Оттесненные к западу от моста, остатки четырех батальонов, пытавшихся прорваться, теперь полностью отступили, преследуемые немцами. «У каждого дома, мимо которого мы проходили, стояли мужчина или женщина с ведром воды и чашками. Нам так нужна была эта вода, – писал майор Блэквуд из 11-го парашютно-десантного батальона. – Люди окружали нас, улыбались, смеялись, предлагали фрукты, напитки. Но, когда мы сказали, что идут боши, смех сменился слезами. Пока мы рыли щелевые окопы в садах, мимо тянулась унылая процессия беженцев с одеялами»[699]. Люди Блэквуда просидели в окопах недолго, отступление набирало темп и становилось все более хаотичным. Почти все взводы и роты потеряли офицеров в боях. «Сержант, у которого в сапогах хлюпала кровь от ран, – писал солдат из Южно-Стаффордширского полка, – приказал нам попытаться выбраться и присоединиться к первому же организованному отряду, который мы встретим… Все выжившие, казалось, или ранены, или контужены»[700]. На запад отступала и 4-я парашютно-десантная бригада: десантники не могли позволить врагу прижать их к крутой железнодорожной насыпи. Было только два пути: железнодорожный переезд в Вольфхезе и дренажная труба под железной дорогой, по которой мог проехать джип с опущенным ветровым стеклом, если водитель ляжет почти боком. Противотанковые пушки, и 6-фунтовки, и 7-фунтовки, проехать там не могли. Некоторые противотанковые расчеты изо всех сил пытались затащить свои орудия наверх по головокружительному склону насыпи. Немцы, пользуясь случаем, направили туда пулеметчиков – обстреливать железнодорожные пути. Когда появились «самоходки», даже самые храбрые десантники дрогнули, зная, сколь плохо они вооружены. Старший писарь 4-й парашютно-десантной бригады рассказал, как майор кричал: «Вы, трусливые ублюдки! Идите, возьмите нас!»[701] Он продержался недолго, его скосил немецкий огонь, когда он бросился вперед. Наводчик авиации, сержант, видел у Вольфхезе, как «сотни десантников в панике бежали». «Они хлынули обратно, некоторые без оружия… Мы шли вдоль железной дороги, и, помню, наверху, на насыпи, стоял поляк и пытался выстрелить из 6-фунтового противотанкового оружия. Он кричал по-польски. Мы видели, что казенника нет, пытались ему втолковать, что пушка не выстрелит, но бесполезно. Мы оставили его. Он обезумел, и мне было ужасно жаль его»[702]. Собственные Его Величества Шотландские пограничники тоже приняли участие в катастрофическом отходе из зоны высадки и расположенной рядом фермы Йоханна. Полковник Пейтон-Рид, их командир, описал, как его батальон, «который в четыре часа дня был полностью укомплектованным, с вооружением, транспортом, организованным, высокий моральный дух которого еще больше возрос благодаря успешным действиям против атакующего врага и который был готов противостоять любой угрозе, за час потерял до трети личного состава, лишился значительной части транспорта и большого количества тяжелых орудий; одна рота была целиком уничтожена, а численность двух других уменьшились вдвое». Пейтон-Рид повел оставшихся на север Остербека, в небольшой отель «Дрейерорд», полк всегда будет называть его «Белым домом». Полковник постучал в двери отеля в 21.00, его встретили как освободителя, но он чувствовал себя лицемером. Он знал, что несет им только опасность и разрушение. На следующую ночь здание превратилось в руины»[703]. Ухаживать за ранеными в таком отступлении стало гораздо труднее. Генерал фон Теттау наступал с запада, так что полковнику Уорреку пришлось организовать срочную эвакуацию раненых из перевязочного пункта в Вольфхезе. Почти всех перевезли в отель «Схонорд». Уоррек прибыл туда в 11.00 и обнаружил, что «потерь становится все больше»[704]. Общее число пострадавших перевалило за триста, и солдаты заняли близлежащие дома для размещения резервов. Хендрика ван дер Влист, дочь владельца, переоделась, надев сшитую из прочной ткани форму скаута. Она и другие девушки-волонтеры умывали раненых и мыли им руки, чтобы уменьшить опасность заражения. Им пришлось послужить и переводчиками. Сюда доставили как британских, так и немецких раненых, и поначалу держать их порознь было слишком сложно. Поведение немцев не изменилось и в плену. Один из них позвал: «Сестра, холодное полотенце! У меня болит голова!»