Нет!.. Черная тень полностью закрыла Никс крылом и туловищем, окутав мраком. Лицо обдало горячим дыханием, полным смрада свежей плоти и крови. Влажные ноздри обнюхали девушку от макушки до шеи и остановились там. Нет!.. Никс ощутила, как шершавые губы раздвинулись – затем в нежную плоть ее шеи погрузились ледяные кинжалы. Нет!.. Клыки проникли глубже, вызвав вспышку острой боли, за которой последовало холодное онемение. Морда давила, не давая дышать. Леденящий холод разливался по всему телу, разносимый кровеносной системой. И тут сквозь рев пламени послышались крики. Девятая терраса наконец пробудилась, заметив нападение грозного врага. Тяжелая туша, придавившая Никс, рванула прочь, сокрушая девушку еще сильнее, затем на какое-то мгновение подняла ее в воздух, прежде чем окончательно отпустить. Никс рухнула на каменные плиты. Распростертая навзничь, она ощутила взмахи тяжелых крыльев, жар пламени от костров. Клубящийся дым принес запахи сладких благовоний и горелой плоти. Лежа на спине, девушка вновь испытала необъяснимое мимолетное ощущение того, будто она смотрит вверх на небо и в то же время вниз на свое тело. И тотчас же оно прошло. Осталось только биение сердца. Никс с ужасом следила за замедляющимися ударами. Нет!.. Она старалась держаться, усилием воли заставить сердце сократиться еще раз. Но тут из темных глубин поднялся новый звук, мешая ей сосредоточиться. Голова заполнилась криками и воплями – сотнями, потом тысячами, их становилось все больше и больше. Земля под ней затряслась, затем судорожно вздрогнула. Все завершилось громоподобным треском, и Никс почувствовала себя истерзанной и опустошенной. И потом осталась только жуткая тишина, настолько полная, что ничего подобного она никогда прежде не слышала. Если бы Никс могла, она бы расплакалась. И только тут до нее дошла правда. Она поняла, что означает эта полная тишина. Ее сердце остановилось. Часть вторая Ходячее изваяние Бей киркой, Кроши породу, В твердь вгрызайся, Жилу режь, Чтобы каменному сердцу Дать живительную брешь. Старая песня рудокопов Глава 4 Райф остался в живых только потому, что его мочевой пузырь был переполнен. Единственным предупреждением об опасности стало облачко пыли, повисшее в воздухе над известняковым полом штрека. Райфу хотелось бы приписать это необычное явление силе и ярости струи, бьющей из него в стену. Но он сразу же понял, что случилось. Страх мгновенно остановил струю и заставил его упасть на четвереньки. Райф уперся рукой в здоровенную глыбу, за которой он укрылся, чтобы справить нужду. Камень задрожал под его ладонью. Он бросил взгляд на масляную лампу, подвешенную к кожаному поясу. Огонек колыхался и трясся за матовым стеклом. У Райфа стиснуло грудь от ужаса. В глубине штрека другие заключенные вопили и кричали, громыхая цепями в попытке бежать. Но было уже слишком поздно. Камень зловеще застонал под неудержимым напором – затем раздался оглушительный грохот. Земля взметнулась, подбрасывая Райфа в воздух. Каменная глыба рядом с ним подлетела высоко вверх, отскочила от свода и рухнула на пол, уже испещренный трещинами. Райф упал, больно ударившись копчиком, и пополз назад, прочь из рушащегося штрека. Лампа, к счастью, уцелевшая, болталась на поясе. Впереди большой кусок свода обвалился, разлетаясь на мелкие куски. Новые трещины, разбегающиеся по своду, стенам и полу, гнали Райфа вперед. В воздухе кружилось удушливое черное облако, насыщенное песком и известью. Райф закашлял, чтобы не захлебнуться в этом плотном облаке. Поспешно перекатившись на живот, он поднялся на ноги и побежал прочь. Мерцающий огонек у него на бедре был похож на одинокого светлячка, затерявшегося во мраке подземелья. Слабый свет не мог проникнуть сквозь плотную пелену пыли. И все же Райф бежал вперед, выставив перед собой руки. Кандалы на ногах гремели в такт его шагам, металлическим лязгом подыгрывая его отчаянию. В спешке Райф задел бедром за выступ в стене. Его развернуло, и стекло лампы у него на поясе разбилось. Осколки вспороли грубую ткань портков и впились в ногу. Поморщившись от боли, Райф замедлил бег, старательно заботясь о том, чтобы не погасла лампа. Только у надзирателя был кремень, чтобы снова зажечь погасший огонек. «Этого не должно случиться!..» Райфу доводилось видеть других каторжников, наказанных темнотой. Бедолаг спускали без лампы в колодец и оставляли там на несколько дней. Нередко на поверхность они поднимались уже сломленными, обезумевшими. Этого Райф боялся больше всего: вечного мрака без