Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 3 из 4 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В жизни Романа Мстиславича было много загадок, и одна из них связана с тем, кем была его вторая жена и откуда она родом. В Галицко-Волынской летописи об этом не упоминается, там она названа просто «Романовой княгиней». В. Н. Татищев в «Примечаниях» осторожно намекает, что она могла быть сестрой венгерского короля Андраша: «О браке Романа с королевною венгерскою, родною сестрою Коломана или Андрея, нигде не находится. И хотя сие в одном Голицынском, где дела Червонной Руси обстоятельно писаны, но довольно после во всех показывается помощь детям Романовым от венгерского. Но чтоб он на сестре Андрея, короля венгерского, женат был, в венгерской истории не написано, однако потому, что король венгерский Андрей сильно Данилу, сыну Романову, помогал, довольно есть причины верить, что ближнее свойство между ними было» (с. 626). Н. Ф. Котляр полагал, что она вышла из среды волынского боярства и была сестрой знаменитого воеводы Даниила Галицкого Мирослава. Так же существует версия византийского происхождения княгини. Но все это не более чем гипотезы, поскольку какого-либо документального подтверждения хотя бы одной из них в природе не существует. С уверенностью можно говорить лишь о том, что вторую жену Романа звали Анна. Примечательно, что летописец ее по имени ни разу не называет, а именует «Романовой княгиней». И лишь рассказывая о деятельности внука Романа, волынского князя Мстислава, ученый книжник сделает следующую запись: «Вложил Бог в сердце князя Мстислава благую мысль, и создал он каменную часовню над могилой своей бабушки княгини Романовой в монастыре святого. Освятил он ее в честь праведных Иоакима и Анны и отслужил в ней службу». Возведена часовня была 1291 году. * * * Избавившись от Рюрика и установив неплохие отношения с Всеволодом Большое Гнездо, Роман развязал себе руки во внешней политике. Взор князя обратился на Польшу. Причем развязал Роман войну не против польского князя Владислава Ласконого, сына и наследника Мешко III, а против своего давнего союзника и родственника Лешка Белого. В чем причина такого, странного на первый взгляд, поведения Романа? Говорить об этом можно только предположительно. Обратимся к письменным источникам. Прежде всего обратим внимание на документ, известный как «Хроника» монаха Альберика из аббатства Труа-Фонтен. Под 1205 годом цистерцианец сообщает следующую информацию: «Король Руси, по имени Роман, оставивший пределы свои и желавший пройти через Польшу в Саксонию, и желавший как мнимый христианин разрушить церкви, был за рекой Вислой по промыслу Божию ранен и убит двумя братьями, князьями Польши Лешко и Конрадом, и все, кто присоединился к нему, были или рассеяны, или убиты»[12]. Я не являюсь сторонникам различных глобальных «теорий» и «открытий» и не собираюсь доказывать, что галицкий князь хотел вмешаться в борьбу между Вельфами и Штауфенами на просторах Священной Римской империи. Эта версия просто не выдерживает даже малейшей критики. Потому что перед тем, как активно нести ее в массы, надо задаться простым вопросом: зачем это было нужно Роману? Вы можете перелопатить горы письменных источников, но ответа на этот вопрос не найдете. Потому что Роману Мстиславичу это было не нужно, и ни в какую Саксонию он идти не собирался. Князь был реалистом и смотрел на все с позиции личной выгоды. Земли в Центральной Европе ему были не нужны, у него и так своих территорий хватало, а воевать за деньги тоже не имело смысла, поскольку князь был не бедным человеком. Да и личность автора, сообщившего сведения о походе в Саксонию, вызывает определенные сомнения. Кому, как не французскому монаху, знать планы русского князя! Скорее всего, достопочтенный Альберик либо воспользовался непроверенной информацией, либо сам не разобрался, что к чему. И в результате пошла гулять по свету байка о том, как Роман Галицкий вмешивался во внутренние дела Священной Римской империи. Но если мы обратимся к польским и русским источникам, то увидим вполне конкретную причину, побудившую Романа начать войну с Лешком Белым. Называлась она Люблин. Возможно, Роман решил, что убытки и потери, понесенные им в битве при Мозгаве, так и не были достойно компенсированы его краковскими родственниками. То, что ему помогли утвердиться в Галиче, князь в зачет не принимал. Прикинув, что к чему, Роман снарядил в Краков посольство. Вот что сообщает по этому поводу Ян Длугош: «Он ведь требовал и настаивал возместить ему убытки и затраты, понесенные в сражении в Суходоле против Мечислава Старого, <передать, уступить и отписать ему в вечное владение весь Люблинский край>; ему ответили, что как беглец и дезертир он ничего не заслужил» (с. 346). Похожую информацию приводит и Густынская летопись: «Роман Мстиславич Галицкий, ища вины на Ляхов, посла