[705] Она заметила, что «раса господ настолько привыкла командовать, что не знает, как вести себя по-другому». Но были и другие примеры. Так, один немец, который никогда не хотел служить в армии, вскоре подружился с английскими солдатами, лежавшими по обе стороны от него. Они начали учить друг друга словам и фразам на родном языке. Затем эта же медсестра нашла голландского мальчика в немецкой форме, ему прострелили челюсть. Да, он был предателем, но она не могла не пожалеть его. Позже на той неделе она обнаружила, что он был «психически неполноценным». Она с удивлением обнаружила, как быстро научилась справляться с ужасными ранами. «Неделю назад я бы испугалась, увидев столь чудовищно израненное лицо. Теперь привыкла. Это только раны, тут кругом одни раны. И повсюду тяжелый тошнотворный запах крови»[706]. Уркварт в тот день отправился в «Схонорд», чтобы навестить раненых. Вскоре из Вольфхезе прибыли остатки 131-го парашютно-десантного медотряда, успевшего отступить до прихода охранного батальона СС «Хелле». Чтобы прокормить такую ораву, фермеры привозили убитый в боях скот, а местные жители несли овощи и фрукты из своих огородов и садов, в основном помидоры, яблоки и груши. Раненые не голодали, но им очень нужна была вода – самая большая проблема больницы. К счастью, ванны в отеле заполнили в воскресенье, сразу после высадки, на всякий случай. Теперь добровольцы начали сливать воду из системы центрального отопления и радиаторов – взамен израсходованной на мытье. В «Схонорд» приходили и другие гражданские, в том числе подпольщики, вышедшие из укрытия, бывшие политзаключенные и несколько евреев. Они шли, надеясь, что там им ничто не угрожает. Общее ощущение, что союзники почти выиграли войну, уже казалось очень опасным для многих в оккупированной Европе. В тот день, когда немцы теряли на мосту все больше солдат, бригадефюрер Хармель приветствовал прибывшую из Дании 280-ю штурмовую бригаду, ее перебросили в Арнем вместо Ахена. Позднее один из их солдат рассказал, что в битве за Арнем и окрестности они потеряли 80 % машин, и назвал эти бои гораздо более жестокими, чем все, что он видел в России. Британские десантники не спешили стрелять, пропускали штурмовые орудия и расстреливали их сзади, где броня была намного тоньше. В ближнем бою нервы у экипажей не выдерживали, добавил он. Они страшно боялись сгореть заживо от фосфорных гранат[707]. Как никогда прежде, с огромным нетерпением Хармель ожидал прибытия роты Хуммеля из 506-го батальона тяжелых танков с их «Тиграми». Их выгрузили рано утром в Бохольте, недалеко от голландской границы, после молниеносной переброски через Германию. Но только два «Тигра» выдержали восьмидесятикилометровый марш. Остальные были бесполезны, в основном из-за сломавшихся в пути гусениц и звездочек. Два исправных танка в тот же вечер вступили в бой под охраной пехотинцев из дивизии СС «Фрундсберг». Их бронебойные снаряды прошибали дом насквозь, оставляя дыру с каждой стороны. «В полумраке они выглядели невероятно угрожающе и зловеще, – рассказывал полковник Фрост, – как какие-то доисторические чудовища. Их огромные пушки качались из стороны в сторону, извергая пламень»[708]. Когда снаряды поменяли на бризантные, 88-мм орудия начали сокрушать дома над головами защитников. Порой было трудно дышать, настолько густой была пыль разрушенной каменной кладки. Здание, в котором находился штаб батальона взорвали, Дигби Тэтхэм-Уортер и отец Игэн были ранены. В школе майор Льюис велел бойцам идти в подвалы: «Тигры» не могли опустить орудие и выстрелить так низко. Как только танки ушли, защитники вновь заняли первый этаж. Отважный стрелок противотанкового подразделения схватился с «Тигром» в одиночку. Он выбежал, зарядил орудие, выстрелил и убежал за дом. К счастью, он был в укрытии, когда танк разнес орудие[709]. Один из двух «Тигров» подбили в тот же вечер. Выстрел из другой 6-фунтовки поразил башню, тяжело ранил командира и еще одного танкиста, а второй выстрел заклинил основное орудие. У второго «Тигра» начались проблемы с механизмом, и его пришлось отозвать для капитального ремонта в Дутинхем. «Так первый день боев закончился фиаско», – писал солдат из роты Хуммеля[710]. Хармель приказал подвести тяжелые гаубицы и еще больше штурмовых орудий, чтобы уничтожить британские опорные пункты с близкого расстояния. Для британских защитников это означало, что немцы не спешили и 30-й корпус до сих пор не перешел мост в Неймегене. На самом деле на Хармеля сильно давили. Генерал-фельдмаршал Модель хотел разбить 1-ю вдд, быстро взять Арнемский мост, чтобы ускорить подход подкреплений в Неймеген, поскольку знал, что 30-й корпус уже на подступах к городу[711]. В тот вечер Модель передал так называемую дивизию фон Теттау, только что занявшую Вольфхезе, в распоряжение командования 2-го танкового корпуса СС «для полного уничтожения врага к западу от Арнема»[712]. Немцы в тот день не могли не преувеличить своих и без того значительных успехов. Биттрих утверждал, что взял в плен 1700 человек, подбил четыре британских танка и три бронемашины. Похоже, бронетранспортеры с «Брэнами» тоже считались танками. Бомбардировка домов у моста была гораздо хуже, чем то, что 2-му батальону пришлось испытать на Сицилии. «Казалось, более интенсивным минометный обстрел быть уже просто не может, но только казалось, – писал рядовой Джеймс