— Конечно нужно, и ты знаешь это, — проговорил он. Его лицо было в тени, но я чувствовала, как левый уголок его рта приподнимается в улыбке. — Как хорошо, что мы поняли дуг друга. Он выпрямился и пересек фойе, лунный свет скользнул по нему, пока он приближался. Я посмотрела на него снизу-вверх: — Я же сказала, что справлюсь сама. — Думаю, мы уже выяснили, что у меня нет проблем со слухом, — проговорил он, наклонился и легко подхватил меня на руки. — Ты не можешь так обращаться со мной, просто так лапать, — сказала я. Мой разум подсказывал, что надо послать его, чтобы отвалил на фиг, но моё тело расслабилось рядом с ним, чувствуя прикосновение его груди и откликаясь на тепло. — Ты думаешь, это грубое обращение? — покачал головой он, от чего его непослушные волосы выбились из-за ушей. — Да, и если ты будешь шагать по лестнице через две ступеньки, у меня может закружиться голова, станет плохо, как Скарлетт в «Унесенных ветром». Он рассмеялся хриплым смехом. — По одной ступеньке тогда, ладно. Мы поднимались медленно, его шаги были ровными и размеренными. На верхней площадке лестницы он повернул налево. — Твоя комната вроде в другой стороне? — Да. А что, ты хочешь пойти в мою комнату? — он выгнул бровь и уставился на меня сверху-вниз. Моё сердце ёкнуло, сделав странный кульбит. — Мне просто было любопытно. — Моя дверь заперта. Так что само собой разумеется, что в мою комнату вход воспрещен. — Почему? У тебя там привязано несколько проституток? Он ухмыльнулся: — Не сегодня и не сейчас. Я наклонила голову и вгляделась в его лицо. Шутка. Он пошутил. Конечно. Верхний свет в моей комнате осветил его черты, когда он нес меня к кровати. Чем дольше я оставалась здесь, тем красивее он становился для меня. Так начинается Стокгольмский синдром? Он усадил меня на кровать и попятился. Я поймала его взгляд. — Могу я задать тебе вопрос? — Валяй, — разрешил он и скрестил руки на широкой груди. Из-под его рукавов выглянули новые тату, ещё больше, и мне стало интересно, что он вытатуировал на своих предплечьях. — Я знал, что должен был оставить тебя сидеть у подножия лестницы и мечтательно смотреть вдаль. Я сморщила нос. — Как долго ты наблюдал за мной? Он пожал плечами. — Это и был твой вопрос? — Нет, — я откинулась на кровати и прислонилась к изголовью. Он фиксировал каждое движение, его взгляд скользил по моему телу. — Почему ты живешь здесь один? — Потому что мне это нравится, — ответил он и повернулся к двери. — Рад, что мы поболтали об этом. — Подожди! Он остановился, но не обернулся. — Послушай, я кое-что знаю о тебе, — произнесла я. Мне нужно было посыпать правду ложью. — Я погуглила про тебя на твоем ноутбуке раньше. Тебя уволили с преподавательской должности. Он провел рукой по волосам, его спина напряглась. — Да. — Почему? — Ты ещё не поняла этого, детектив? — спросил он. Горечь в его голосе прозвучала резко, и то, как он произнес слово «детектив» заставило меня забеспокоиться, что он знал обо мне больше, чем хотел показать. — Нет. Потому и спрашиваю. Так почему же? Он некоторое время молчал, затем снова повернулся ко мне. — Потому что я плохой человек, который делает плохие вещи. Его взгляд снова скользнул по моему телу, задержавшись на груди, а затем ниже. Когда он облизнул губы, мои щеки опалило жаром, а бедра прошило дрожью. — Ты не кажешься мне таким уж плохим. Его глаза потемнели, как будто он не оценил того, что я сказала. — Ты меня не знаешь. — Думаю, что знаю достаточно. Он улыбнулся, но улыбка была холодной. — Действительно? Я скрестила руки на груди, а моя кожа покрылась мурашками. — Ты заботился обо мне. Ты был добр. Он вернулся к кровати и сел рядом со мной, наши бедра соприкоснулись. — Я был добр, потому что так надо было. Пит дал очень четкие инструкции о том, как с тобой следует обращаться, вот я и старался. Я с трудом сглотнула, когда его стальные голубые глаза впились в меня. — Ты бы относился ко мне по-другому, если бы не Пит? — Да, — ответил он без колебаний. — Как? — спросила я. Кровь у меня в жилах бурлила. Он наклонился ближе, не сводя с меня глаз. — Я бы причинил тебе боль. Почему его слова сразили меня, как эйфория от тяжелого наркотика? — Почему? — Я видел, как ты смотрела на меня, — проговорил он, поднося руку к моей щеке и мягко прикасаясь ко мне. — Я знаю, о чем ты думаешь. Я слышал, как ты ходишь здесь ночью, приходишь, когда думаешь, что я сплю. Мои щеки покраснели. Он это слышал? Я изобразила безразличие. — И что? — А то, — он скользнул рукой вниз к моей шее. — Ты сказала, что увидела где-то, что я оставил свою преподавательскую работу. — Тебя уволили, — сказала я и попыталась откинуться назад — его взгляд был слишком напряженным, — но он сжал моё горло покрепче. — Но ты не знаешь, почему? — он погладил мою шею большим пальцем, а другую руку положил мне на колено. Я обхватила его запястье обеими руками: — Нет. Он стал поглаживать своими длинными пальцами моё бедро, удерживая мою шею в своей большой ладони. Контроль. Он полностью перехватил его, контролировал меня.