Билли резко выныривает из сна о прошлом. Идет на кухню, ополаскивает лицо холодной водой. Внезапно он оказался на распутье, хотя с берега дорога выглядела идеально прямой. Быть может, нет никакой разницы, какой путь он выберет. А может, разница все-таки есть. Все из-за треклятого «M-151» — зрительной трубы, с помощью которой наводчик рассчитывает расстояние от дульного среза до цели, причем со сверхъестественной (по крайней мере для Билли) точностью. Это расстояние нужно для расчета поправок для установленной дистанции, которые указываются в угловых минутах. Во всем этом не было необходимости, когда Билли планировал убийство Джоэла Аллена, но в 2004-м (при условии, что Аммар Джассим вообще выйдет на улицу) дистанция была гораздо больше. Надо объяснять это непосвященному читателю — или нет? Если Билли начнет объяснять, выходит, он все-таки ждет (или хотя бы надеется), что кто-то прочитает его писанину. Если нет — получается, не ждет. Ни на что не надеется. Итак?.. Стоя у кухонной мойки, он мысленно переносится в тот день, когда услышал по радио одно интервью. Дело было вскоре после его возвращения из песков. Наверное, шло какое-то ток-шоу по Национальному общественному радио, участники которых всегда кажутся очень умными и объевшимися прозака. На сей раз брали интервью у старичка-писателя, чьи романы гремели на всю страну в ту пору, когда известным литератором мог быть только белый мужчина со склонностью к алкоголизму. Билли хоть убей не помнил, как его звали, но точно не Гор Видал (не язвил) и не Трумен Капоте (не жеманничал и не крякал). Зато Билли хорошо запомнил его ответ на вопрос ведущей о рабочем процессе. «Садясь за работу, я стараюсь не забывать о двух людях — о себе самом и о постороннем человеке». Это воспоминание вновь возвращает Билли к «M-151». Он может описать устройство этого прибора. Может объяснить, для чего он нужен. Может растолковать, почему угловые минуты в данном случае даже важнее дистанции, хотя две эти величины всегда идут рука об руку. Да, он способен все это сделать, но необходимости нет — если он пишет для себя. А если для постороннего?.. Спустись на землю, говорит себе Билли. Ты тут единственный посторонний. Ну и что? Писать можно и для себя, ничего страшного. Никого не интересует его… Как это лучше назвать? — Профпригодность, — бормочет он себе под нос, возвращаясь к ноутбуку и в очередной раз принимаясь за книгу. 7 Самым крупным предметом в нашей люльке — после моей винтовки — был «M-151», или Лучший Друг Наводчика. Тако устанавливал трипод, а я изо всех сил старался ему не мешать. Платформа под ногами немного шаталась, и Тако велел мне не двигаться, если я хочу засадить пулю в голову Джассима, а не в вывеску над дверью. Поэтому я сидел тише воды, ниже травы, пока Тако занимался делом — что-то высчитывал и бормотал себе под нос. Подполковник Джемисон сказал, что дистанция 1200 ярдов. Тако навел свой прибор на мальчишку, набивавшего мяч у входа в «Пронто пронто фото фото», и насчитал 1340 ярдов. Далековато, конечно, но в такой безветренный ясный день, как тот в начале апреля, вероятность поражения цели велика. Я сам поражал и более далекие цели, и мы все слышали байки про снайперов-асов, которые попадали точно в цель с дистанции вдвое больше этой. Конечно, я не мог рассчитывать, что Джассим будет стоять на месте, как картонная мишень. Это меня беспокоило, а вот то, что он живой человек, в груди которого бьется сердце, — не очень. Он иудин козел, заманивший четверых наших бойцов в ловушку. Ни в чем не повинных парней, которые просто доставляли провиант. Он плохой человек и заслуживает смерти. Примерно в четверть десятого Джассим высунулся из магазина. На нем была длинная синяя рубаха вроде дашики и белые мешковатые штаны. На голове вместо бело-синего платка — красная вязаная шапочка. Просто великолепный ориентир, лучше не придумаешь. Я начал целиться, но Джассим только шугнул набивающего мяч мальчишку, шлепнув его по заду, и тут же скрылся за дверью. — Вот отстой, — сказал