— Я должна, — сказала она. — Если это обернется против тебя… Всякое рассказывают, Хви, ты можешь оказаться в смертельной опасности! — Нет. У меня есть свои потребности. Он это знает. И не причинит вреда никому из нас. — Но он… — Он не уничтожит МЕНЯ. И поймет, что если он причинит какой-нибудь вред тебе, то это будет уничтожением меня. — Как ты можешь выходить за него замуж? — Милый Данкан, разве ты не понял, что он нуждается во мне больше, чем ты? — Но он не способен… я имею ввиду, не можешь же ты на самом деле… — Для меня будет не возможно испытать с Лито такую же радость, которую мы нашли друг в друге. Для него это не возможно. Он мне в этом признался. — Тогда почему нельзя… если он тебя любит… — У него более великие планы и более великие нужды, — она потянулась и взяла правую руку Айдахо в свои. — Я поняла это с тех пор, как впервые начала изучать его. Нужды более великие, чем есть у любого из нас. — Какие планы? Какие нужды? — Спроси его. — А ТЫ знаешь? — Да. — Ты имеешь ввиду, что веришь в эти истории о… — В нем есть честность и доброта. Я знаю это по тому, что мне подсказывают о нем мои чувства. Сотворенное из меня моими икшианскими хозяевами, превратило меня, по-моему, в особый реагент, позволяя мне узнавать больше, больше, чем им даже хотелось бы. — Значит, ты веришь ему! — обвиняющим голосом сказал Айдахо. Он попытался высвободить свою руку. — Если ты пойдешь к нему, Данкан, и… — Он никогда больше меня не увидит! — Увидит. Она притянула его руку к своему рту и стала целовать пальцы. — Я заложник, — сказал он. — ты заставляешь меня страшиться… вы двое вместе… — Я никогда не думала, что Богу будет легко служить, — проговорила она. — Но просто не думала, что это может оказаться настолько трудно. ~ ~ ~ Память имеет для меня занятный смысл — к которому, я надеялся, смогут приобщится и другие. Меня постоянно изумляет, до чего же люди прячутся от жизней-памятей своих предков, укрываясь от них за толстыми заслонами мифов. О нет, я не рассчитываю, что они будут стремиться к жестокой непосредственности всех до последнего моментов жизней — то, что должен испытывать я. Вполне способен понять, что они могут и не желать погрузиться во множество мелочных подробностей о жизни предков. У вас есть основания боятся, что моменты вашей жизни могут быть присвоены другими. Да, смысл там, внутри этих памятей. Мы несем с собой в будущее всех наших предков, словно живая волна, все надежды, радости и печали, муки и восторги нашего прошлого. Ничто внутри этих памятей не пребывает совершенно лишенным смысла или его влияния, до тех пор, пока хоть где-то существует хоть один человек. И всюду вокруг нас мы имеем эту светлую Бесконечность, навечно данную Золотую Тропу, которой мы можем постоянно клясться в нашей ничтожной, но вдохновенной преданности. Украденные дневники — Я призвал Тебя, Монео, по поводу донесений, поступивших ко мне от охраны, — сказал Лито. Они находились в промозглом подземелье, месте, где, напомнил себе Монео, зарождались кой-какие самые болезненные решений Бога-Императора. Монео тоже слышал доклады. Он ожидал вызова весь день, и когда, вскоре после вечерней трапезы, этот вызов поступил, его на секунду охватил ужас. — Это… это насчет Данкана, Владыка? — Разумеется, насчет Данкана! — Мне говорили, Владыка… его поведение… — Поведение по повторяющемуся образцу, Монео? Монео склонил голову. — Если Ты так говоришь, Владыка. — Сколько времени нужно Тлейлаксу, чтобы поставить нам другого? — Они говорят, у них есть проблемы, Владыка. Может понадобится аж до двух лет. — Ты знаешь, что рассказывают мне мои охранницы, Монео? Монео задержал дыхание. Если Бог-Император проведал о последнем… нет! Даже Рыбословши были приведены в ужас этой дерзкой выходкой. С кем нибудь другим, кроме Данкана, женщины расправились бы по-своему. — Ну, Монео? — Мне сказали, Владыка, что он созвал всех поголовно и расспрашивал об их происхождении. На каких планетах они рождены? Кто их родители и как проходило их детство? — Ответы его не устроили. — Он напугал их, Владыка. Он был очень настойчив. — Понимаю. Словно, без конца возвращаясь к одному и тому же, можно в итоге выдавить правду. Монео было понадеялся, что это, возможно, все, озаботившее Владыку. — Почему Данканы всегда это делают, Владыка? — Так изначально был воспитан Атридесами их оригинал. — Но как это отличается от… — Атридесы состояли на службе у людей, которыми они правили. Мера их управления была в жизни тех, кем они управляли. Отсюда, Данканы всегда хотят знать, как живут люди. — Он провел ночь в одной деревеньке, Владыка. Он побывал в некоторых городах. Он видел… — Все дело в истолковании результатов, Монео. Без вывода свидетельство ничего не значит. — По моим наблюдениям, он судит, Владыка. — Мы все судим, но Данканы склонны верить, что это мироздание является заложником моей воли. И они знают, что нельзя творить неправедное во имя правоты. — Если это то, что он говорит, Ты… — Это то, что говорю Я, то, что говорят все Атридесы внутри меня. Мироздание этого не позволит. — Но, Владыка! Ты не творишь неправедного! — Бедный Монео. Ты не способен увидеть, что я сотворил бездну несправедливости. Монео лишился дара речи. Он понял, что обманулся кажущимся возвращением Бога-Императора к мягкому спокойствию. Но теперь Монео заметил брожение изменений в этом огромном теле, то, насколько близок… Монео быстро оглядел центральную палату подземелья, припоминая многие смерти, произошедшие здесь, тех, кто здесь был похоронен. «Пришло ли мое время?» Лито задумчиво проговорил: — Нельзя преуспеть, беря заложников. Это — форма порабощения. Один человек не может владеть другим. Мироздание этого не позволит. Смысл этих слов проникал в сознание Монео — словно закипал на медленном огне — ужасающим контрастом с рокотом преображения, ощущаемого им в своем Владыке. «Червь на подходе!» Монео опять оглядел палату подземелья. Насколько же здесь хуже, чем в верхнем помещении башни! До безопасного убежища слишком далеко.