Айдахо пригубил напиток: меланжевый кофе. Узнал он и фрукты: мягкую келаданскую дыню, называемую парадан. «Моя любимая». — Вы очень хорошо меня знаете, — сказал Айдахо. Монео улыбнулся. — У нас была некоторая практика. А теперь, насчет твоего вопроса. — И насчет занятной теории Лито. — Да, он говорит, что армия, из мужчин, слишком опасна для того самого гражданского общества, на которое она опирается. — Это безумие! Без армии не было бы и… — Я знаю этот довод. Но, говорит он, мужская армия пережиток камуфляжной функции в доисторической стае, препоручавшейся невоспроизводящимся самцам. Он говорит, весьма занятно, с каким упорством старшие мужчины всегда посылали в бой более молодых. — Что он имеет в виду, говоря о камуфляжной функции? — Те, кто всегда находятся за пределами периметра безопасности, защищая дающих приплод мужчин, женщин и самых юных. Те, кто первыми встречают хищников. — Как это может быть опасно… для гражданского населения? Айдахо откусил от дыни и обнаружил, что она идеально спелая. — Владыка Лито говорит, что, когда полностью мужской армии отказывают во внешнем враге, она всегда обращается против собственного населения. Всегда. — Соперничество ради женщин? — Возможно. Однако же он явно не считает, что все обстоит настолько просто. — Я не нахожу эту теорию занятной. — Видишь ли, ты еще не слышал всего. — Что еще? — О, да. Он говорит, что полностью мужская армия имеет сильную тенденцию обращаться к гомосексуальной активности. Айдахо бросил через стол встревоженный взгляд на Монео. — Я никогда… — Разумеется, нет. Он говорит о сублимации, об энергии, которая в поисках выхода устремляется не туда, и всем остальном подобном. — О чем, остальном? — Айдахо ощетинился от гнева на то, что он воспринимал как покушение на свое мужское «я». — О присущем незрелой юности — ну, например, мальчики вместе, шутки, связанные с умышленным причинением боли, верность только своим собратьям по стае… вещи такого рода. — А твое мнение об этом? — холодно спросил Айдахо. — Я напоминаю себе… — отвернувшись, Монео заговорил, глядя на пейзаж, — о том, в истинности чего я уверен. Он ведь является каждым солдатом в истории человечества. Он предложил провести передо мной ряд примеров — знаменитые воины, которые так и остались заторможенными в юношеской незрелости. Я отклонил это предложение. Я внимательно читал историю и сам распознал эту характеристику. Монео повернулся и поглядел прямо в глаза Айдахо. — Подумай об этом, командующий. Айдахо гордился честностью перед самим собой, и слова Монео больно его задели. Культы юности, незрелости, сохраняющиеся в армии? Есть в этом что-то от истины. Имеются примеры из его собственного опыта… Монео кивнул: — Гомосексуалист — потенциальный или, иначе, ставший таковым под воздействием причин, которые можно назвать чисто психологическими — склонен к ищущему боль поведению — либо ищет боль для себя, либо причиняет боль другим. Владыка Лито говорит, что корни этому — в испытующих поведенческих реакциях доисторической стаи. — Ты ему веришь? — Да, верю. Айдахо подцепил кусочек дыни — дыня утратила для него свой сладкий вкус. Он проглотил взятый кусочек и положил ложку. — Я должен буду подумать об этом, — сказал Айдахо. — Разумеется. — Ты не ешь, — сказал Айдахо. — Я встал до зари, тогда и поел, — Монео указал на свою тарелку. — Женщины постоянно стараются соблазнить меня. — Им когда-нибудь это удается? — Иногда. — Ты прав, я нахожу эту теорию занятной. Есть в ней еще что-нибудь существенное? — О да! Он говорит, что, когда рвутся путы гомосексуального, мужская армия по сути своей становиться насильником. Насилие часто связано с убийством; отсюда — это поведение не способствует выживанию. Айдахо угрюмо нахмурился. Сухая улыбка скользнула по губам Монео. — Владыка Лито говорит, только дисциплина и моральные ограничения Атридесов предотвращали в ваши времена некоторые из худших конфликтов. У Айдахо вырвался глубокий вздох. Монео откинулся на стуле, припоминая сказанное однажды Богом-Императором: «Неважно, как часто мы просим сказать нам всю правду, самопознание часто является неприятным. Мы не испытываем добрых чувств к Видящим Правду.» — Эти чертовы Атридесы! — сказал Айдахо. — Я — Атридес, — сказал Монео. — Что? — Айдахо был потрясен. — Его программа выведения, — пояснил Монео. — Уверен, на Тлейлаксе тебе об этом упоминали. Я — прямой потомок от связи его сестры и Харк ал-Ады. Айдахо наклонился к нему. — Тогда скажи мне, Атридес, как это женщины — лучшие солдаты, чем мужчины? — Для них легче процесс созревания. Айдахо растерянно покачал головой. — В силу их органики, они непреодолимо движутся от незрелости к зрелости, — сказал Монео. — Как говорит Владыка Лито: «Если девять месяцев носишь в своем чреве ребенка, это меняет тебя.» Айдахо откинулся назад. — Что он об этом знает? Монео просто пристально глядел на Айдахо до тех пор, пока тот не припомнил, какое множество людей обитает в Лито — и мужчин, и женщин. Осознание этого пронзило Айдахо. Монео, увидев это, припомнил замечание Бога-Императора: «Твои слова запечатлевают на нем желательный для тебя вид.» Поскольку молчание все тянулось, Монео прокашлялся. Вскоре он сказал: — Надо сказать, безмерность жизней-памятей Владыки Лито останавливала и мой язык. — Честен ли он с нами? — спросил Айдахо. — Я верю ему. — Но он совершает столько… Я имею в виду взять хотя бы его программу выведения. Как долго она продолжается? — С самого начала. С того дня, когда он отобрал ее у Бене Джессерит. — Чего он хочет добиться? — Мне самому хотелось бы знать. — Но ты… — Атридес и его правая рука, да. — Ты не убедил меня, что женская армия это — лучше всего.