со гордостию до Лешка Белого, князя Полского, да ему дасть волость во своей державе за труды, яже подъять, помагая ему на Мечислава Старого, стрия его. Лешко же отвеща ему, яко же достоин еси мзды, понеже бежал еси от брани» (т. 40, с. 110). Летописец прямо пишет о том, что за поддержку двоюродных братьев в конфликте с Мешко Роман запросил польские земли. И получил отказ. После чего следует рассказ, как войско Романа осадило Люблин. Поэтому можно говорить о том, что этот город стал объектом вожделения Романа Мстиславича. А. В. Горовенко обратил внимание на то, что именно Люблин в дальнейшем будет объектом экспансии галицких и волынских князей на польских землях. Потомкам Романа в городе словно медом намажут, и они будут ходить на Люблин походами с завидной регулярностью. Дело отца продолжит сын: «Даниил и его брат Василько, начав войну с Болеславом, князем ляшским, вошли в Ляшскую землю четырьмя дорогами: сам Даниил воевал около Люблина» (Галицко-Волынская летопись). Затем внук и правнук будут добывать этот город: «Кто воевода этой рати?» Они сказали: «Князь Юрий Львович. Хочет он добыть себе Люблин и земли люблинские» (Галицко-Волынская летопись). Поэтому не исключено, что именно претензии Романа привели к тому, что его потомки стали смотреть на Люблин как свою собственность, которая по какому-то недоразумению находится в чужих руках. И постарались в меру своих сил эту несправедливость исправить. Но это — только предположение, и не более. Возникает закономерный вопрос: почему именно в это время Роман вспомнил о своих убытках и предъявил претензии двоюродному брату? Ответ прост: Роман ощутил себя достаточно сильным, чтобы это сделать, а родственник ему Лешек или нет, то дело десятое. Галицкий князь был человеком беспринципным, и единственное право, какое он уважал, было право сильного. Роман успешно добил Рюрика и теперь принялся за другого родича. В мае 1205 года русские полки вторглись в Польшу. Как следует из текста Лаврентьевской и Никоновской летописей, Роману Мстиславичу удалось захватить два города, но каких именно, в источниках не указано. Густынская летопись вносит существенное дополнение, поскольку в ней говорится о том, что после этого Роман продолжил кампанию, осадил Люблин и целый месяц простоял под городом (т. 40, с. 110). Узнав о том, что против него выступил из Кракова Лешек Белый с братом Конрадом, Роман снял осаду Люблина и выступил им навстречу. Двигаясь на юго-запад, князь переправился через Вислу и расположился лагерем около городка Завихост. Данная информация подтверждается Яном Длугошем, так же он рассказывает о том, что поскольку от летнего зноя река обмелела, то часть своих войск Роман перевел через найденные броды. Так же ратников частично переправили на лодках и кораблях. Польский хронист пишет о посольстве к Роману краковского епископа Фулькона и плоцкого епископа Вита. Фулькон был давним знакомцем Романа, именно он уговаривал князя после битвы при Мозгаве продолжить борьбу с Мешко. Теперь же епископу предстояло вести с Романом переговоры о мире. Галицкий князь пообещал прекратить боевые действия, но как только посланцы уехали к Казимировичам, продолжил движение в сторону Кракова. Принципиальный момент — все это происходило ДО переправы через Вислу. Поэтому вопрос о том, почему Роман топтался у Завихоста, повисает в воздухе. Действительно, если посмотреть на карту, то мы увидим, что Завихост находится прямо на дороге из Люблина в Краков. Но здесь непонятен один момент: зачем тогда Роман переправил войско через Вислу, если гораздо удобнее было встретить противника на переправе? Ответа на этот вопрос нет. С другой стороны, если бы Роман хотел как можно быстрее разбить врага, то он продолжил бы движение вперед. Но в Лаврентьевской летописи и Никоновском летописном своде четко прописано, что русские полки стояли на берегу Вислы. Тогда получается, что после форсирования водной преграды князь хотел идти навстречу своим двоюродным братьям и решить дело битвой, но что-то произошло, и он остался у Завихоста. Поэтому вернемся к польскому посольству. Можно пойти от обратного и предположить, что не русский князь ввел поляков в заблуждение своими мирными инициативами, а наоборот, польские уполномоченные сознательно обманывали Романа Мстиславича, чтобы выиграть время. Русские полки остановились у Завихоста, ожидая возвращения польской делегации, но вместо переговорщиков прибыла польская армия. И здесь мы подходим к самому принципиальному моменту всей кампании. Для начала ознакомимся с информацией Яна Длугоша: «Князю его разведчики то и дело доносят о приближении поляков. Хотя он смеялся над этими донесениями, слова разведчиков подтверждают воины, которых он отправил в дозоры. И несмотря на то, что Роман не поверил и им, утверждая, что поляки ни в коем случае не станут с ним биться» (с. 347). Откуда у Романа Мстиславича