Тако. Мы стали ждать. Молодые люди входили в «Пронто пронто фото фото». Потом выходили. Все они смеялись, устраивали дружеские потасовки и хватали друг друга за задницу, как это делают парни по всему миру, от Кабула до Канзас-Сити. Часть этих ребят, несомненно, поливала автоматным огнем «блэкуотерский» конвой. Кто-то из них, несомненно, стрелял по нам семь месяцев спустя, когда мы начали прочесывать один за другим жилые кварталы и выкуривать их из города. Как знать, возможно, кто-то из них потом подстерег нас в «Веселом доме» (как мы его называли), когда все, что могло пойти не так, пошло не так. Десять часов утра. Десять пятнадцать. — Может, сегодня он решил покурить во дворе, — предположил Тако. А в десять тридцать дверь «Пронто пронто фото фото» открылась, и Аммар Джассим вышел на улицу в компании двух юных приспешников. Я посмотрел в окуляр прицела. Они стояли и смеялись. Джассим похлопал одного из парней по спине, и молодые люди ушли, обнявшись за плечи. Джассим достал из кармана штанов пачку сигарет. Прицел давал такое приближение, что я видел надпись «Мальборо» на пачке и даже разглядел двух фирменных золотых львов. Картинка была четкая: лохматые брови, красные губы, будто накрашенные помадой, щетина с проседью. Тако смотрел на него в «M-151», который держал в руках. — Этот засранец — точная копия Арафата! — Заткнись, Так. Я навел перекрестье прицела на красную шапочку и стал ждать, когда Джассим закурит. Пусть разок затянется, прежде чем я вышибу ему мозги. Он сунул сигарету в рот. Потом убрал пачку обратно в карман и вытащил зажигалку. Не дешевую биковскую, а «Зиппо». Может, он ее купил в магазине или на черном рынке. А может, снял в качестве трофея с одного из контрактников, которых они расстреляли, сожгли и повесили на мосту. Джассим откинул крышку — на ней сверкнул крошечный солнечный блик. Я это видел. Я все видел. Старший комендор-сержант Диего Васкес из Пендлтона говорил нам, что снайпер живет ради одного безупречного выстрела. Этот был безупречный. Еще он говорил: «Это как секс, целочки вы мои. Первый раз запомните на всю жизнь». Я сделал вдох, задержал дыхание, досчитал до пяти и плавно нажал спусковой крючок. Ощутил толчок в плечо. Вязаная шапочка Джассима слетела на землю, и я сперва подумал, что промахнулся. Пусть всего на дюйм, но для снайпера дюйм зачастую равен миле. Джассим просто стоял с сигаретой в зубах. Потом зажигалка вывалилась из его руки, а сигарета — изо рта. Они упали на пыльный тротуар. В кино человек, в которого попадает пуля, отлетает назад. В настоящей жизни так бывает редко. Джассим даже сделал два шага вперед. К тому времени я увидел, что у него слетела не просто шапочка — в этой шапочке осталась срезанная макушка. Он рухнул на колени, потом — лицом вниз. К нему стали сбегаться люди. — Лови ответку, сука, — сказал Тако. Я обернулся и заорал: — Спускайте нас! Люлька поползла вниз. Казалось, она ползла очень медленно, потому что на другом берегу уже зазвучали выстрелы — будто салют начался. Мы с Тако машинально пригнулись, когда брезентовый кожух остался наверху. Это вряд ли помогло бы нам выжить, но против инстинкта не попрешь. Я прислушивался — не свистят ли вокруг пули — и морально готовился к тому, что сейчас словлю одну или две, но ничего не происходило. — Вылезайте оттуда, живо! — заорал Джемисон. — Бегом! Пора диди мау[34]! При этом он смеялся, ликовал. Все ликовали. Пока я бежал к грязному «мицубиси», на котором подполковник вывозил нас с Тако, меня так часто и так сильно хлопали по спине, что я чуть не упал. Альби, Хой, Кляча и остальные побежали к фургончикам «Иракских электросетей», которыми мы воспользовались в первый и последний раз. С другого берега летели крики и автоматные очереди. — Вот вам, гниды! — орал Кляча. — Поплатились, сукины дети! Отведали копыт нашего коняры! Машина подполковника стояла на разворотной площадке перед фургонами. Я открыл багажник, чтобы убрать туда винтовку и вещи Тако. — Ноги в руки, мать твою! — крикнул Джемисон. — Мы блокируем