На самом деле, чем громче скрипело дерево, тем сильнее он входил и выходил из моего рта. Не имело значения, что я уже кончила дважды, вид похотливого взгляда Лэндона при лунном свете снова возбудил меня. Я все еще чувствую его запах – роковое сочетание кедрового дерева и мужского мускуса. После того как он кончил мне в горло и заставил проглотить все до капли, он помог мне спуститься по опасной лестнице. Мне следовало бы спуститься самой, но я была слишком измотанной, чтобы что-то сделать. Наверное, поэтому, надев платье, я заснула. Помню, что диван показался мне симпатичным и я бездумно направилась к нему. Должно быть, со мной действительно что-то не так, потому что я чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы заснуть рядом с этим ублюдком. Ублюдком, который представляет опасность для жизни. Упомянутый ублюдок теперь наполовину обнажен, наблюдая за мной из-под ресниц с ухмылкой «je ne sais quoi8» и выпуская облако дыма в воздух. На его мускулистом прессе, покрытом тонкими волосками, прилипли пятна глины, которые ведут в то место, о котором я предпочитаю не думать. Не помогает и то, что его брюки низко сидят на гибких бедрах, открывая четкую V-образную линию и практически ничего не оставляя для воображения. Я мельком вижу татуировки в виде змей, ползущих по его бокам, одна из которых имеет форму символа бесконечности, поедающая свой собственный хвост. Это уроборос9– темный, поразительный и излучающий смертельные флюиды. Третий сосок был бы очень кстати, но нет, этот мудак должен быть физическим совершенством. Его средний палец, весь серый от глины, обхватывает петлю его штанов и оттягивает. — Хочешь взглянуть поближе? Мой член, безусловно, был бы рад второму раунду. Может быть, на этот раз познакомлюсь с твоей киской? Мой взгляд возвращается к его сардоническому лицу, которое, как я подозреваю, никогда не знало, что такое счастье. И я имею в виду не его импровизированную радость или чувство выполненного долга, которое он так хорошо имитирует. А настоящее счастье, которое такие, как он, вероятно, никогда не смогут испытать в этой жизни. — Почему ты полуголый, извращенец? — я показываю. — Ты дрожала. Я смотрю на себя сверху вниз и, конечно же, на мне его рубашка, и это не имеет никакого отношения к совершенному мной действию. Неудивительно, что я чувствую его запах на себе. Я решила, что это из-за произошедшего ранее, но оказалось, что он действительно на мне. Точнее, его рубашка. — А говорят, рыцарство умерло, — он ухмыляется, как лорд-гедонист. — Ты должна благодарить свои счастливые звезды за то, что в конечном итоге встретила такого воспитанного джентльмена, как твой покорный слуга. — Скорее, проклятые звезды. — Не будь такой пессимисткой. В жизни есть и светлые стороны – например, я. Я закатываю глаза, а обычно я этого не делаю. — Ты слишком высокого о себе мнения. — По многим разумным причинам, — он тушит сигарету в пепельнице, бросая ее к дюжине других, валяющихся повсюду, и указывает на кофейный столик, где стоит коробка с едой навынос. — Ешь. Я облизываю губы. — Как ты узнал, что я голодна? Я не смогла поесть раньше из-за этого же ублюдка, поэтому при виде еды у меня урчит в животе. — Из-за этого. Твой желудок давал о себе знать, даже когда ты спала, — он хихикает, и я глубоко вдыхаю, но чувствую его запах сильнее, чем еду. Он повсюду вокруг меня и даже, метафорически, внутри меня. Это несоответствие красок и эмоций, которое оставляет меня в безнадежном хаосе. Я не в состоянии ничего воспринимать, когда он – все, что я вижу, слышу и чем дышу. Я даже чувствую вкус его одеколона на своем языке. Поэтому предпочитаю сосредоточиться еде. Итальянская – моя любимая. Но на самом деле не так уж странно, что он купил именно ее, поскольку большинство людей любят итальянскую кухню. Я вгрызаюсь в свою пасту, не потрудившись взглянуть в его сторону. — Твои манеры, должно быть, покинули