такая уверенность, что битвы не будет? Галицкий князь был ратоборец очень опытный, причем не только побеждал врагов, но и сам был бит. Он прекрасно знает, как может быть велика на войне цена одной-единственной ошибки. Единственным внятным объяснением может быть только одно: Фулькон дал князю некие гарантии, что Лешек и Конрад примут его условия и не будут сражаться с русскими. Отсюда и самоуверенность Романа. Но, как показали дальнейшие события, князь жестоко ошибся. На это конкретно указывает Никоновский летописный свод, где прямо говорится, что галицкий князь «оплошился». В чем заключалась оплошность Романа Мстиславича? В том, что он с малой дружиной отъехал от расположения главных сил и попал в засаду. И был убит. Об этом прописано в Лаврентьевской летописи и Никоновском летописном своде. Информация Яна Длугоша о том, что Роман совершенно игнорировал сообщения дозорных и дальней разведки о передвижениях польских войск, соответствует действительности. Таким образом, галицкий князь грубейшим образом нарушил заветы своего великого предка Владимира Мономаха. А говорил Владимир Всеволодович следующее: «Выходя на войну, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; не предавайтесь ни питью, ни еде, ни сну, сами наряжайте стражей, и ночью, нарядив их со всех сторон, ложитесь около воинов и рано вставайте. А оружия снимать с себя не спешите, ибо не оглядевшись, из-за лености, внезапно человек погибает» (Лаврентьевская летопись, с. 227). Мы никогда не узнаем, почему Роман так поступил и куда он поехал, версия Татищева о том, что он решил поохотиться с собаками в окрестных лесах, явно не состоятельна[13]. Ни один военачальник в здравом уме не будет себя так вести на вражеских землях. А Роман не был глупцом, другое дело, что он вел себя безответственно, выдавая желаемое за действительное, игнорируя донесения разведки. Расплата наступила быстро. …Князь Роман в окружении дружинников ехал через лес по направлению к лагерю. Отряд растянулся по лесной дороге, гридни весело смеялись и балагурили друг с другом, перемывая косточки польским воеводам. Выехав на открытое место, дружинники теснее сбили ряды и продолжили путь. Неожиданно из-за темнеющих вдали деревьев стали выезжать всадники. Их было очень много. Князь сдвинул на затылок шапку, прикрыл ладонью глаза от палящих лучей солнца и стал вглядываться вдаль. И чем ближе подъезжали неизвестные наездники, тем тревожнее становилось у Романа на душе. А когда он понял, что это поляки, то спасаться бегством было уже поздно, потому что ляхи пришпорили коней, опустили копья и устремились в атаку. Осознав, что иного выхода, кроме как сражаться, нет, Роман отправил гонца в лагерь за помощью и громким голосом стал созывать дружину. Гридни сгрудились вокруг князя и обнажили мечи. Роман Мстиславич приказал развернуть стяг, взмахнул клинком и бросился на врага. Бой был лютым и скоротечным. Дружинники бились зло и умело, однако поляки брали числом, нападая со всех сторон на небольшой русский отряд. Роман пластал мечом ляхов направо и налево, но враги хорошо знали, кто перед ними, и старались любой ценой достать князя. Без щита и доспехов ему было трудно отбиваться от наседавших ворогов. Под Романом Мстиславичем убили коня, но князь успел вырвать ногу из стремени и соскочить на землю. Телохранитель подвел ему нового скакуна, и Роман вновь оказался в седле. Но поляки продолжали напирать, дружинники гибли один за другим, и вскоре от всего отряда осталась лишь горстка личных телохранителей Романа Мстиславича. Он схватился на мечах с польским рыцарем, и в этот момент налетевший сбоку лях пронзил князя копьем. Роман свалился с коня и был добит на земле. Узнав о нападении на княжеский отряд, из боевого стана русских на помощь поспешили пешие и конные воины. Однако было уже поздно. Забрав тело своего князя и похоронив павших в бою дружинников, ратники вернулись в лагерь. Посовещавшись, воеводы приняли решение возвращаться на Русь, информации о том, что поляки преследовали отступающее войско, в летописях нет. В Галиче Романа похоронили в Успенском соборе, а затем боярство, купечество, дружинники и простые горожане целовали крест на верность его сыну Даниилу. Новому князю в этот момент было всего четыре года. Над Юго-Западной Русью повисла тревожная тишина, но вскоре она взорвалась лязгом мечей, свистом стрел и грохотом копыт идущей в атаку конницы. Началось время смут и усобиц. 