остальным выезд. Я, что ли, тут машину поставил, подумал я, но вслух ничего не сказал. Быстренько забросил вещи, а когда захлопнул багажник, увидел на земле, в дорожной пыли, какую-то странную штуку. Детскую пинетку. Розовую, девчачью. Я наклонился ее подобрать, и в этот миг чья-то шальная пуля ударила в бронированное стекло нашей машины. Если бы не та пинетка, пуля угодила бы мне аккурат в загривок или в темечко. — По коням, живо! — орал Джемисон. Еще одна шальная пуля отскочила от бронированного бока его «игла». А может, не такая уж и шальная; к тому времени по нам наверняка лупили с берега. Я подобрал пинетку. Потом сел в «мицубиси», и Джемисон рванул с места, вильнув задом и взметнув клубы плотной пыли, через которые потом придется ехать нашим ребятам на фургонах. Подполковник об этом не думал — он спасал свою задницу. — Черти весь подъемник изрешетили! — заметил Тако. Его до сих пор штырило после убийства, и он все не мог отсмеяться. — Что ты там нашел? Я показал ему пинетку и сказал, что она, похоже, спасла мне жизнь. — Береги ее как зеницу ока, брат, — сказал Тако. — Везде носи с собой. И я носил. Но она пропала аккурат перед штурмом «Веселого дома» в ноябре. Когда мы уходили из того здания в промышленном секторе, я везде ее искал, но так и не нашел. 8 Билли наконец выключает ноутбук, встает к окошку-перископу своей сухопутной подлодки и смотрит через лужайку на улицу и пустырь через дорогу, где раньше была железнодорожная станция. Он не знает, сколько прошло времени. Мозг отключился — как будто Билли только что закончил самый долгий и самый сложный в мире тест. Сколько слов он сегодня написал? Можно, конечно, посмотреть в «Ворде» статистику документа — теперь это история Билли, а не Бенджи, — но он вроде бы пока не страдает обсессивно-компульсивным расстройством. Много слов, удовольствуемся этим, и впереди не меньше. Нужно рассказать про апрельскую операцию, стартовавшую меньше чем через неделю после ликвидации Джассима, по завершении которой политики струсили и начали выводить войска. И, наконец, про кошмар в Эль-Фаллудже — операцию «Ярость призрака». Сорок шесть дней ада. Конечно, так он не напишет, это клише, но иначе как адом те события не назовешь. «Веселый дом» стал их кульминацией, своеобразным подведением итогов. Может, что-то Билли и пропустит, но «Веселый дом» надо описать подробно, потому что это была квинтэссенция Эль-Фаллуджи, ее смысл. Вернее, отсутствие всякого смысла. Это был просто дом, который им приказали зачистить от боевиков. Но какую цену они за это заплатили. По Пирсон-стрит иногда проходят люди. Изредка проезжают машины. Одна полицейская, но Билли она не пугает — ползет себе еле-еле в неопределенном направлении и никуда не торопится. Он до сих пор дивится, почему этот район — расположенный так близко к центру города — настолько безлюден. На Пирсон-стрит час пик — это час сна. Наверное, люди, работающие в центре города, едут после работы в какие-нибудь уютные пригороды вроде Бентонвилла, Шервуд-Хайтс, Плато и Мидвуда. Или в Коди, где Билли выиграл в тире плюшевую игрушку для маленькой девочки. А этот район даже названия не имеет — по крайней мере Билли его не знает. Надо посмотреть новости. Билли включает «Восьмой канал», дочку Эн-би-си («Шестого» он по-прежнему сторонится, потому что там крутят видео с убийством Аллена). На экране появляются слова «ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК», зловеще завывают скрипки и гремят барабаны. Да ладно. Какие могут быть срочные новости, если убийца по-прежнему разгуливает на свободе — пишет историю, которая имеет все шансы стать книгой? Небольшие подвижки в расследовании все-таки есть, впрочем, ничего неожиданного и оправдывающего апокалиптический саундтрек. Один из ведущих выпуска новостей сообщает, что местный предприниматель Кеннет Хофф мог быть причастен к «убийству Джоэла Аллена, совершенному по предварительному сговору группой лиц, число которых продолжает расти». Второй ведущий добавляет, что Хофф, по всей видимости, не