Симс. – На нас обрушился град бомб, отдельные разрывы сливались в едином огромном взрыве, и земля содрогалась всякий раз, когда один взрыв накатывал на другой». Он лежал, свернувшись калачиком, на дне окопа на бульваре Святого Евсевия. «Один в этом окопе, я чувствовал себя как в свежей могиле, ожидая, когда меня похоронят заживо»[713]. Убивала не только шрапнель. В штабе бригады офицер разведки, лейтенант Бьюкенен, упал замертво от взрыва бомбы, на нем не было ни царапины. В одном из боев в тот день лейтенант Барнетт из охранного взвода увидел, как два немецких санитара подбежали к лежавшим на улице раненым англичанам, и их застрелил немец из MG-34, и они упали на тела тех, кому пытались помочь. «Их застрелили свои же»[714]. Офицер передового артиллерийского наблюдения был тяжело ранен. Его место занял лейтенант Тодд, служивший в артиллерийской роте своего американского формирования. Чтобы ускорить события, Хармель послал саперов-новобранцев жечь дома огнеметами. «К ночи уже пылали целые улицы, – писал Хармель. – Но англичане все равно не сдавались»[715]. Когда загорался один дом, они «прорубались» к другому. Пламя не гасили, воды там не было. Как объяснил один из немецких пехотинцев, некоторые пожары устраивали специально, чтобы на улицах было светло, как объяснил один немецкий пехотинец. «Когда они попытаются сбежать, станут хорошей мишенью»[716]. Но теперь от пожаров страдали и пехотинцы Хармеля. «Дома горели, и было ужасно жарко, – писал Альфред Рингсдорф. – В глаза летел пепел, они болели от дыма. Начинался кашель. Пепел, копоть из-под обломков, от этого было еще хуже… Настоящий ад». В начале дня он был на волосок от смерти и все еще не полностью пришел в себя. «Я взял пленного, довольно крепкого и сильного, заставил его встать и поднять руки, чтобы я мог его обыскать. Я наклонился, и в этот самый момент он вскрикнул “Ох!” и рухнул замертво. Его убила английская пуля, целились в меня. На секунду меня словно парализовало. Потом прошиб холодный пот, и я привычно нырнул в укрытие»[717]. Рингсдорф ненавидел рукопашный бой: «Бьешься один на один, лицом к лицу, и не знаешь, когда появится враг». Он избегал передвижений по ночам, опасаясь нарваться на противника. Единственное, чего он хотел, – это снять каску, она была такой тяжелой, а шея просто деревенела. «Англичане очень метко стреляли. Большинство немецких солдат, убитых и раненных, поразили в голову». Он думал, что выжил в бою лишь потому, что всегда шел впереди. «Противник редко стреляет в первого, но ждет, не появятся ли еще солдаты. Пропускает первую пару человек и потом стреляет в тех, кто идет за ними»[718]. Когда начались поджоги, горел уже почти весь центр, в том числе и колокольни двух церквей, Святого Евсевия и Святого Вальпургия. Их колокола издавали странные звуки, когда в них попадали пули. Из-за пожара начальник тюрьмы в Арнеме выпустил из камер всех заключенных, кроме самых опасных преступников. Выпущенные на свободу люди были бледными, с бритыми головами, в тюремной одежде. Пламя продолжало распространяться. «Так ярко полыхает, можно газету читать», – лаконично отметил анонимный автор дневника[719]. Мирные жители бежали из горящего города при каждом затишье. Стариков и больных перевозили на ручных тележках и даже на тачках. Британцы на мосту не питали никаких иллюзий относительно грозившей им опасности. Потрескивание горящих зданий и разлетавшееся крошево рушащихся полов и фасадов производили апокалиптическое впечатление. Фрост и Гоф поднялись наверх, чтобы оглядеться. Если ветер переменится, пожар грозил перерасти в огненную бурю, и они окажутся в ловушке. Глава 16 Неймеген и Эйндховен Вторник, 19 сентября После всех задержек в 30-м корпусе 14-й саперный батальон Королевских инженеров работал в Соне всю ночь. Они превзошли сами себя, построив мост Бейли через Вильхельмина-канал менее чем за восемь часов, и к 6.15 во вторник по нему уже грохотали бронированные машины Королевской конной гвардии. Наверстывая упущенное время, они уже через полчаса. форсировали реку Аа и пересекли Вегхел. Гренадерская группа пошла первой вместо Ирландской гвардии, и они все утро неуклонно продвигались к мосту через Маас в Граве. «Никаких следов врага, только пленные», – отметили Ирландские гвардейцы в журнале боевых действий[720]. Когда за ними проследовала огромная змея 30-го корпуса, эскадрон танков «Кромвель» из 15-го/19-го полка Королевских гусар был переброшен в Бест для поддержки 502-го парашютно-десантного полка. В двух батальонах, окопавшихся на опушке леса Сонше, еще никто не знал, что на рассвете взвод Вежбовского все еще сопротивлялся у взорванного моста чуть дальше километра отсюда. Вежбовский надеялся, что после сообщения об их тяжелом положении, переданного через экипаж броневика Королевской конной гвардии, придет