2. Крестоносцы (1201–1202 гг.) Просто ради дела Христова и только для проповеди прибыл он в Ливонию. Генрих Латвийский Большое зло очень часто начинается с малой ошибки, и данная история не стала исключением. В конце XII века объявился в Ливонии некий католический священник Мейнард из ордена Блаженного Августина. Служитель церкви был полон решимости нести слово Божие язычникам ливам, однако проблема заключалась в том, что эти племена находились в зависимости от Полоцка и платили ему дань. Мейнард обратился к полоцкому князю Владимиру за разрешением проповедовать истинную веру и получил его. Что и было засвидетельствовано в «Хронике Генриха Латвийского»: «Получив позволение, а вместе и дары от короля полоцкого, Владимира (Woldemaro de Ploceke), которому ливы, еще язычники, платили дань, названный священник смело приступил Божьему делу, начал проповедовать ливам и строить церковь в деревне Икесколе (Ykeskola)[14]» (стр. 71). Казалось бы, какая безделица, и стоит ли на нее вообще обращать внимание, но именно это разрешение полоцкого князя привело к тому, что началось многовековое противостояние Руси и крестоносцев. В 1185 году в поселении Икескола проповедник распорядился возвести укрепление, для чего привезли каменотесов с острова Готланд, а на следующий год там была построена каменная церковь. Одновременно был возведен и замок Гольм. Крещение местного населения шло у Мейнарда с переменным успехом. Ливы то периодически расхищали его имущество, а людей избивали, то убегали в леса от неистового проповедника. И, тем не менее, за свои неустанные труды на благо католической церкви Мейнард был посвящен в епископы. А вскоре у него появился и верный последователь, монах-цистерцианец Теодорих из Турайды. Процесс крещения язычников продолжился, но шел очень медленно, и тогда «кое-кто из тевтонов, датчан, норманнов и других обещали, если будет нужно, привести войско» (Генрих Латвийский, с. 74). Призвав на помощь шведов, епископ все же сделал один набег на земли непокорных ливов, однако шведский военачальник вместо того, чтобы крестить язычников, взял с них дань и уплыл домой. Епископ возмущен, швед доволен. В 1196 году Мейнард умер и его преемником стал аббат Бертольд. Однако у него не было того авторитета, как у его предшественника, и скоро дело дошло до вооруженных столкновений с ливами. Во время одной из стычек Бертольд был убит. Снова встал вопрос о преемнике. Было очевидно, что в сложившейся ситуации в Ливонии требуется не подвижник, а человек храбрый, умный, жестокий и решительный. И вскоре такой кандидат был найден. Это был бременский каноник Альберт Буксгевден, который в 1198 году был посвящен в епископы. В 1199 году он занялся набором войск для крестового похода против ливов. То, чем раньше занимались в Ливонии Мейнард и Бертольд, казалось теперь сущей мелочью. Серьезные дела начались в 1200 году, когда в устье Западной Двины высадились германские крестоносцы во главе с епископом Альбертом. В следующем году они основали город Ригу, которая стала немецким плацдармом для завоевания Прибалтики. В 1202 году, для увеличения боевого потенциала немецких переселенцев и колонистов, при прямом покровительстве Альберта был основан Орден Братьев Христова рыцарства, или, как его еще называли, Орден меченосцев. Название «меченосцы» произошло от эмблемы ордена, на которой был изображен под красным крестом вертикально стоящий меч. Рыцари носили ее на белых плащах, она же красовалась и на их щитах. Основателем Ордена был Теодорих из Турайды, первый заместитель епископа. В 1202 году он становится настоятелем цистерцианского монастыря в крепости Дюнамюнде, построенной в устье Западной Двины и защищавшей Ригу со стороны моря. Новый рыцарский орден до поры до времени подчинялся непосредственно рижскому епископу. Меченосцы получили от Папы Римского устав тамплиеров, а первым их магистром стал Винно фон Рорбах: «В это же время брат Теодорих, предвидя вероломство ливов и боясь, что иначе нельзя будет противостоять массе язычников, для увеличения числа верующих и сохранения церкви среди неверных учредил некое братство рыцарей христовых, которому господин папа Иннокентий дал устав храмовников и знак для ношения на одежде — меч и крест, велев быть в подчинении своему епископу» (Генрих Латвийский, с. 82). В 1207 году была достигнута принципиальная договоренность между епископом Рижским и руководством ордена о том, что из захваченных земель 1/3 остаются под властью братьев-рыцарей, а остальные отходят епископам Рижскому, Дерптскому и Эзельскому. Уже само это положение подразумевало, что без дела меченосцы сидеть не будут, а понесут слово Божие всем окрестным племенам и народам. В те места, куда смогут дотянуться длинные руки католических прелатов. Боевая организация нового ордена ничем существенным не отличалась от той, которая была принята в военно-монашеских организациях тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев. Главной ударной силой меченосцев была тяжелая конница, костяк которой составляли братья-рыцари. Защитное снаряжение рыцаря было традиционным: длинная кольчужная рубаха с капюшоном, кольчужные чулки с металлическими наколенниками и горшковидный шлем, украшенный фигурами представителей животного мира. Вооружение, как того требовал устав, было без украшений, прочным и