он виски без льда?! Да пошло оно всё! И почему я не предугадал, что он наведается ко мне? Ему же, блядь, нужно держать всё под контролем. Думает, что осчастливил мою мать, когда заметил её – официантку в дешёвой провинциальной забегаловке. Звеня ключами, отпер дверь. Распахнул и… Кира замерла, приподняв руку. У её ног стояла плетёная корзинка. Уставшая, в домашних штанах и футболке, она смотрела на меня зло, с вызовом. – Я не хотела возвращаться, – сказала она. Голос был надломленным и в то же время звенел обидой. – Я хотела доехать до общаги. Думала… – Она сглотнула. – Думала, что не прощу тебя, – сказала вдруг практически шёпотом. – А потом этот автобус… Знаешь, что, Молотов? – Она подняла корзинку и перешагнула порог. – Фиг ты от меня отделаешься. И папаша твой… – В её глазах появились слёзы. – Если он… – Кира! – Я схватился за футболку и рванул её на себя. Собрал в кулак волосы и задрал её голову. Посмотрел в стремительно наполняющиеся водой глаза и с рыком прижался к губам. Целовал, а душа постепенно возвращалась на место, чёрная дыра в сердце затягивалась. – Кира, – просипел в рот. – Выходи за меня. Люблю тебя, моя дикая девочка. Давай поженимся. Чёрт, Кира… Макар Ладони Киры замерли у меня на груди. Губы были приоткрыты, под глазами – тёмные тени. Многогранные оттенки её красоты казались бесконечными, каждый момент с ней – неповторимым. Накрыл её руку и прижал к сердцу. – Хорошо. – Она потянулась ко мне. – Я согласна… Я опять впился в её губы. Целовать Киру и знать, что с этого момента она целиком и полностью моя, было кайфом почище любого яркого момента моей жизни. Всё, что было до Киры, стало пресным и блёклым, как выгоревший на солнце лоскут. Не помня себя, содрал с неё футболку и принялся за штаны. Она цеплялась за мои плечи, губы её беспорядочно касались шеи, а тёплое влажное дыхание доводило до грани. – Подожди, – шепнула она. – Макар, подожди… – Чего ждать? – просипел я, пытаясь снять с неё трусики. Она ухватила меня за запястья. Одуревший, я заставил себя отпустить её. Зря, чёрт подери! Кровь ударила в виски и хлынула вниз, к яйцам. Кира склонилась к корзинке и помогла выбраться псу. Её волосы касались переплетенных прутьев, падали на руки и шерсть собаки, каждый позвонок был виден так отчётливо, что можно было без труда обвести его языком. Поскуливая, пёс принялся требовать внимания. – Отвали, приятель, – бросил ему я и, обхватив Киру за талию, приподнял над полом. Она тихо вскрикнула и ухватилась за мои плечи. Лизнул торчащий прямо передо мной сосок. Спальня… Шибанулся о косяк, о стену. – Чёрт! Врезался в тумбочку. Выругался и, смахнув всё на пол, усадил Киру задом. Провёл по её точёным ногам и раздвинул бёдра. – Твой отец – козел, – прошептала Кира, стаскивая с меня рубашку. – Он… – Я с ним разберусь. – Разберись. Она прошлась ноготками по моим плечам. Перед глазами заплясали чёрные точки, мозг начисто отшибло. Её коричневые торчащие соски мелькали перед лицом, маленькие округлые груди были совершенными, как и она вся. – Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, – просипел я и сдавил её грудь. Вобрал сосок в рот, облизал и едва не кончил от удовольствия. Влажный сосок блестел. Я подул на него, и Кира громко застонала, запрокинув голову. Выгнулась в спине. Чёртовка! Дрянная девчонка! Обвёл сосок большим пальцем по спирали и зажал. – Макар, – всхлипнула Кира. Сомкнула ноги у меня на бёдрах и принялась целовать. Член упирался в неё – влажную и тёплую. Погладил её по животу и опустил руку между ног. Пальцы вошли легко. Я сделал несколько быстрых ритмичных движений, поймал короткий вскрик и, намотав волосы Киры на руку, отстранил её от себя. Мельком уловил наше отражение в зеркале – её спину с выпирающими лопатками и шикарной родинкой, собственный ошалевший взгляд. – Никогда не думал, что это так. – Я подался вперёд бёдрами. – Кира… Да блядь… – Макар… Первые толчки только раздразнили. Быть в ней – верх наслаждения. Ни одному наркоману и не снился такой кайф, какой испытывал я, касаясь её. Уткнулся ей в шею. Она обхватила мою голову, взъерошила волосы и поцеловала в висок. Толкался в неё, шарил по её ногам, гладил спину, но было мало. – Кира… Да… – Приподнял ногу и вошёл на всю глубину. – М-м-м… – Её ногти в кожу до боли, голос – в подсознание. А внутри только одно: никому не отдам и не отпущу. Плевать на отца и на всех остальных. И братец с его угрозами пусть валит к дьяволу! Языком прошёлся по её шее, поцеловал за ухом. Она откинула голову, подставляя мне себя. Вышел до конца и услышал вздох разочарования. Посмотрел на Киру. Она тяжело дышала, зелень глаз напоминала траву после дождя. – Скажи, – просипел я, пальцами поглаживая мокрую тёплую плоть. – Что? – Она облизнула губы. – Что вчера сказала. Скажи, что любишь меня. – Я проник внутрь, приласкал.