Монео поднес руку ко рту. — Но мои слова были глупой ложью, — сказал Лито. — Я это понимал еще произнося их, но меня заворожила их красота. Нет память ничего не отворяет. Без духовных мук, без внесловесного опыта ни в чем и нигде нет смысла. — Я не способен постичь смысл мук, причиненных мне Твоими чертовыми Рыбословшами, — сказал Молки. — Ты не терпишь никаких мук, — сказал Лито. — Если б Ты был в моем теле, Ты бы… — Это всего лишь физическая боль, — ответил Лито. — Она скоро кончится. — Когда же я узнаю, что есть мука? — вопросил Молки. — Возможно, позже. Лито плавно изогнул свои верхние сегменты, переводя взгляд с Молки на Монео. — Ты действительно служишь Золотой Тропе, Монео? — Ах, эта Золотая Тропа, — насмешливо хмыкнул Молки. — Ты ведь знаешь, что служу, — ответил Монео. — Тогда ты должен мне пообещать, — сказал Лито. — То, что тебе здесь открылось, никогда не соскользнет с твоего языка. Ни словом, ни жестом не должен ты выдать узнанного тобой. — Обещаю, Владыка. — Он обещает, Владыка, — насмешливо повторил Молки. Одна из крохотных ручонок Лито указала на Молки, взиравшего на мягкий профиль тонущего в серой рясе лица. — Из-за былого восхищения и… и из-за многого другого я не способен убить Молки. Я даже не могу требовать этого от тебя. И все же он должен быть устранен. — О, как же ты умен! — проговорил Молки. — Владыка, если бы Ты только мог подождать в другом конце палаты, — проговорил Монео, — может быть, когда Ты вернешься, Молки уже не будет представлять проблему. — Он и впрямь это сделает, — просипел Молки. — Великие боги! Он и впрямь это сделает. Лито отполз подальше в затемненную часть палаты, держа взгляд на еле заметной изогнутой линии очертаний портала, который распахнется в ночь, отдай он только мысленную команду. Как же высоко будет отсюда падать — просто задвинь посадочную площадку. Он засомневался, что даже его тело выживет после такого падения. Но не было воды в песке под башней, и он ощутил, моргая, как стала гаснуть Золотая Тропа — лишь потому, что он позволил себе одну мысль о подобном конце. — Владыка! — окликнул Молки у него за спиной. Лито услышал, как его тележка скрипит по песку, нанесенному ветром на пол верхней палаты. Еще раз Молки окликнул: — Лито, ты самый лучший! Нет такого зла в нашем мироздании, которое способно превзойти… Тяжелый хлюпающий удар — и голос Молки прервался. «Удар в горло», — подумал Лито. — «Да, Монео им отменно владеет.» Затем он услышал, как отъезжает в сторону прозрачный экран балкона, скрипнули по перилам носилки… тишина. «Монео придется схоронить тело в песке», — подумал Лито. «Все еще нет червя, чтобы прийти и пожрать все улики». Затем Лито повернулся и оглядел палату. Монео стоял у перил балкона глядя вниз… вниз… вниз… «Я не могу молиться ни за тебя, Молки, ни за тебя, Монео», подумал Лито. — «Я могу быть лишь религиозным самосознанием Империи, потому что я воистину одинок… Так что я не способен молиться». ~ ~ ~ Нельзя понять истории, если не поймешь ее течений, ее потоков, того, как движутся внутри этих сил ее вожди. Вождь старается увековечить условия, требующие его главенства. Отсюда, вождю требуется ПОСТОРОННИЙ. Я призываю вас со тщанием изучить путь моей власти. Я — и вождь, и ПОСТОРОННИЙ. Не допускайте ошибки, воображая, будто я всего лишь создал Церковь, бывшую при том Государством. Такова была моя функция вождя, и у меня было много исторических образцов для подражания. Для того, чтобы постичь меня-постороннего, посмотрите на искусство моего времени. Оно — варварское. Любимый вид поэзии? Эпос. Народный драматический идеал? Героизм. Танцы? Страстно разнузданные. С точки зрения Монео, он прав, считая это опасным. Это стимулирует воображение. Это заставляет людей ощущать нехватку того, что я у них отнял. Что я у них отнял? Право участвовать в истории. Украденные дневники Айдахо, валявшийся на кровати с закрытыми глазами, услышал как что-то тяжело шлепнулось на другую кровать. Он присел в свете позднего утра, под острым углом косо сочившимся в комнату сквозь единственное окно, отражаясь на белой плитке пола и на светло-желтых стенах. Он увидел, что вошедшая Сиона растянулась на ложе, и уже читает одну из тех книг, что привезла с собой в зеленой матерчатой сумке. «Что это за книги?» — удивился он. Он свесил ноги на пол и окинул комнату взглядом. Как может это просторное помещение с высоким потолком хоть сколько-то считаться соответствующим стилю Свободных? Между двумя кроватями был широкий письменный стол из какого-то