удобным. Состояло оно из пики, длинного меча, кинжала, булавы или боевого топора. Поверх доспехов надевалась белая мантия с эмблемой ордена, а завершал снаряжение рыцаря треугольный щит. В распоряжении меченосца было также три лошади: одна — для боя, а остальные — для перевозки снаряжения. Рыцаря сопровождали двое оруженосцев. Помимо собственно братьев-рыцарей, под знаменем ордена сражались и служащие братья. Это были выходцы из незнатных слоев населения, которые в силу своего происхождения не могли занимать высокие командные должности. Хотя они так же принимали монашеские обеты и имели те же права, что и рыцари. Оружие и снаряжение служащих братьев ничем не отличались от рыцарского, хотя одежда и была более скромной, коричневого или серого цвета, с нашитой эмблемой ордена. Сражаться они могли как в пешем строю, так и в конном, используя те же тактические приемы, что и их благородные собратья, поскольку выучка была практически одинакова. И еще один немаловажный момент: в качестве служащих братьев на стороне ордена воевали немало арбалетчиков и лучников, роль которых особенно возрастала во время обороны и штурма городов и замков. Мастерство стрелков ценилось необычайно высоко, поскольку требовало длительной подготовки и обучения. Не случайно командованию ордена иногда приходилось нанимать за плату целые отряды лучников и арбалетчиков.
Армия крестоносцев Миниатюра XIII века Пешее войско под знамена крестоносцев выставляли племена, проживающие на землях, покоренных католиками. Так же в пехоте служили выходцы из городских низов и представители деревенской бедноты Германии, откликнувшиеся на призыв борьбы с язычниками. В поисках лучшей доли эти люди по морю и по суше отправлялись в Ливонию, где предлагали свои услуги меченосцам и военачальникам епископа. Вооружение таких воинов было достаточно пестрым и разнообразным, в орден они не вступали и монашества не принимали. Начиная с 1202 года, используя такой инструмент, как Орден меченосцев, епископ Альберт развил очень бурную деятельность по обращению ливонских племен в католическую веру. Шло расширение территорий Рижского епископства, что в конечном итоге привело к тому, что, в 1205 году крестоносцы появились на границах Полоцкого княжества. * * * Первыми, кто столкнулся на Руси с германскими крестоносцами, были полоцкие князья. Не Псков и Новгород, а именно Полоцк оказался первой жертвой крестоносной агрессии. Эта страница нашей истории не является достаточно известной, и поэтому на ней стоит остановиться более подробно. Понаблюдав за действиями крестоносцев, полоцкий князь Владимир, когда-то давший Мейнарду разрешение на проповедь в землях ливов, пришел к выводу, что теперь «божьи дворяне» представляют для него опасность. Немцы действовали на зависимых от Полоцка землях, и этот факт не мог не тревожить Владимира. Вполне возможно, что начались перебои с данью, которую ему раньше выплачивали местные племена. Поэтому в 1203 году он решил всем напомнить, кто в Ливонии хозяин, и во главе дружины выступил в поход против ливов. Своей главной целью он выбрал замки Икескола и Гольм. Русские неожиданно появились под стенами Икесколы и взяли крепость в осаду. Бывшие в крепости ливы растерялись совершенно, и, не имея возможности оказать сопротивление, откупились от князя деньгами. И здесь Владимир совершил первую ошибку: вместо того, чтобы занять замок и оставить там гарнизон, укрепив таким образом порубежье с крестоносцами, он повел войска на Гольм. Князя обуяла жажда стяжательства: кроме денег, он и слышать ни о чем не хотел. Примечательно, что в 1205 году братья-рыцари будут действовать совсем иначе и просто захватят замок. Епископ Альберт, узнав о набеге, быстро сориентировался в ситуации и отправил в Гольм отряд орденских арбалетчиков. Не перепуганные ливы, а профессиональные воины расположились по периметру стен, и когда полоцкая дружина подошла к замку, германские стрелки открыли по ней стрельбу. Один за другим падали на землю подстреленные кони, боевой порядок русских нарушился, ряды смешались, и князь приказал уходить прочь от крепости. Арбалетчики проявили высочайшее мастерство, поскольку били исключительно по коням, не желая убивать гридней Владимира: «они переранили у него множество коней и обратили в бегство русских, не решившихся под обстрелом переправиться через Двину» (Генрих Латвийский, с. 85). Рижскому епископу не был нужен военный конфликт с Полоцком, и, скорее всего, арбалетчики действовали в соответствии с его инструкциями. Что же касается Владимира, то вряд ли данное предприятие можно занести ему в актив. Одновременно крестоносцы подверглись атаке со стороны князя Всеволода, правившего в княжестве Герцике (Ерсика). Герцике был столицей русского удельного княжества в долине Западной Двины, а его князь находился в вассальной зависимости от Полоцка. И хотя от крестоносцев земли