поддержка. Остатки небольшого отряда Вежбовского остались предоставленными сами себе, поскольку взвод Моттолы, рывший окопы слева от них, ночью исчез. Вежбовский и его бойцы были настолько измотаны, что едва могли продолжать бодрствовать, но знали, что не могут бросить раненых товарищей[721]. На рассвете канал накрыл густой туман. Внезапно из тумана со всех сторон показались фигуры. Вежбовский выкрикнул предупреждение, но немцы бросили «гранаты-колотушки» первыми. Несколько бойцов успели выбросить их из окопов, но одна взорвалась прямо в лицо десантнику и ослепила его. Другая упала в окоп рядом с Вежбовским и сразу за рядовым 1-го класса Манном, который «стоял, опершись спиной на заднюю стенку окопа, обе раненные руки были обмотаны стропами». Манн завопил: «Граната!» – и Вежбовский увидел, как он «намеренно скользит спиной к гранате, накрывая ее собой». Граната взорвалась, приглушенная его жертвой. Вежбовский схватил его за плечи. Манн посмотрел на него и сказал: «Лейтенант, моей спине конец». Не издав больше ни звука, он закрыл глаза[722]. Вежбовский и еще двое находившихся в окопе получили небольшие ранения. Манна посмертно наградили Медалью Почета[723]. Вскоре взвод Вежбовского расстрелял последние снаряды. Им оставалось только сдаться. Двое немецких санитаров, которых они захватили раньше, вскочили и стали просить своих никого не убивать. Вежбовского и горстку выживших доставили в немецкий полевой госпиталь. Некоторое время спустя немцы сильно встревожились: вдали загрохотало, земля под ногами задрожала. Приближались танки Гвардейской бронетанковой дивизии. Вежбовский, действуя через одного из своих людей, говорившего по-немецки, убедил майора, командира отряда, сложить оружие, которое американцы сразу же захватили. Их возвращение на следующий день в 502-й полк вызвало удивление, все решили, что они погибли[724]. Быстрое наступление Гвардейской бронетанковой дивизии, почти не встречавшей сопротивления, породило немало ложного оптимизма. «Экспресс по всей Голландии, – сообщил Фрэнк Гиллард для Би-би-си. – Мы связали воедино все пути силами парашютных и воздушно-десантных войск: они подготовили почву и сделали возможным продвижение, захватив мосты и дорожные развязки. Всего за пять часов они продвинулись почти на тридцать миль… Это невероятное достижение»[725]. Узнав, что Гвардейская бронетанковая дивизия подошла к мосту в Граве, Браунинг вместе с полковником Чаттертоном отправились в Оверасселт, чтобы встретиться там с дивизией и бригадным генералом Гэвином[726]. Браунинг, внешне спокойный, был, однако, сильно обеспокоен отсутствием связи с 1-й вдд в Арнеме. От поздравлений Монтгомери было горько на душе, но он не мог в этом признаться. Странный слух появился и в Британии. Жена Браунинга писательница Дафна дю Морье позвонила журналисту в три утра и «спросила, правда ли, что мой муж попал в плен»[727]. Браунинг не смог узнать офицера дивизии, который встретил его: у того все лицо было покрыто пылью и грязью от броневиков. «Генерал “Бой” Браунинг с эскортом крепких планеристов, как всегда, был безупречно одет, в отличие от наших грязнуль», – восхищался Гэвин, увидев танки[728]. «Я искренне восторгался», – сказал он позже[729]. Изоляция 82-й вдд закончилась, и с танками Гвардейской бронетанковой дивизии он был уверен, что они захватят Неймегенский мост и отразят любую атаку со стороны Рейхсвальда. Гэвин и Браунинг встретились с генерал-майором Алланом Адером, командующим Гвардейской бронетанковой дивизией, который был озадачен, узнав, что американцы еще не взяли мост. Он предполагал, что это было первоочередной задачей 82-й вдд и его танки просто «промчат» через город и направятся в Арнем[730]. Гэвин, державший свой лучший батальон в резерве, теперь предложил взять «Шерманы» Гренадерской гвардии и наступать на мост силами его пехотного батальона. Взамен он просил, чтобы батальон «Колдстрим» заменил его в секторе Грусбека. Все британские офицеры согласились, не подозревая, что подкрепления дивизии «Фрундсберг» уже достигли северного Неймегена. На самом деле «предполагали, что город удерживают слабо и демонстрация силы в виде танков, вероятно, заставит противника уйти»[731]. Тем временем Гвардейская группа гренадеров, в которой капитан герцог Ратленд командовал передовой автомобильной ротой, а майор Алек Грегори Худ – танковой ротой, была переброшена на восток через Грусбек. Отряд Королевских инженеров, проверив мосты, решил, что только мост в Хёмене достаточно прочный, чтобы выдержать танки. Гренадерам было приказано встретиться с капитаном Бестебрёртье в монастыре Мариенбом в пяти километрах к югу от Неймегена. Они оставили танки снаружи, но тут их обстреляли с воздуха. Подполковник Родни Мур, чьи навыки распознавания самолетов были заведомо плохими, решил, что их атаковал истребитель