— Наверху! — ответил я. — Над головой, — ответил Пузо. — Вот вы откуда это знаете, а? У вас же глаза закрыты. Может, вы уже свои грабки ниже плеч опустили? — спросил Нож. — Да мы бы почувствовали, — сказал я за себя и за Пузо. — А вот! Можете руки опустить, глаза открыть, — радостно разрешил Нож. — Значит, вы всегда знаете, где находится ваша рука. Да? — Да, — задумчиво ответил Пузо, а я ограничился кивком, начиная понимать, куда клонит Нож. — И не важно, закрыты у вас глаза или открыты: вы всегда знаете, где ваша рука. Сомнительно, что вы можете так в руках запутаться, чтобы ударить самих себя, — продолжил Нож. — Нет, такое тоже бывает. Но чем лучше вы собой владеете, тем реже такое происходит. Вот и с мечом надо так же. — Его надо чувствовать? Как руку? — предположил я. — Как часть её! — согласился Нож. — Мечом вы, конечно, как рукой чувствовать не будете. Но видели, как возницы к краю улицы телегу прижимают? Они же не перегибаются через край передка, чтобы проверить, как прижались, а продолжают сидеть в середине и смотрят вперед? — Да, — согласился Пузо. — Я видел разок. Думал, они просто знают, насколько надо прижать телегу… — Нет, я узнавал… Они вообще не думают, — ответил Нож. — Просто чувствуют, что вот сейчас — всё, хорош. Или вот вы закрываете глаза и пытаетесь коснуться пальцем носа — и попадаете. Вы точно знаете, где ваш нос. И примерно знаете, где ваш палец. «Это где же ты таких разговорчивых возниц-то нашёл?» — подумал я. — Вот так же вам и с мечом надо, когда его используете, — объяснил Нож. — Чтобы если вам острием меча надо было коснуться своего носа — вы могли это сделать с закрытыми глазами. Мечи они разные, оно понятно. Но надо чувствовать длину меча. — Это упражнение с тренажером, да? — уточнил я. — Да. — А стойки? — Ну стойки — просто удобные, — объяснил Нож. — Надо быть устойчивым. Упражнение, где вы уворачиваетесь — оно для того, чтобы вы могли оценить длину меча противника. Я каждый день беру разной длины тренировочные мечи. — Вот оно что! — возмутился и расстроился Пузо, — А я-то пытался приноровиться. Мы с Ножом не удержались от хохота, а Пузо присоединился через пару секунд. Отсмеявшись, Нож пояснил: — Так и надо. Просто вы быстро должны понять, какой длины меч, куда бьёт противник, может ли он изменить удар. И сместиться ровно настолько, насколько нужно. Как-то так. — А если сместиться больше? — уточнил я. — Можно больше, но и сил потратишь больше, — спокойно ответил Нож. — Устанешь — проиграешь. — А стойки — это для удара и ухода. Так, что ли? — озвучил мою догадку Пузо. — Так, — подтвердил Нож. — Когда сможете точно знать, куда идет удар противника, точно видеть, куда попадете вы, и перестанете путаться в своих же ногах при движении — тогда можно и приемами заняться. Ну, теми, которые я знаю. Других-то у нас нет. — Нам на первое время и твоих приемов хватит с головой, — сказал я. Вот только подумал совсем о другом — о том, что упражнения Ножа подходят и для копья. И для топора. И вообще для любого оружия, кроме разве что луков. Догадку я решил проверить, но чтобы не вызывать ненужный ажиотаж, проверку устроил на тренировках Пятнадцатой. И уже через несколько дней начал чувствовать несильные изменения. Нож оказался прав: чем экономнее ты расходуешь свои силы с оружием, тем больше шансов выиграть. Ты не задыхаешься. Ты меньше промахиваешься, если пришлось отступить и делать шаг вперед. И ты реже оказываешься в ситуации, когда не успеваешь ударить, потому что всегда знаешь, где находится твоё копьё. И чем больше ты стараешься попасть в нужную точку, тем точнее становятся удары. Всё это, правда, в будущем. Конечно, для совершенствования навыков требовалось много времени. У нас его попросту не было. Знать бы всё это в школе нерожденных… Но даже месяц времени — уже немало. Следующие несколько дней показали: как только я стал пытаться работать с копьём по методам Ножа, Пятнадцатая перестала на меня срываться, удовлетворившись моими успехами. Но это Пятнадцатая лично на меня перестала срываться, а десяток от неё получал по полной программе. Рубка дров и подметание территории теперь