Герцике прикрывало Кукейносское княжество, тем не менее, Всеволод тоже решил внести свою скромную лепту в борьбу с католиками. О том, что его вклад в сопротивление германской агрессии в данный момент оказался невелик, нам сообщил Генрих Латвийский: «Король Герцике (Gercike), подойдя к Риге с литовцами, угнал скот горожан, бывший на пастбищах, захватил двух священников, Иоанна из Вехты и Вольхарда из Гарпштедта (Harpenstede), рубивших с пилигримами лес у Древней Горы, а Теодориха Брудегама, погнавшегося за ним с горожанами, убил» (с. 85). Как видим, у западнорусских князей желание побороться с крестоносцами постоянно вступало в противоречие с материальными интересами. Владимир Полоцкий позарился на деньги ливов из Икесколы и провалил удачно начавшуюся операцию по захвату замка, а Всеволод просто решил увеличить поголовье рогатого скота на своих землях. Таким образом, своими действиями князья никаких стратегических задач не решили, зато вызвали немалое раздражение в Риге. Но был еще один человек, которому в противостоянии между Русью и католиками в Прибалтике суждено было сыграть едва ли не решающую роль. Это был князь Вячеслав Борисович, или, как его еще называли, Вячко. Происходил он из династии полоцких князей, а уделом его было Кукейносское княжество. Город Кукейнос (русское название Куконос) стоял на правом берегу Западной Двины, в том месте, где в нее впадает речка Кокна. Жил Вячко так, как и положено было удельному князю, — собирал дани и оброки с подвластных земель, творил суд и расправу над подданными, а когда случался набег, рубился в порубежных схватках с литовцами. Будучи человеком православным, ходил по праздникам и воскресеньям в церковь, где творил молитвы и грехи замаливал, а когда наступало время отдохнуть от дел государственных, то проводил время на охоте или на веселом пиру с дружиной верной. Словом, жил так, как и десятки других таких же мелких князей того времени, ничем из их массы не выделяясь. И даже не подозревал о том, что скоро этой спокойной и размеренной жизни придет конец, а его имя навсегда войдет в историю. Живя на самой границе с крестоносцами, Вячко внимательно наблюдал за тем, как не по дням, а по часам растет их могущество. И что самое главное, он был бессилен в одиночку что-либо здесь изменить. Князь не мог противостоять этой напасти, как не мог помешать и росту немецкого влияния в регионе, который раньше находился в сфере влияния Полоцкого княжества. Ресурсы Кукейноса были ничтожно малы, а князь Владимир, у которого был неплохой шанс вмешаться в развитие событий и остановить немецкую экспансию в самом ее начале, проявил удивительную политическую близорукость и беспечность, чем епископ Алберт и воспользовался на все сто процентов. По достоинству оценив поход Владимира против Икесколы и Гольма и понимая, что с этого момента он предоставлен сам себе, Вячко решил действовать самостоятельно. На помощь сюзерена из Полоцка он уже не рассчитывал, и поэтому в 1205 году отправился в Ригу: «Когда король Вячко из Кукенойса услышал, что пришли таким большим отрядом латинские пилигримы и поселились по соседству всего в трех милях от него, он, добыв через гонца пропуск от епископа, отправился к нему на корабле вниз по реке. После рукопожатий и взаимных приветствий он тут же заключил с тевтонами прочный мир, который, впрочем, недолго продолжался. По заключении мира, простившись со всеми, он радостно возвратился к себе» (Генрих Латвийский, стр. 92). Радость князя понять было можно. Присутствие столь напористого и агрессивного соседа, как орден меченосцев, вселяло в него тревогу, поскольку в случае большого конфликта с католиками он не надеялся на чью-либо помощь. Теперь же аппетиты рыцарей сдерживались договором с Альбертом, и это пока Вячко устраивало. С другой стороны, князь очень внимательно присматривался к тому, что же собственно происходит на землях соседа. И то, что он там увидел, произвело впечатление на Вячко. Дело в том, что крестоносцы старались не допускать нападений на подвластные им племена ливов и всегда выступали на защиту своих подданных. Набеги литовцев и эстов на свои земли братья-рыцари пресекали самым жесточайшим образом. Ответные карательные походы не заставляли себя долго ждать, а потому местное население вскоре стало смотреть на немцев как на своих защитников. Было о чем подумать князю Кукейноса. Натиск литовцев на его владения становился с каждым годом все сильнее, а позиции Полоцка в регионе слабели день ото дня. И если так пойдет дальше, то недалек тот день, когда Кукейнос со всех сторон будет окружен врагами и раздавлен. Без могущественного союзника было не обойтись. Поэтому взор Вячко и обратился в сторону Риги, сам ход событий подсказывал такое решение. Дело оставалось за малым — дождаться епископа Альберта, который отбыл в Германию набирать новых крестоносцев, и при личной встрече