союзников. Он начал бросать желтые дымовые гранаты, чтобы его опознали, и закрыл обзор своему же адъютанту капитану Тони Хейвуду, который отчаянно стрелял из башенного пулемета по летевшему на малой высоте «мессеру». Как только самолет улетел, Бестебрёртье привел офицеров к отелю «Сионсхоф». Слухи о встрече разошлись, пришли почти все бойцы разных подпольных групп, возник хаос. Майор Генри Стэнли, гвардеец-гренадер, описал эту сцену: «Стоял прекрасный солнечный день, и кафе уже привлекло внимание толпы. Взволнованные гражданские пробивались внутрь и разговаривали с каждым, кто был готов их слушать. Подпольщиков собрал в одной комнате голландский офицер-связист, все они говорили одновременно. Голландские охранники, явно впечатленные важностью события, вяло пытались не пускать или не выпускать публику. Снаружи грохотала во всю мощь батарея американских 75-мм орудий, и, когда начали подъезжать наши танки, к толпе присоединились еще более взволнованные и восхищенные зрители. Тем временем в кафе владельцы записывали всех поименно. Посреди всего этого мы пытались разработать план по захвату двух мостов через одну из крупнейших рек Европы»[732]. Прибыли также Гэвин и его самый доверенный комбат, подполковник Бенджамин Вандерворт, и план был быстро согласован. Участники голландского подполья утверждали, что человек, который должен взорвать главный мост, находится в здании почтамта, который удерживают немцы. Гэвин пообещал выделить еще один взвод десантников, чтобы помочь отбить почтамт. Он вышел и отправил туда первый попавшийся на глаза взвод. Тем временем Бестебрёртье выбрал четырех бойцов подполья в качестве проводников для трех боевых отрядов и группы почтамта[733][734]. Гэвин в сопровождении Адера отправился на встречу с генералом Хорроксом в здании школы недалеко от Малдена. Гэвин сообщил Хорроксу, что этой ночью он хочет атаковать катерами северную сторону моста, если им не удастся взять его вечером. Хоррокс согласился, и Адер сказал, что может привлечь двадцать восемь штурмовых катеров[735]. Таким образом, вопреки распространенному в то время мнению, план переправы с боями через Ваал целиком принадлежал Гэвину. Гренадеры забрались в танки и двинулись на Неймеген. Часть 2-го батальона Вандерворта из 505-го парашютно-десантного полка ехала на двигательных отсеках, а остальные перебегали от дерева к дереву по флангам вдоль широкой Грусбексвег. По американским данным, когда гренадеры приблизились к огромной кольцевой развязке на площади короля Карла, колонна остановилась. Раздался резкий треск стрельбы из 88-мм орудия, и поверх голов наступавших пролетел трассирующий снаряд. Хирург 2-го батальона капитан Роберт Франко решил выйти из джипа и пройти вперед со своим помощником, чтобы узнать, что происходит. «Капитан, смотрите!» – неожиданно крикнул помощник, указывая пальцем. «Источником удивления была пара танкистов в черных беретах: они сидели посреди улицы и заваривали чай над обычной квадратной канистрой из-под масла, наполовину заполненной песком и залитой бензином. Я посмотрел на свои часы. Было уже 4 часа пополудни»[736]. Даже если сделать скидку на солдатские байки, их так много и все они так похожи, что трудно не поверить. Майор Дик Уинтерс из 101-й воздушно-десантной дивизии рассказал, что «обычай британцев хотеть – настоятельно хотеть – остановиться, чтобы “выпить чашку чая”, лишал нас дара речи». Он пришел к выводу, что британцы, за исключением их десантников, «не были агрессивными»[737]. Гренадерская группа состояла из 1-го автомобильного батальона и 2-го (бронетанкового) батальона, теперь усиленных батальоном Вандерворта. Ее также поддерживали батарея 153-го полка полевой артиллерии и батарея «Q» 21-го противотанкового полка. Пока британские и американские орудия гремели на северной стороне огромного автомобильного моста, две главные атакующие колонны продвигались в город. Одна направилась к железнодорожному мосту, другая – к автомобильному, но они столкнулись с сильным сопротивлением на площади короля Карла. Немецкие 88-мм орудия, прочно окопанные, были прикрыты пылающими зданиями. Действия групп, поджигавших городские здания, способствовали расширению масштабов разрушений, огонь по городу открыла и немецкая артиллерия, находившаяся к северу от реки Ваал. Единственная группа, достигшая хоть какого-то успеха в этой попытке прорыва, была самой малочисленной. Капитан Джордж Торн, командующий отрядом «Шерманов», взводом гренадеров и взводом десантников, направился к почтамту, «где, по слухам, сидел ужасный карлик с кнопкой, ожидая команды взорвать мост с помощью дистанционного управления». Когда они вошли в южную часть Неймегена, люди вышли из своих домов, чтобы приветствовать их. По словам майора Стэнли, «их проводник проявил удивительную способность принимать восхищение толпы, правда, пока