Следующей жертвой стал Пузо, которого она за это самое пузо и обняла. Потом пришла очередь десятников. — Первый, Шестой, спасибо… — Обращайся, — прохрипел Шестой за себя и Первого, и они оба отправились назад в очередь. — Давайте уже есть, — сказала Пятнадцатая. — Пузо, как нога? — Как моя нога, ты не переживай, — успокоил её Пузо. — Шрам, у тебя опять шов расходится на щеке, — указала мне Пятнадцатая. — Бывает, — согласился я, решив не заострять внимание на том, что случилось это после её удара в глаз. — Если будет беспокоить, дойду до лекаря. К этому времени за стол подтянулся весь десяток, и Пятнадцатая махнула на меня рукой. — Так, слушайте, у меня новость, — сказала она. — Нас завтра освобождают от работы. — С чего такая честь? — спросил Хохо. — Патруль? — Патруль, — подтвердила десятник. — Новенькие, вы в патруле ещё не были, поэтому завтра утром после построения — скажу, в какой класс подойти. Проведу инструктаж. — Опять она ругается, — неодобрительно покачал головой Нож. — Что это за существо? — Это собрание, на котором я объясню, как проходят патрули, как мы себя в них ведем, и где мы будем патрулировать, — напутственно ответила Пятнадцатая. — Книги, — благоговейно прошептал Хохо и уже громче добавил: — И где он будет? Патруль, а не этот твой… — На кладбище! — гордо заявила Пятнадцатая, вызвав стон у всех ветеранов. — Да ла-а-адно вам! Всё лучше, чем тут плесенью покрываться! Пятнадцатая рассказывала всё-таки очень хорошо. Я не уставал поражаться этой девушке. Возможно, она просто компенсировала своими знаниями отсутствие неземной красоты. Хотя она была достаточно симпатичной, чтобы не стесняться. Но Пятнадцатая умела получать новые знания, использовать их и доносить окружающим. Вот и на следующее утро её объяснения были более информативными, чем у Хохо. Всё оказалось очень просто — когда мир треснул, все расы перестали хоронить своих покойников. Только очень состоятельные граждане могли позволить себе быть захороненными в какой-нибудь усыпальнице или стандартной могиле в земле. Нежизнь всегда дотягивалась до мертвецов и поднимала их. Поэтому похороны всегда совершались в самые ранние сроки после кончины. И все расы покойников провожали на кострах. И только воонго, большая диаспора которых проживала за стенами Мобана, не смогла отказаться от своих верований. Отказ от упокоения умерших в земле для них был равносилен отказу от самих себя — вся жизнь воонго строилась в пути от рождения из земли к упокоению в ней. Внешне воонго напоминали людей, за что их и прозвали «земляными людьми». Но сходство было больше внешнее. Кожа у них была более нежная, гладкая и светлая. При необходимости все тело воонго могло покрываться слизью, которая помогала им в закапывании в землю. И хотя воонго давно ушли от жизни в земле, строили себя дома, передвигались на двух ногах, но способность к покрытию слизью у них никуда не пропала — хоть и требовалась только один раз, когда они покидали уютный родильный кокон, созданный матерью. У воонго всегда рождался один ребенок за раз. Физически дитя развивалось в коконе, вырастая почти до взрослых размеров. Вот только в плане ума это всё ещё был младенец, которого родители выхаживали и учили следующие десять лет. При этом все силы приходилось отдавать ему. При среднем сроке жизни в 50 лет воонго редко выращивали более четырех детей. Но воонго старались ещё и ещё. Нередко последний ребенок пары оставался без родителей в раннем возрасте, и тогда он умирал. Никто из воонго не брался воспитывать чужих детей в ущерб своим собственным. В Мобане же, как и во многих других местах, если ребенок воонго оставался без родителей, его передавали в специальный приют — где из него воспитывали отличного солдата-разведчика. При этом сами воонго отказывали ему