здание, — его голос эхом отдается вокруг меня, как любимая колыбельная Мрачного Жнеца. — Меньшее, что ты можешь сделать, это выразить благодарность за мое заботливое поведение. Я проглатываю макароны, откладываю вилку и показываю: — Люди, которые ведут себя обдуманно, не ожидают благодарностей. — Я ожидаю. — Спасибо. Усмешка приподнимает его губы. — Не за что, маленькая муза. — Это не отменяет того факта, что ты прервал мой настоящий ужин. — Оно того стоило, и, если бы ты не тонула в абсолютной бессмыслице, ты бы тоже это признала. Я поднимаю руку, чтобы показать ему средний палец, и он приподнимает бровь. — Просто подумай о том, где будет этот палец, если ты сделаешь это. Я рычу, потому что знаю, что он абсолютно точно выполняет свои угрозы, и решаю вернуться к своей пасте. По крайней мере, в ней есть смысл. В нем определенно нет. В гостиной воцаряется тишина, за исключением звука вилки о картонную тарелку. Странно, что он не удостоил меня одним из своих чрезмерно издевательских ответов. Я случайно бросаю взгляд в его сторону только для того, чтобы обнаружить, что он изучает меня так пристально и холодно, что мне кажется, будто меня препарирует сумасшедший ученый. — Что? — я показываю после того, как громко сглатываю. — Я просто подумал, что в моей рубашке ты выглядишь съедобнее, возможно, даже больше, чем еда, которую ты ешь. Хочешь довести до конца переговоры с моим членом? — Нет. — Я должен был спросить, — он бесстрастно поднимает плечо. — Но запомни мои слова, Мия. Ты будешь рада моему члену в своей тугой маленькой киске, по собственному желанию или после того, как мы совершим еще одно путешествие по твоим извращениям. Одно я знаю точно. Он будет твоим любимым вкусом. Я действительно не могу ему поверить. Он легко мог бы получить награду за самого высокомерного и невероятно невыносимого мужчину. — А что насчет твоих извращений? — спрашиваю я, пытаясь поменяться с ним ролями. Он использует инструмент, чтобы вылепить лицо глиняной статуи, его движения плавные и элегантные. Отрезанные части падают на пол, забытые и бесцельные, вероятно, как и все в жизни Лэндона. — А что с ними? — спрашивает он. — Какие они? — Боже мой, муза. Я знаю, что нравлюсь тебе, но, возможно, тебе стоит немного сбавить обороты. Вот тебе совет, не будь такой очевидной. — Вот тебе совет. Не будь смешным. Я спросила тебя о твоих извращениях точно так же, как ты спросил о моих. — В том-то и дело. Я не спрашивал о твоих извращениях, я взял тебя с собой в увлекательное путешествие. Не за что, кстати. Есть только один честный способ рассказать тебе о моих извращениях, — его губы кривятся в сардонической улыбке. — Нет, спасибо. — Ты уверена? Мои намного красочнее и веселее. Мои губы приоткрываются. Он возбудился, когда преследовал меня ранее; я чувствовала это, и он не пытался это скрыть, так что ему это понравилось. Вся эта сцена уже слишком далеко вышла за пределы моей зоны комфорта. Что он мог иметь в виду, говоря о более красочном? Но опять же, почему меня это интересует? Вопрос «Например, какие?» вертится у меня на кончике языка, но я проглатываю его обратно и сосредотачиваюсь на еде, которую перекладываю по тарелке. — Не интересно, — показываю я. Лэндон оставляет свою статую, и я напрягаюсь, когда он идет ко мне. Или, скорее, вальсирует, как большой кот, который кажется ленивым, но при первой возможности разорвет тебя пополам. Когда он приближается, я замечаю шрам внизу его живота. Я задаюсь вопросом, что же такое произошло, а потом проклинаю себя за то, что мне это интересно. Было так легко просто ненавидеть его до смерти несколько недель назад, но, к сожалению, это не единственное чувство, которое я испытываю сейчас. После того, как он разрушил мою броню и переступил мои границы, во мне проснулись другие болезненные чувства. Я не понимаю большинство из них, но я определенно признаю любопытство и потребность в большем.