прозондировать почву насчет дальнейшего взаимовыгодного сотрудничества. Здесь на политической арене снова возник Владимир Полоцкий. Рижский епископ решил, что необходимо все же как-то урегулировать отношения с соседом во избежание дальнейших инцидентов, и отправил в Полоцк посольство. Но, помимо посольских функций, люди епископа должны были осмотреться в Полоцке и попробовать разузнать о дальнейших намерениях князя. Аббат Теодорих, на которого были возложены эти функции, отправился ко двору Владимира. Однако посольство изначально не задалось, поскольку по пути в Полоцк на аббата и его спутников напали литовцы и ограбили. Забрали и боевого коня с комплектом вооружения, которого епископ Альберт передал в дар русскому князю. Когда Теодерих появился в Полоцке, то, к своему удивлению, он обнаружил там посланцев ливов, которые были присланы племенными старейшинами для того, чтобы «склонить короля к изгнанию тевтонов из Ливонии» (Генрих Латвийский, с. 94). Мало того, полоцкий князь уже принял решение воевать с орденом и распорядился готовить суда и вязать плоты, чтобы по течению Западной Двины быстро сплавить свои войска до Риги. Однако Теодориху о дальнейших планах князя пока ничего не было известно. Но тут Владимир поступил очень неразумно. Назначив послам епископа аудиенцию, он не придумал ничего умнее, как пригласить на нее и ливов. Что он хотел этим показать, сказать трудно, возможно, просто хотел нагнать на германцев страху. Однако добился прямо противоположного результата. Во время переговоров произошел скандал, инициаторами которого выступили именно посланцы ливов. Люди епископа сказали, что «пришли ради мира и дружбы, а в это время ливы наоборот заявили, что тевтоны и не хотят и не соблюдают мира. Речь их полна была проклятий и желчи, а короля они больше подстрекали начать войну, чем заключить мир» (Генрих Латвийский, с. 95). Только теперь до Владимира дошло, какую же глупость он совершил, сведя под одной крышей ливов и германцев, и не желая, чтобы его намерения относительно войны стали очевидны, поспешно выпроводил Теодориха. Аббату было велено сидеть на подворье и ждать следующего вызова к князю. Однако Теодорих почуял неладное. Он подкупил одного из княжеских приближенных (возможно деньги на это были переданы из Риги), который и выложил немцу все планы Владимира. К епископу помчался тайный гонец, известивший Альберта о грядущей опасности. В результате многие крестоносцы, которые уже были готовы вернуться в Германию, остались в Риге. Примечательно, что вместе с ними хотел уехать по делам и епископ, но ввиду серьезности положения был вынужден остаться. Уникальный шанс выбить «Божьих дворян» из Ливонии был упущен. Узнав, что его план по захвату Риги рухнул, Владимир стал действовать иначе. Он решил взять на себя роль третейского судьи в конфликте между ливами и католиками. Выпроводив Теодориха обратно в Ригу, он отправил вместе с ним и своих людей, которые должны были на месте разобраться в ситуации. Послы прибыли в Кукейнос, откуда отправили приглашение епископу на встречу у реки Воги, куда должны были прийти и старейшины ливов. Однако переговоры закончились ничем, поскольку каждая из сторон осталась при своем мнении. Обстановка продолжала накаляться, и вскоре последовал взрыв. Центром восстания ливов против католиков стал замок Гольм, который в 1203 году не сумел захватить полоцкий князь. В Риге быстро отреагировали на возникшую угрозу и бросили против повстанцев все наличные силы. В сражении под стенами замка ливы потерпели поражение, многие пали на поле боя или утонули в реке во время бегства. Кому повезло, те сумели укрыться за стенами Гольма. Но крестоносцы не дали ливам ни малейшего шанса на победу. Из Риги прибыли отряды арбалетчиков с метательными машинами, и падение замка стало лишь вопросом времени. После жесточайшей бомбардировки в Гольме были разбиты стены и башни, начались пожары, а защитники понесли большие потери. Восставшие были вынуждены сдаться. Впрочем, заняв Гольм, братья-рыцари не стали там свирепствовать, чтобы окончательно не озлобить местное население, а лишь арестовали всех старейшин. Сначала их отправили в рижскую тюрьму, а затем вывезли в Германию, где, по замыслу епископа, они должны были усвоить местные законы и обычаи. Альберт прекрасно понимал, что те силы, которыми он располагает в Прибалтике, незначительны. На это указывал и Генрих Латвийский, когда, подводя итоги сражения за Гольм, отметил: «Все славное, что до этого времени произошло в Ливонии, Бог совершил не мужеством многих, а руками немногих» (с. 100). Именно этот факт и оказывал решающее влияние на политику Альберта в отношении ливов. Будучи умным человеком, епископ Риги прекрасно понимал, что без поддержки местного населения шансы германцев удержаться в Ливонии невелики. Поэтому и старался действовать аккуратно. Однако распорядился «занять