не прозвучал первый выстрел, после чего он залег на дне танка и отказывался сдвинуться с места даже на дюйм. Наконец его подняли за шиворот и силой начали выпытывать, где почтамт. Он огляделся и указал на здание, к которому как раз подъехал танк. Мы пошли на штурм и захватили его, но никаких ужасных карликов там не оказалось»[738]. Гренадеры справедливо сомневались во всей этой истории: по логике, размещать любое детонирующее устройство следовало не в городе, а на северном берегу Ваала. Но, хотя немцы на почтамте сдались без промедления, восьмерых гвардейцев убил снаряд, выпущенный с противоположного берега реки и взорвавшийся перед зданием. Нескольких солдат СС, в том числе оберштурмфюрера, захватили совершенно пьяными в коммерческих помещениях на Ван Велдеренстрат и увезли на почтамт, к другим пленным. Оберштурмфюрер, узнав, что Герард Гротхёйс, присоединившийся к гвардейцам, был участником подполья, пообещал ему, что, когда немцы вернут город, и его, и всех его товарищей-террористов расстреляют. Гренадер оттащил оберштурмфюрера, застрелил его и забрал у него часы и с гордым видом предложил Гротхёйсу – как «сувенир на добрую память»[739]. От почтамта отряд Торна двинулся на площадь короля Лодевейка – по средней ширины транспортному кольцу недалеко от южной стороны автомобильного моста. Но на открытом участке Хуннер-парка они оказались в зоне действия 88-мм орудия, и им пришлось быстро отступить с большими потерями. Немецкая оборонительная система впереди была гигантской. К западу от моста на краю эскарпа высоко над Ваалом стояли Валькхоф, цитадель Каролингов, и Бельведер, сторожевая башня XVI века. Боевая группа Рейнгольда, включая батальон пехотинцев СС под командованием Ойлинга, усиленный смешанной группой майора Бодо Альборна, не тратила времени зря и с самого прибытия рыла окопы и щелевые траншеи. Подход к мосту был перекрыт разбитыми машинами[740]. «Город был охвачен огнем, – сообщал один из офицеров Вандерворта, – в пламени выделялись силуэты британских танков, так что они были хорошими целями для немецких 88-мм орудий. Танки пришлось уводить. Я оказался в ловушке там, у моста. У меня было два взвода, усиленные 15 британскими томми. Немцы попытались обойти нас с фланга. Мы собрали наших раненых, шестерых американцев и британцев, и понесли их через горящий дом на задний двор»[741]. Там они оказались перед трехметровой стеной, и перетащить через нее раненых было непросто. Они заметили, как немцы роют окопы на северном берегу Ваала, и несколько десантников Вандерворта забрались на крыши напротив и стреляли немцев по одному, пока те копали[742]. Вылазка к мостам не удалась, но прибытие в Неймеген гренадеров на танках, похоже, спасло многих. Отряд немцев преследовал полицейского, работавшего с подпольем, который пытался украсть немецкий грузовик, полный боеприпасов. Он пробежал через штаб местных сил противовоздушной обороны и вышел через черный ход. Немцы бросились вдогонку и нацеливали свои винтовки на всех, кто там работал. Все сотрудники, почти сорок человек, стояли, подняв руки, а немецкий офицер напыщенно разглагольствовал о том, что отовсюду прибывают свежие немецкие войска. «Город окружен!» – крикнул он. Он утверждал, что в него и его людей стреляли из этого здания. «Мы сожжем весь город дотла!»[743] В этот момент один из мужчин, стоявших с поднятыми руками, спросил, может ли он потушить сигарету, а то та уже пальцы жжет. Это вызвало нервный смех у остальных, что не особо понравилось немцам. Офицер сказал, что передаст их всех гестапо, но тут раздался грохот приближавшихся танков, и немцам пришлось спасаться бегством. «Только когда человек окажется лицом к лицу со смертью, – заметил один из присутствующих, – он осознает великую ценность жизни»[744]. Битва за Неймеген и р. Ваал. 21 сентября 1944 г. Это чувство разделяла большая часть населения. Люди проявили невероятное понимание, когда им пришлось оставить дома и имущество в огне. Они были просто благодарны за то, что они и их семьи по крайней мере уцелели после того, как бежали сквозь ливень искр, летевших от горящих зданий. Конечно, многие не выдержали напряжения и ужаса. После пожаров, устроенных немецкими солдатами и подростками из Имперской службы труда прошлым вечером, почти все семьи подготовили «дорожные сумки» с предметами первой необходимости и ценностями, готовясь к быстрому отъезду. В одном из дневников описывалось, как горела вся улица; пожар устроили немцы, и местным обитателям пришлось бежать садами, через заборы. «Некоторые немцы бросают им в спины ручные гранаты, но один немецкий солдат помогал поднимать детей и чемоданы через заборы»[745]. Одна группа немцев даже извинилась перед жителями дома, который они собирались поджечь. «Очень жаль, но нам тут свет нужен». В другом из домов пьяный немецкий