конца. Да и как могло быть иначе? Все свои три десятка лет Райф прожил в землях Гулд’Гул на восточной окраине Венца, на границе выжженного солнцем мира, где никогда не наступает ночь и земля представляет собой песчаную пустыню, в которой обитают лишь омерзительные твари, а также племена дикарей, влачащих жалкое существование. Прожив всю свою жизнь под солнцем Гулд’Гула, Райф воспринимал ночь как выдумку, темноту, внушающую страх. Кое-как выбравшись из облака пыли, Райф наконец остановился. Открепив от пояса лампу, он поднял ее вверх – осторожно, опасаясь, что от резкой встряски погаснет огонек на кончике опущенного в масло фитиля. – Ты только не вздумай погаснуть! – предупредил он мерцающее пламя. Глядя на оседающую пыль, Райф прислушался к успокоившейся земле позади. Сердце у него в груди также стало стучать тише. Он осмотрел подземный проход. Обвал закончился в ста шагах от него, полностью перегородив штрек. Со сводов продолжали осыпаться мелкие камешки. С громким треском сломалась деревянная подпорка, отчего Райф испуганно отскочил назад. И все-таки, похоже, худшее осталось позади. «Но что дальше?» Райф громко чихнул, напугав себя, затем повернулся и огляделся вокруг. Этот уровень каменоломен был ему незнаком, хотя он наслушался рассказов о нем. Некоторое время назад его и десяток других каторжников подняли с соломенных подстилок в подземной темнице и под угрозой батогов отвели сюда, в этот отдаленный конец известнякового штрека. Здесь их спустили вниз на конопляных веревках, привязанных к пустой вагонетке, с помощью лебедки, приводимой в движение могучими буйволами где-то за входом в шахту. Говорили, что эта часть каменоломен давно заброшена. Кто-то утверждал, что штольни и штреки иссякли столетия назад, но большинство верили, что это место про`клятое, здесь обитают злые духи и злобные ведьмы. Райф не придавал особой веры этим рассказам. Он знал, что кое-кто из рудокопов запихивает хлебные корки в трещины в камне; надзиратели так же в точности поступали с монетами, по большей части с медными пинчами, но иногда и с серебряными эйри. И все это для того, чтобы ублажить духов. Но только не Райф. У себя на родине, в глухих переулках Наковальни, он научился доверять только тому, что можно потрогать своими руками или увидеть собственными глазами. Он не признавал рассказы о богах, призраках и привидениях. Живя в Наковальне, Райф усвоил, что в мире и так достаточно того, чего нужно бояться. Ночами в Наковальне разбоем и грабежами занимались не какие-то там привидения, а живые люди из плоти и крови, пытающиеся стянуть чужое. Впрочем, как правило, именно Райф и был одним из них. Наковальня была главным портовым городом Гулд’Гула. Она вытянулась вдоль берега моря, убогая дыра, каких еще поискать. Город головорезов и бандитов всех мастей. Он потел и испражнялся подобно живому существу, весь пораженный развратом, заразой и гнилью. Независимо от времен года, в бурю и хорошую погоду, Наковальня никогда не менялась. Ее бухта постоянно пестрела парусами сотни кораблей, в кабаках продолжалась непрерывная гулянка. Жители города горько шутили, что в Наковальне никто не живет; здесь только выживают. Райф вздохнул. «Как я по ней соскучился…» Хотя у него не было никакой надежды снова увидеть родной город. Гильдия воров предала его, и он оказался в сотне лиг к югу, осужденный провести остаток дней погребенным в каменоломнях. Он перешел дорогу другому вору, мастеру гильдии Ллире хи Марч, и за это его наказали. Райф находил наказание несоразмерным проступку, краже какой-то мелочовки у бывшего возлюбленного Ллиры, архишерифа Наковальни. Добыча была уж слишком соблазнительной, да и Ллира не относилась к тем, кто долго терпит одного ухажера, не говоря уже о верности. На самом деле сам Райф не раз делил с ней теплое ложе. Он покачал головой. Даже сейчас Райф оставался в полном недоумении. Он подозревал, что за таким суровым наказанием скрывалось нечто такое, во что он не был посвящен. «Неважно, я жив». Но где он находится? Когда пыль улеглась, оставив лишь висящую в воздухе дымку, Райф засунул свободную руку в потайной карман, пришитый изнутри к порткам. Он достал путевод, который стащил у надзирателя, присматривавшего за другим отрядом, и тотчас же спрятал. В пропаже обвинили других заключенных, которые лишились каждый по пальцу. Прекратилось это только тогда, когда кто-то взял вину на себя, чтобы прекратить мучения, и сказал, что будто бы испугался и выбросил добычу в нужник. Копаться в дерьме никому не захотелось.