в родстве, называя «арониво» (с их языка слово переводилось как «потеряшка»). По их мнению, воонго не мог быть самим собой, если не впитал в раннем возрасте с «родительской слюной» (первый год своих детей они кормили разжёванной пищей) культуру земли. Поэтому у воонго было кладбище, занимавшее территорию больше, чем вся казарма ааори. Посреди кладбища стоял форт, где всегда дежурила стража, но стражники редко выходили за пределы форта ночью. Ночное патрулирование ложилось на плечи ааори. Эта часть службы воспринималась двояко: с одной стороны, постоянная опасность со стороны мертвецов ааори не нравилась, с другой — патруль был неплохим способом заработка. Нежить перенимала черты родительской расы и до поры до времени скрывалась в коконах под землей. Вылезали на поверхность сформировавшиеся трупни и тупни. А бывало, что и обжоры с великами на поверхность выбирались. Что они жрали под землей — неизвестно. Сразу после инструктажа весь десяток отправился в один из тренажерных залов казарм и ещё три часа отрабатывал работу в группе. Новички нашего десятка, и я в том числе, были слабым звеном, постоянно путавшимся в сторонах, направлениях, скорости и командах. Ветераны десятка над нами посмеивались. Пятнадцатая ругалась, но на второй день общих тренировок сделать из десятка слаженную команду у нее всё ещё не получалось. Память подсказывала мне, что такое вообще невозможно. Даже Кривой — нет-нет, да и допускал ошибки, хотя и был опытным ааори. Закончилось всё тем, что Пятнадцатая загнала новичков внутрь построения, а ветеранов распределила по краям — потребовав, чтобы по кладбищу мы так и передвигались. — И если хоть кто-нибудь из вас надумает сдохнуть, — предупредила она, — то скажите заранее. Я и сама смогу вас прирезать. Всё на сегодня. Пятнадцатая уселась на бордюр и достала десять стеклянных пузырьков. — Так, подходим и разбираем пузырьки. После обеда каждый выпивает жидкость из пузырька и через часик ложится спать до самого ужина. Я всех разбужу. Потом ужинаем — и за снаряжением на склад. Меня будить не пришлось — я проснулся сам. Солнце уже почти закатилось, и в окно лился багровый свет заката. Решив, что досыпать бесполезно, я отправился на улицу. Даже в первые пять дней времени просто погулять у меня не было. Пятнадцатая относилась к своим обязанностям серьёзно, никогда не давая мне лишнего отдыха. Так что глупо было бы не воспользоваться представившейся возможностью. За последние дни в голове накопилось такое количество мыслей, что в них требовалось разобраться. Память, избавившись от ограничений школы нерождённых, буквально взорвалась воспоминаниями. Они появлялись сами собой в голове — неясные образы прошлой жизни, которые мне почему-то были очень важны. Заняв одну из самых дальних от входа лавочек, я лёг на спину, свесил ноги и уставился на небо, по которому неспешно плыли серые тучи. Будет дождь. Я не был воином в прошлой жизни — слишком мало отклика во мне вызывали занятия с копьём и тренировки всего отряда. И я точно не работал с деревом, потому что с трудом укладывался в норматив, опережая только девушек-новичков. Тот же Пузо легко разбирался с расколкой чурбанов на поленья. Я не знал, кем я был, но был уверен, что мой мир был совсем иным — и одновременно очень похожим на этот. Ведь, глядя на тучи, я точно знал: будет дождь. А значит, эти тучи ничем не отличались от туч из прошлой жизни. Был ли я грешником в прошлой жизни? Не знаю, возможно. Но я не был грешником этого мира. Я легко освоил местное письмо, с трудом — цифры, и как нечто совершенно новое воспринимал местную историю, названия и культуру… «Культура» — да, это слово я знал в самых разных значениях. Услышав его от Пятнадцатой на одном из её уроков, я раскрутил проблеск в памяти до целого воспоминания — воспоминания о длинном красивом здании, украшенном какими-то колоннами, лепниной и статуями. Картинка мелькнула буквально на мгновение перед глазами, но я уже точно знал, что ничего подобного не видел в этом мире. И, наверно, не увижу. Наша казарма была просто жалким приземистым подобием того, что всплыло из глубин моей памяти. — Шрам, ты совершенно непредсказуемое и погруженное в себя существо, — голос Пятнадцатой прервал поток мыслей. Девушка в очередной раз доказала, что побыть одному она мне долго не даст. — И чем ты тут занимаешься? — Смотрю на тучи, — соврал я. — Дождь будет. — Плохо, — Пятнадцатая бесцеремонно скинула мои ноги с лавочки и уселась на освободившееся место. Мне пришлось принять сидячее положение. — Выспался? — Выспался, — согласился я. — Даже слишком. Слабость по всему телу. — Пока будем топать пешком до кладбища — взбодришься, — успокоила десятник. В памяти зашевелилось воспоминание. Странное, относящееся не к миру и не к словам. Оно относилось к людям. К их поведению. Очень странное воспоминание, из-за которого я мог поссориться с Пятнадцатой прямо сейчас. Но вопрос уже сам сорвался с языка. — Пятнадцатая, а что у тебя было в прошлый раз с Четырнадцатым? Девушка как-то странно то ли всхлипнула, то ли хрюкнула — и ошарашенно уставилась на меня. — Ничего не было, — хмуро бросила она, уставившись в сторону. — Отходила копьём на площадке так, что стоять не мог. — Я ведь не про это спрашивал, — тихо проговорил я. — Не про это, — Пятнадцатая кивнула и замолчала. «Не поссорились — уже хорошо», — подумал я. — Спасибо, что помогла, — сказал я вместо очередного вопроса. — Это не… — Пятнадцатая замялась. — Хватит меня смущать, Шрам! Так было надо. Вот ты!.. Пятнадцатая встала и возмущённо посмотрела на меня. — Думала: посидим, поговорим… Пошли наших будить! — Ну ты чего?! Нормально же общались, — вырвалось у меня. Но вышло не обиженно, не возмущенно, как и предполагалось вначале… Вышло лениво и неспешно. И смешно, видимо. Во всяком случае, Пятнадцатая хохотала до слёз, а я дал себе обещание запомнить фразу и иногда использовать. Хотя слова и интонация явно были подарком моей памяти, а не удачным стечением обстоятельств. Глава 7 Отряд вступил в город в сопровождении недовольного стражника. Хотя, может быть, его недовольство мне почудилось. Все стражники при виде ааори начинали вести себя так, будто бы съели что-то очень горькое. С презрительной миной на лице стражник выдал нам копья (ветераны взяли собственное оружие), кожаные нагрудники и шапочки. Только сегодня я думал, что не был военным в прошлой жизни, но память услужливо подсказала, что худшего доспеха я и за две свои жизни не видел. Кажется, что-то я всё-таки понимал в военном деле. Маленькие круглые щиты, обшитые кожей, неуловимо напоминали деревянные поделки, выданные на Порку. Нож прихватил дополнительно короткий меч, а Кривой — взял топор. Город уже утонул в темноте ночи, а тучи скрыли звёздное небо. Темнота была бы непроницаемой, если бы в окнах домов не горел свет. Большинство жителей города ещё только готовились ко сну. Узкие улочки почти не петляли, поэтому пропустить нужный поворот нам не грозило. Стражник запалил факел, ткнул в Лись и Ладну, приказывая им сделать то же самое, и не глядя — был ли выполнен его приказ — быстрым шагом отправился вдоль стен казармы. Стены эти были тонкие, сложенные из желтого кирпича, и всё, от чего они могли защитить нас — так это от любопытных взглядов. Пятнадцатая, единственная во всем отряде, щеголяла в нагруднике с металлическими вставками и в железном шлеме. Она внимательно осматривалась по сторонам, будто ожидая какой-то пакости уже в городе, но неприятности где-то явно задерживались. Через некоторое время мы вышли на площадь. — Рыбный пятачок, — прокомментировал