солдат бренчал на пианино. К югу от укрепленной позиции в Валькхофе эсэсовцы устроили бурную вечеринку и швырялись пивными бутылками. Двое из них танцевали с деревянными манекенами из разбитых витрин магазинов. Бегущие жители обходили их далеко стороной, боясь, что те обезумели и способны на все. Одна женщина рассказывала, как немецкие юноши из RAD – Имперской службы труда – и СС, некоторые очень пьяные, орали и вопили на улицах. «Они стреляли налево и направо, заливали дома бензином… Они сожгли весь наш город»[746]. Другой писал: «Мы слышали, эти ублюдки загнали в огонь пару стариков! Их звали Фредерикс, годом раньше, в 1943-м, в дни забастовок их сына казнили. За распространение листовок»[747]. Той ночью на улицах пылавшего города шли бои. Лейтенант из батальона Вандерворта описал это сражение как «жестокую рукопашную схватку на одних только окопных ножах»[748]. И добавил: «Непрерывная охота на снайперов сделала нас психопатами». Директор концерт-холла описал схватку на площади короля Карла, где немцы разожгли очень много пожаров: «Грохот орудий, минометов и пулеметов был ужасен»[749]. В районе площади короля Карла горели почти все здания, в том числе университета, суда, а также дома рядом с церковью Святого Иосифа. От дыма было нечем дышать. «Вечером, в сумерках, воздух становился красным от бесчисленных пожаров»[750]. Подобных описаний пожаров в Неймегене множество. «Центр города кажется адом. Красные отсветы на черном небе. Треск пожаров слышен издалека»[751]. Все больше отчаявшихся людей бежали из города. Уже после войны командующий дивизией «Фрундсберг» бригадефюрер СС Хармель отказался признать, что город намеренно поджигали по его приказу, и утверждал, что пожары были просто неудачным следствием битвы. «После ожесточенных уличных боев увидели, как горит вся северная часть Неймегена»[752]. В 21.30 обергруппенфюрер Биттрих, командир Хармеля, сообщил в штаб Моделя: «Командующий генерал 2-го танкового корпуса СС подчеркивает, что гарнизон Неймегена очень слаб»[753]. Маскировать свою относительную слабость крайней жестокостью было обычной практикой войск СС. Командующие союзными войсками в Неймегене вскоре поняли, что их фронтальная атака на мосты оказалась неудачной. Нужны были другие методы, требовалось зачищать город, сектор за сектором. Теперь предложение Гэвина переправиться с боями через Ваал оказалось единственно возможным решением. Гэвин внезапно появился на командном пункте 504-го парашютно-десантного полка. По словам капитана Луиса Хауптфляйша, полкового адъютанта полковника Рубена Такера, Гэвин принес извинения за свой план форсирования реки средь бела дня. Хауптфляйш предположил, что приказ исходил от генерала Браунинга, хотя идея принадлежала только Гэвину. Такер воспринял все стоически. «Хорошо, сделаем все, что от нас зависит»[754], – ответил он и приказал Хауптфляйшу вызвать трех комбатов для инструктажа, который состоится, как только он вернется из штаба Гэвина в лесу близ Берг-ен-Дала. Там были и Браунинг, и полковник Джордж Чаттертон из планерного полка, и старшие офицеры из 30-го корпуса. Чаттертон описал бригадного генерала-гвардейца (вероятно, Гуоткина) в вельветовых штанах и замшевых дезертах, сидевшего на трости-сиденье. Рубен Такер был в каске, слева под мышкой у него висел здоровенный пистолет, а на поясе – окопный нож. Такер жевал сигару, «время от времени он вынимал ее и довольно долго плевался. Каждый раз, как он это делал, лица офицеров гвардии слегка вытягивались от удивления»[755]. План был таким: сразу после зачистки города 3-й батальон Такера под прикрытием дымовой завесы и при поддержке огня «Шерманов» 2-го (бронетанкового) батальона Ирландской гвардии переправится через Ваал западнее автомобильного и железнодорожного мостов. Затем они повернут направо вдоль берега реки, и, как только достигнут северной оконечности автомобильного моста, танки гренадеров нанесут удар. Звучало довольно просто. 3-м батальоном 504-го парашютно-десантного полка командовал майор Джулиан Кук. Той же ночью он собрал своих офицеров, чтобы сообщить о положении дел в 1-й воздушно-десантной дивизии и плане форсировать Ваал, чтобы захватить Неймегенский мост. Офицеры были потрясены, узнав, что в Арнеме все плохо. Во время инструктажа раздался выстрел. Рядовой Гитман, чистивший пистолет капитана Томаса Моффат Барриса, случайно выстрелил, забыв, что в патроннике был патрон. Пуля ранила ему руку, пройдя навылет. Как только товарищи узнали о предстоящей миссии, они дразнили Гитмана: мол, сам в себя стрельнул, лишь бы не идти. Гитман, разъяренный даже подозрением на то, что ранил себя намеренно, был полон решимости идти с ними хоть и с перевязанной рукой[756]. Прилив уверенности у бригадного генерала Гэвина, вызванный прибытием Гвардейской бронетанковой дивизии, продлился