покончил с собой, а был убит. Да ты просто Шерлок Холмс, думает Билли. Ведущие передают слово корреспондентке, стоящей напротив дома Кеннета Хоффа — фешенебельного особняка, все-таки значительно уступающего в грандиозности съемному дворцу Ника Маджаряна. Корреспондентка — длинноногая блондинка, явно только на днях получившая диплом журналиста, — рассказывает, что полиции «доподлинно известно» о том, что винтовка «Ремингтон-700», из которой застрелили Аллена, была приобретена Кеннетом Хоффом. Помимо этого, «доподлинно установлена» его связь с предполагаемым убийцей Уильямом Саммерсом, ветераном войны в Ираке, награжденным несколькими медалями за воинские заслуги. Бронзовой и Серебряной звездой, мысленно добавляет Билли. А еще «Пурпурным сердцем» со звездой на ленточке, означающим, что он получил не одно боевое ранение, а два. Об этом телевизионщики решили не распространяться — впрочем, их можно понять. Он тут главный злодей, ни к чему сбивать народ с толку его героическим прошлым. Сбивают с толку пусть писатели, а не репортеры. Затем на экране появляются две фотографии. Снимок, сделанный Ирвом Дином у стойки охраны в тот день, когда Билли впервые посетил свой писательский офис. И фотопортрет новобранца с серьезной рожей и дурацкой стрижкой «под банку». На этой карточке Билли выглядит даже моложе белокурой корреспондентки. Может, он и был моложе. Видимо, фото откопали в каких-то военных архивах, потому что родственников, которым Билли мог подарить его в День семьи, у него не было. Местная полиция считает, что Саммерс мог сбежать из города, продолжает корреспондентка, и даже из штата, поэтому к делу подключили ФБР. На этих словах блондинка исчезает, снова показывают студию. Ведущие демонстрируют зрителям фотографию Джорджо Свиньелли и зачем-то упоминают его мафиозное прозвище, будто он станет путешествовать под таким псевдонимом. «Литагент» Саммерса уличен в связях с организованной преступностью в Лас-Вегасе, Рино, Лос-Анджелесе и Сан-Диего, доказано его участие в ряде преступлений, однако задержать его пока не удалось. Читай: если увидите на улице итальяшку среднего возраста, чей вес перевалил за сто пятьдесят кило, в крокодиловых туфлях и с молочным коктейлем в руках, срочно связывайтесь с местным отделением полиции. Итак, думает Билли. Хофф готов, Джорджо почти наверняка готов, а у Ника — железобетонное алиби. Остался только я: последняя дыня на бахче, последняя горошина в стручке, последняя конфета в коробке — выбирай любую метафору. За рекламой очередных чудодейственных таблеток с внушительным списком побочек, среди которых летальный исход, следуют интервью с соседями Билли по Эвергрин-стрит. Он уже встает и хочет выключить телевизор, но садится обратно. Он втерся в доверие к этим людям и должен понести кару. Хотя бы выслушать их, увидеть их боль. И растерянность. Джейн Келлогг, местная пьянчужка, отнюдь не выглядит растерянной. — Мне он сразу показался подозрительным типом, — говорит она. — Глазки у него… бегали. Врешь, думает Билли. Диана Фасио, мама Дэнни, рассказывает, что пришла в ужас, когда узнала, что ее дети проводили столько времени с хладнокровным убийцей. Пол Рагланд восхищается тем, как естественно и непринужденно он себя вел. — Я искренне считал, что Дэйв — отличный парень. Порядочный человек. Это еще раз доказывает, что никому нельзя верить. Никому! Одна лишь Корин Акерман пытается встать на его защиту и упоминает то, на что остальные предпочли закрыть глаза. — Конечно, он совершил ужасное преступление, но ведь преступник, которого он убил, не жвачку в магазине украл, правильно? Насколько я поняла, это жестокий убийца. Если хотите знать мое мнение, Дэйв сэкономил нам денег на судах. Благослови тебя Бог, Кори, думает Билли. И даже пускает слезу, как будто это не новости, а душещипательный фильм на канале «Лайфтайм» с правильным финалом. Если, конечно, самосуд входит в ваши представления о том, что такое «правильно». У Билли с этим проблем нет, особенно в таких случаях, как с Алленом.