бойцами воспринимались как отдых. Пятнадцатая нервничала и переживала — и становилась только злее. Придя как-то вечером на «свою» скамейку, я обнаружил её там. Девушка сидела, поджав ноги и обхватив их руками — и, судя по красным глазам, успела поплакать. Ужин она пропустила, а перед этим поцапалась с Кривым. — Ничего не говори, — тихо попросила она. Я молча кивнул и сел рядом. Дни становились всё длиннее, и теперь мы ужинали уже не в полной темноте. Закат начинался чуть позже, и можно было посидеть, ловя последние солнечные лучи из-за ограды казармы. — Не могу больше, — прошелестела Пятнадцатая. — Надоело всех тянуть, как будто это нужно мне одной. Я промолчал. — Стараюсь, из кожи вон лезу, а на меня только злятся… Я молча посмотрел на десятника. — Должны понимать, что я не только для себя стараюсь… Я слегка покивал. — Ну и что ты молчишь?! — девушка зло уставилась на меня. «Приплыли». — Тоже на меня злишься? — Пятнадцатая снова уткнулась носом в колени. «Сама придумала — сама поссорилась», — услужливо подсказала память. Но что с этим знанием делать? Решил и дальше помолчать. Может, сама и простит? — Все на меня злятся. Не стараются. Увиливают, — Пятнадцатая хлюпнула носом. — Может, ну эти тренировки? Я чуть заметно пожал плечами. — Тогда все лягут в Пуще, а я себе этого никогда не прощу. Не хочу такой ценой в нори. Я снова понимающе кивнул. — Я тоже хочу огрызаться на всех, — заявила Пятнадцатая. — Не нравится — и огрызнулась. «Именно так ты и делаешь», — подумал я, но лицо осталось невозмутимо-заинтересованным. — Надоело — наорала… Разозлилась — сорвалась… «Ну вот, она себя неплохо знает!» — снова отметил я про себя и еле удержал рвущуюся на лице улыбку. — Один ты стараешься, — буркнула девушка. «И сама простила!» — обрадовался я, показывая своей памяти мысленно язык. — И вот чего ты лыбишься?! — голос Пятнадцатой раздался совсем рядом, и, посмотрев в её сторону, я увидел её глаза почти вплотную к своим. И выражение этих глаз было очень злое и обиженное. «А вот теперь приплыли точно!» — мелькнуло у меня в голове. — Ты знаешь, что у тебя на закате глаза становятся цвета янтаря? — спросил я первое, что пришло в голову. Пятнадцатая моргнула, и выражение лица сменилось на ошарашенное. Я воспользовался случаем и внимательно её глаза рассмотрел, вынеся свой вердикт: — Красиво! Пятнадцатая фыркнула и вернулась на свое место в шаге от меня. А мне стало стыдно: человек мне душу излил, а я тут эксперименты провожу. — Все тебя поняли, Пятнадцатая, — сказал я. — Не только поняли, но и приняли твою позицию. И все это ценят. — Ага, как же! — усомнилась девушка. — Ценят-ценят, — повторил я. — Просто ты так переживаешь и нервничаешь, что не видишь этого. — Я во всём виновата? — обиделась она. — Конечно! — согласился я. — Вот солнце заходит — твоя вина! — Шрам, я без шуток! — возмутилась она, но улыбнулась. — Ты постоянно на взводе, Пятнадцатая, — сказал я, посмотрев ей в глаза. — Ты готова кричать по малейшему поводу. Раньше ты бы просто с шуткой восприняла бы большую часть того, из-за чего злишься. Да, ребята устали, чаще срываются и рычат. Но и ты тоже устала. — Я не устала! — Устала, только не от тренировок и работы, а от переживаний, — пояснил я. — Почему это? — вскинулась Пятнадцатая. — Потому что! — ответил я так, будто собирался открыть огромную тайну, но продолжения не последовало. Я только поднял палец вверх и подмигнул. — Достал уже, шутник. Ты можешь серьёзно? — не удержалась Пятнадцатая и засмеялась. — Почему ты прикалываешься надо мной постоянно? Я же твой десятник. — Наверно, потому что ты десятник — и прикалываюсь, — предположил я. — Ты же не можешь быть постоянно серьёзной? Тебе смешно, настроение поднимается, вот я и стараюсь как могу. — Ладно, у тебя получилось, — девушка отпустила колени, спустила ноги и села ко мне вполоборота. — Ты правда думаешь, что я устала? — Устала, я уверен, — подтвердил я, повторив её позу. — Поэтому и стала всё болезненно воспринимать, на что раньше внимания бы не обратила. — Может, взять дневной патруль? — Может, отдохнуть от тренировок один день? — предложил я другой вариант.