Хохо, указывая на деревянные грубо сколоченные столы, установленные на площади. — Тут рыбаки торгуют. Пятнадцатая, нас будут спускать со стены. — Да, — подтвердила девушка, — слишком поздно вышли. До ворот делать чересчур большой крюк. — Разговорчики! — гаркнул спереди стражник. Шум я услышал, когда площадь и ещё один квартал остались позади. Шум доносился справа. Даже не шум — отдалённый грохот. Грохот звучал несколько ударов сердца, а потом сходил на нет — и снова пробуждался в тишине. — Что это? — прошептала Зенка. — Море. Прибой, — коротко ответил Нож. — Море, — повторила девушка, пробуя слово на вкус. А у меня перед глазами ревели огромные валы, разбиваясь о песчаный берег неведомых земель. Грозные и высокие, они вставали стеной и обрушивались в клочьях белоснежной пены, поднимая в воде песочную взвесь. Я с усилием отогнал воспоминание — как невовремя! А ведь какое хорошее воспоминание. Впереди проступила каменная кладка, и я не сразу понял, что это не дом и не ограда — это была крепостная стена города. Стена уходила в темноту и справа, и слева, и даже сверху — так что невозможно было понять, какой она высоты. Перед нами выступала башня, попасть внутрь которой можно было через маленькую дверцу. Стражник свернул налево и двинулся вдоль стены. Мы миновали две башни и две улицы, уводившие вглубь города, а к третьей башне стражник свернул сам, постучав в очередную маленькую дверцу. Открыли ему такие же стражники. Тихо о чём-то переговорили, после чего наш провожатый махнул нам рукой, приказывая следовать за ним. Мы поднимались по узкой винтовой лестнице вверх, пригибаясь и часто вдыхая спёртый воздух. Дважды встречались двери во внутренние помещения, но мы проходили мимо. А потом сверху потянуло свежим ветерком, и стражник вывел нас на стену. Небольшой пятачок рядом с башней освещался прикрепленным к стене факелом, зубцы терялись в темноте, но вдалеке были видны ещё один факел и кусок соседней башни. Здесь нас уже ждали двое стражников, прикреплявшие к зубцам веревку, завязанную узлами через равные промежутки. Первым стражник отправил вниз Пузо. Тот, пыхтя, перевалился через зубцы и начал медленно опускаться вниз. И пыхтение, и неповоротливость бойца вызвали на лице провожатого ещё большую брезгливость. «Видели бы вы, как этот здоровяк умеет спускаться, когда нежить собирается его слопать», — подумал я. Дальше со стены опускались те, на кого указывал стражник. Впереди он отправил самых тяжелых, следом — парней полегче. Я спускался аккуратно, рассудив, что лихость и ловкость буду проявлять там, где нет шансов свернуть себе шею. Получилось всё равно лучше, чем у Пуза. Внизу меня принял Хохо, свистнув наверх. Сверху немедленно прилетел факел, а через пару секунд второй и третий. Последними спустились девушки и наш провожатый. Убедившись, что все мы на месте, стражник подергал свисающую веревку, и та уползла наверх, в темноту. Пока я стоял внизу — успел рассмотреть, что нас окружало. Если честно — это было похоже на продолжение города, только значительно более ветхое и неаккуратное. Улицы тут были совсем узкие, а всё пространство было застроено маленькими домиками. Строили их из того, что под руку попадется, а свет по ночам никто не жёг. Каждый отдельный домик напоминал башенку, но редко где было два этажа. — Трущобы сари, — проследив за моим взглядом, объяснил Кривой. — Единственное нормальное здание — башня в центре трущоб. В ней живут их вожди. В каждом таком домике может обитать по пять-шесть особей сари. Я кивнул. — Там, слева, начинается кладбище воонго, — кивнул Нож. — С этой стороны забор шагов восемь в высоту, а внутри — шагов шестнадцать. Туда дальше будет форт. Нам к нему — там можно на кладбище зайти. — Дерьмовое место, — честно предупредил Хитрый.