— Таково одно из последствий. — И ты все еще хочешь… скрестить меня с Сионой! — Ты знаешь мои желания. Выбор я оставляю Тебе. — Что это за женщина, Найла? — Ты встретил Найлу! Славно. — Она и Сиона ведут себя как сестры. Эта глыба! Что здесь происходит, Лито? — А что бы ты хотел, чтоб происходило? И какое это имеет значение? — Я никогда не встречал такой зверюги! Она напоминает мне о Звере Раббани. Никогда не догадаешься, что она женщина, если бы не… — Ты встречался с ней прежде, — сказал Лито. — Ты знаешь ее, как Друга. Айдахо воззрился на него в мгновенно наступившем молчании — хоронящийся зверек, учуявший ястреба. — Значит, ты не доверяешь, — проговорил Айдахо. — Доверяю? Что такое доверие? «Момент подходит», — подумал Лито. Ему было видно, как формируются мысли Айдахо. — Доверие — это то, что сопутствует присяге на верность, — сказал Айдахо. — Как, например, доверие между тобой и мной? — спросил Лито. Губы Айдахо тронула горькая улыбка. — Так вот, что ты делаешь с Хви Нори? Брак, присяга… — Хви и я, мы уже доверяем друг другу. — Ты доверяешь мне, Лито? — Если мне нельзя доверять Данкану Айдахо, значит мне нельзя доверять никому. — А если я не могу Тебе доверять? — Тогда мне Тебя жаль. На Айдахо это подействовало почти как физический шок. Глаза его широко раскрылись, в них засветились незаданные требовательные вопросы. Он хотел доверять. Он хотел той магии, которая никогда больше не наступит вновь. Айдахо заметил, что его мысли потекли теперь по причудливому пути. — Тем, кто в приемной, нас слышно? — спросил он. — Нет, — «но мои дневники слышат». — Монео был в ярости. Это было видно всякому. Но вышел он отсюда смиренней ягненка. — Монео аристократ. Он женат на долге, на ответственности. Когда ему напоминаешь об этом, его гнев угасает. — Вот как, значит ты его контролируешь? — спросил Айдахо. — Он сам себя контролирует, — проговорил Лито, припоминая, как Монео кидал на него взгляды, пока делал свои заметки — не ради того, чтобы его успокоили, но чтобы ему напомнили о его чувстве долга. — Нет, — проговорил Айдахо. — Он себя не контролирует. ты это делаешь. — Монео запер себя в прошлом. Этого я с ним не делал. — Но он аристократ… Атридес. Лито припомнил черты стареющего Монео и подумал, насколько неизбежно, что аристократ отказывается выполнить свою последнюю обязанность — отойти в сторону и раствориться в истории. Его следовало бы отодвинуть — и он бы отодвинулся. Ни один аристократ никогда не мог преодолеть требования перемен. Айдахо не закрыл тему. — А ТЫ аристократ, Лито? Лито улыбнулся. — Внутри меня умирает аристократ из аристократов, — и при этом подумал: «Привилегия становится высокомерием. Высокомерие ведет к несправедливости. А это сеет семена разрушения». — Может быть меня не будет на твоей свадьбе, — сказал Айдахо. — Я никогда не воспринимал себя, как аристократа. — Но ты был аристократом. Ты был самым, что ни на есть аристократом меча. — Пол был лучше, — ответил Айдахо. Лито проговорил голосом Муад Диба: — Потому что ты меня научил! И вернулся к своему обычному голосу: — У аристократа есть тяжкая обязанность — учить, и порой, на жестоком примере. Подумал: «Гордость своим происхождением ведет к обедненности, к слабостям внутриродового скрещивания. Открывается дорога для кичливости богатством и благоустройством. Входит нувориш, приходит к власти, как это сделали Харконнены на спинах древних режимов» Столь неуклонны повторения подобного цикла, что, подумалось Лито, стоило бы уже кому-нибудь подразобраться, как подобная программа уходит корнями в незапамятно давние модели обеспечения выживания рода — в модели, которые человечество давно переросло, но которые еще крепко в нем сидят. Лито подумал, что при такой неуклонности повторения цикла пора было бы кому-нибудь разобраться в стародавней модели обеспечения выживания рода, которую человечество давно переросло, но которая все еще крепко в нем сидит. «Но нет, мы все еще несем в себе те ненужные сорняки, которые я должен выполоть.» — Есть ли где-нибудь передовая граница? — спросил Айдахо. — Есть ли где-нибудь опасная граница, куда бы я мог отправиться и никогда больше не быть частью этого? — Если и нет никакой границы, ты должен помочь мне сотворить ее, — сказал Лито. — Нет такого места, куда бы ты мог удалиться, чтобы нельзя было последовать за тобой и найти. — Значит, ты не дашь мне удалиться. — Удались, если хочешь. Другие ты уже пробовали это сделать. Говорю Тебе, нет границы, нет места, где спрятаться. Как раз сейчас, как это было много-много лет назад, человечество похоже на одноклеточных животных, склеенное друг с другом клеем опасности. — Никаких новых планет? Никаких незнакомых… — О, мы растем, но не делимся. — Потому что ты держишь нас вместе! — обвинил он. — Не знаю, сумеешь ли ты понять это, Данкан, но граница есть. Но, если есть любой вид границы, тогда лежащее позади Тебя не может быть важнее лежащего впереди. — Ты прошлое! — Нет, это Монео прошлое. Он скор в возведении традиционных аристократических барьеров против всех границ. ты должен понять силу этих барьеров. Они не только отгораживают планеты и землю на этих планетах, они отгораживают идеи. Они подавляют перемены. — Это ты подавляешь перемены! «Он не отступает», — подумал Лито. — «Еще одна попытка.» — Самая верная примета существования аристократии — барьеры, возведенные против перемен, занавесы — железные, стальные, каменные, из любого материала — но не пропускающие новое, непохожее. — Я знаю, что где-то должна быть граница мира, — проговорил Айдахо. — Ты ее прячешь. — Я не прячу никаких границ. Я хочу границ! Я хочу неожиданностей! «Сперва Данканы прут напролом», — подумал Лито. — «А доперев, останавливаются перед открытой дверью.» В точном соответствии с этим предсказанием мысли Айдахо переметнулись на новую тему. — На твоей помолвке действительно играли спектакль Лицевые Танцоры? В Лито закипел гнев — и тут же сменился исковерканной радостью: надо же, я гневаюсь, я способен испытывать чувства такой глубины. Ему хотелось заорать на Данкана… но это бы ничего не решило. — Лицевые Танцоры выступали, — сказал он. — Почему? — Я хочу, чтобы все разделяли мое счастье.