недолго. В ту ночь контратаку немцев на сектор 508-го парашютно-десантного полка у холма в лесу Ден-Хёвела отбили при поддержке бронетанкового батальона Колдстримских гвардейцев. Но на следующее утро танкам пришлось быстро выдвинуться на юг, поскольку в районе Мока обстановка осложнилась и под угрозой оказался жизненно важный мост в Хёмеле. Атаки, которые немцы готовились обрушить на «дорогу жизни» 30-го корпуса, могли сорвать всю операцию. Придуманное Хорроксом название дороги – «Клубный маршрут» – было быстро забыто. «Адское шоссе», как ее прозвали американцы, гораздо больше соответствовало реальности. Синт-Уденроде, через который тем утром прошла Гвардейская бронетанковая дивизия, тоже подвергся нападению. К счастью для полковника Кэссиди и 1-го батальона 502-го парашютно-десантного полка, у одного из «Шерманов» Ирландской гвардии в небольшом городке разладилась механика и он остался на ремонт двигателя. Когда рота «C» сообщила, что немцы приближаются к городу, капитан Джеймс Дж. Хэтч бросился к танку и спросил у командира экипажа сержанта Пэдди Маккрори, может ли тот помочь. «Да, черт побери!» – ответил он[757]. На скорости не более пяти миль в час танк, лязгая, двинулся по другой дороге, чтобы усилить оборону. Несмотря на град пуль, Маккрори высунул голову из башни. Слева он заметил тропинку и направился туда. Примерно через 200 метров он вдруг увидел впереди немецкую батарею из трех легких 20-мм зениток, которые вели огонь по роте «С». Наводчики так сосредоточились, что не заметили танка, пока стрелок из экипажа Маккрори не открыл огонь и не вывел их из строя. Маккрори двинулся дальше к дороге на Схейндел. Американский десантник, помогавший в танке, заметил впереди замаскированное орудие, проорал об этом Маккрори, и башня повернулась в сторону цели. Вскоре стрелок подбил и немецкий грузовик – судя по взрыву, полный боеприпасов. Убито было тридцать немцев, захвачено в плен пятьдесят три. Когда позднее полковник Кэссиди благодарил Пэдди Маккрори за его вклад в сражение и подчеркнул, что его танк переломил весь ход битвы, сержант Ирландской гвардии ответил просто: «Не уверен – нападай»[758]. Кэссиди решил сделать это и своим девизом. Его бойцам не придется долго отдыхать. Как сообщили в штабе Моделя, в тот день была предпринята еще одна атака на Синт-Уденроде: «16.00. Контратака. 59-я пехотная дивизия медленно отвоевывает позиции на западных окраинах Синт-Уденроде»[759]. Британские танки внесли жизненно важный вклад в гораздо более крупное сражение, южнее, у Беста. Здесь два других батальона из 502-го парашютно-десантного полка пошли в контратаку в лесу Сонше при поддержке двух батальонов 327-го полка пехотно-планерного полка. В одном из донесений упоминается об участии в этом бое около ста вооруженных голландских подпольщиков из PAN. Роту «Кромвелей» 15-го/19-го Гусарского полка десантники встретили с энтузиазмом. Командир роты попросил американцев отойти назад, когда танки выстроились на опушке. Все «Кромвели» одновременно открыли огонь и перезаряжались очень быстро. «Танки переломили ход сражения, – доложил лейтенант Джон Кронин. – Немцы, увидев танки, замахали носовыми платками и белой бумагой. Некоторые из немцев, кто хотел биться до конца, стреляли по своим, желавшим сдаться». По-видимому, немецкие офицеры отдали приказ пулеметчикам стрелять в них. «Наши хотели перестрелять немцев, – продолжал Кронин, – но командир батальона сказал, что мы должны брать в плен каждого немца, кто хочет сдаться. Потом мы увидели, что они стоят там, съежившись перед нашими пушками. Они выглядели совершенно сломленными. Даже дети. Их спросили, почему они не сдались раньше. “Не дают офицеры”, – ответили нам»[760]. Подполковник Шаппюи согласился, что «танки оказались решающим фактором»[761]. Данные отчетов разнятся, в некоторых сообщалось о 2600 пленных и 600 убитых. Капитан Легран Джонсон назвал этот бой «одним из самых жестоких побоищ, которые он когда-либо видел. Обстрел был настолько интенсивным, что почти все немцы сдавались в плен. Мало кому не дали такого шанса»[762]. Другой офицер просто сказал: «Это была зачистка, не больше. За два часа 2-й батальон взял семьсот пленных». По радиосвязи Шаппюи пришлось запросить дополнительные силы военной полиции, так много было пленных. Начштаба 3-го батальона «набрал поваров, вестовых и всякой шушеры и сторожил, пока не прибыла полиция»[763]. К 14.15 502-й парашютно-десантный полк, все так же при поддержке «Кромвелей», занял Бест и разбил остатки гарнизона, уже почти уничтоженного лейтенантом Вежбовским и его бойцами. В конце дня рота 15-го/19-го Гусарского полка спешно покинула город и направилась на восток к Сону – сразу после того, как пришло сообщение, что штаб 101-й воздушно-десантной дивизии атакован силами 107-й танковой бригады майора фон Мальцана.