вышеназванный замок Гольм,чтобы ливы впредь не могли сопротивляться там христианам, зовя на помощь русских и язычников» (Генрих Латвийский, с. 100). Как видим, крестоносцы прекрасно понимали, кто может спутать им все карты в большой прибалтийской игре. Очень точно охарактеризовал политику епископа в Ливонии Н. М. Карамзин: «Но Альберт говорил как Христианин, а действовал как Политик: умножал число воинов, строил крепости, хотел и духовного и мирского господства» (с. 432). Окончание первоначального русского владычества в прибалтийском крае в XIII столетии По книге Фр. фон Кейсслера А что же Владимир Полоцкий, что он сделал и как воспользовался столь выгодной ситуацией? Как это ни печально, но полоцкий князь даже палец о палец не ударил, чтобы оказать помощь восставшим ливам. То ли не успел, а может, и не собирался. Поэтому еще один политический и стратегический просчет князя Владимира налицо. По большому счету, его политика в отношении крестоносцев вызывает массу вопросов, поскольку она была крайне непоследовательна и противоречива. Это лишний раз подтверждается тем, что поход на Ригу князь предпринял только на следующий год после восстания ливов. Тогда, когда замок Гольм крестоносцы уже превратили в свой опорный пункт. В 1206 году, подстрекаемый ливами, Владимир начал наступление в Ливонии. От лазутчиков он знал о том, что гарнизон в Риге невелик, а епископ уехал в Германию. Проблема была в том, что теперь ему было очень трудно рассчитывать на поддержку ливов, чей военный потенциал был подорван прошлогодним поражением от крестоносцев. Но полоцкий князь это прекрасно понимал и потому собрал очень большое войско, «со всех концов своего королевства, а также от соседних королей, своих друзей» (Генрих Латвийский, с. 102). Полки выступили на Ригу, часть ратников шла по суше, а остальные на судах и плотах спускались по Западной Двине. По замыслу Владимира, сначала планировалась овладеть замками Икескола и Гольм, которые прикрывали дорогу на Ригу. Что лишний раз показывает нераспорядительность русского князя и предусмотрительность немецкого епископа. Потому что, пока в замках не было гарнизонов крестоносцев, их можно было без проблем захватить. Да и шанс, как мы помним, у князя был. Теперь же ситуация изменилась и приходилось большой кровью платить за прошлые ошибки. Первые потери русские понесли у Икесколы, когда войска высаживались на берег. Крестоносцы метко били со стен из баллист и катапульт, вели массированную стрельбу из арбалетов, и Владимир, оценив силу сопротивления, решил обойти замок. Главный удар обрушился на Гольм. Узнав о приближении полоцких полков, часть ливов из окрестных селений укрылись в лесах, остальные бросились в замок под защиту немецкого гарнизона. Факт сам по себе весьма знаменательный и наглядно свидетельствующий о том, что Владимир упустил время для открытой войны с крестоносцами. Русская рать обложила Гольм плотным кольцом, и воины отправились по окрестным лесам для заготовки дров и бревен, поскольку князь решил поджечь деревянные укрепления замка. Под стены выдвинулись лучники и открыли меткую стрельбу по стенам, переранив многих защитников. Ответ не заставил себя долго ждать, орденские баллистарии и арбалетчики вступили с княжескими лучниками в перестрелку, нанося врагу значительный урон. Баллисты били достаточно далеко и поражали не только стрелков под стенами, но и тех ратников, которые находились в лесу. Тогда Владимир отправил гонцов к ливам, прося у них поддержки. Здесь и сказался тот раскол, который произошел среди местного населения в отношении крестоносцев. Одни племена прислали своих людей, другие старейшины вообще не посчитали нужным ответить князю на его призыв. Прибывших ливов Владимир отправил на заготовку дров, а все свои войска стянул к Гольму. Не защищенные доспехами, ливы несли большие потери, но деревянная гора под стенами замка продолжала расти. Во время этой осады в полной мере проявилась неумение русских осаждать крепости. Обычно князья и воеводы захватывали вражеские города либо внезапным нападением (изгоном), либо с помощью длительной блокады (обложением). Однако в данной ситуации ни один из вариантов не подходил, поскольку внезапного нападения не получилось, а на длительную осаду не было времени, Владимир опасался возвращения епископа с новыми отрядами крестоносцев из Германии. Тем не менее сражение за Гельм затянулось и продолжалось одиннадцать дней. И это при том, что собственно германцев в замке было лишь 20 человек. Основную массу защитников составляли ливы, но они были крайне ненадежны, и крестоносцам приходилось все время быть начеку, наблюдая как за врагами, так и за своими вынужденными союзниками. Вполне вероятно, что если б осада продлилась чуть дольше, то осажденные в замке ливы перешли бы на сторону русских и открыли им ворота.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!