темно-коричневого пластика местного производства. В комнате были две двери. Одна вела прямо наружу, в сад. Другая — в роскошную ванную, бело-голубой кафель поблескивал отражениями дневного неба. Среди прочих удобств, там имелись ванны для купания и для принятия душа, каждая где-то в два квадратных метра. Дверь в это сибаритское помещение осталась открытой и Айдахо услышал как в ванне стекает вода. Одна из причуд Сионы — она обожает купаться, в избытке расходуя воду. В древние дни Дюны наиб Стилгар поглядел бы на эту ванную с язвительной усмешкой. «Позор! — сказал бы он. — Упадок! Слабость!» И множеством язвительных слов осыпал бы эту деревню, осмеливающуюся приравнивать себя к истинному сьетчу Свободных. Сиона перевернула страницу, зашуршала бумага. Она лежала, положив под голову две подушки, белая тонкая ткань ее облачения слегка обтягивала ее влажное после купания тело. Айдахо покачал головой. Что же на этих страницах так ее увлекает? Она их читает и перечитывает со времени их прибытия в Туоно. Книги — тонкие, но их много, на черных обложках только номера. Айдахо увидел, что Сиона читает сейчас номер девять. Свесив ноги на пол, он встал и подошел к окну. Вдалеке виднелся сажавший цветы старик. Сад с трех сторон был защищен зданиями. Цветы расцветали крупными соцветиями — красными снаружи, но обнажавшими белую сердцевину, когда распускались полностью. Непокрытые седые волосы старика сами были похожи на цветок, покачивающийся среди белых кружев цветов и драгоценных камней бутонов. До Айдахо донеслись запахи прелой листвы и свеженакиданного навоза, смешанные с запахами пышного и ароматного цветения. «Свободные выводят цветы на открытом пространстве!» Сама Сиона не заводила разговора о том, что ее так странно привлекает в этих книгах. «Искушает мое любопытство», подумал Айдахо. — «Хочет, чтобы я сам спросил». Он старался не думать о Хви. При мыслях о ней, его угрожающе захлестывала ярость. Он припомнил словечко Свободных для обозначения такого напряжения чувств — КАНАВА, железное кольцо ревности. «Где Хви? Что она делает в это мгновение?» Открылась дверь, из сада без стука вошел Тийшар, помощник Гаруна. У Тийшара было мертвенного цвета лицо, все покрытое темными морщинками. Белки его глаз повергнуты желтизной. На нем был коричневый балахон. Волосы похожи на старую траву, оставшуюся догнивать на поле. Уродливость его казалась чрезмерной схожестью с темным духом основных стихий. Тийшар закрыл дверь и остановился, глядя на них. Позади Айдахо прозвучал голос Сионы. — Ну, в чем дело? Айдахо заметил, что Тийшар, похоже, странно возбужден — даже подрагивает от возбуждения. — Бог-Император… — Тийшар поперхнулся, прокашлялся и начал снова, — Бог-Император прибудет в Туоно! Сиона резко присела в своей кровати. Ее белое одеяние складками набежало на колени. Айдахо оглянулся на нее, затем опять поглядел на Тийшара. — Его свадьба состоится здесь, в Туоно! — проговорил Тийшар. — Она будет проведена по древнему обычаю Свободных! Бог-Император и его невеста станут гостями Туоно! Айдахо, охваченный КАНАВОЙ, уставил на него взгляд, стиснув кулаки. Тийшар коротко дернул головой, повернулся и вышел, со всей силы захлопнув за собой дверь. — Позволь мне кое-что тебе прочесть, Данкан. — сказала Сиона. Айдахо понадобилась какая-то секунда, прежде, чем до него дошли ее слова. Кулаки его все еще были стиснуты, руки прижаты к бокам. Он повернулся и поглядел на Сиону, сидевшую на краю своей кровати, с книгой на коленях. Она приняла его взгляд за согласие. — «Некоторые верят, — стала читать она, — что должны сперва добиться компромисса целостности с некоторым количеством черной работы, чтобы суметь войти в работу. Они полагают, что компромисс начинается, когда ты выходишь из пределов sanctus ради воплощения своих идеалов. Монео полагает, что я выбрал для себя пребывание внутри sanctus, и выполнять черную работу посылаю других» Она поглядела на Айдахо. — Собственные слова Бога-Императора. Айдахо медленно разжал кулаки. Он понял — это то отвлечение, которое ему нужно, и его заинтересовало, что Сиона нарушила свое молчание. — Что это за книга? — спросил он. Она вкратце рассказала ему, как она и ее соратники украли карты Твердыни и копии дневников Лито. — Разумеется, ты об этом и так уже знал, — сказала она. — Мой отец дал мне ясно понять, что план нашего налета был выдан шпионами. Он увидел, что на глаза у нее наворачиваются слезы. — Девять ваших загрызены волками? Она кивнула. — Паршивый же ты командир! — заметил он.