Часть 2 из 39 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А ты не думай, – спокойно сказал Стась. – Ты соглашайся.
– Это как же так? – не понял Василь.
– А вот так, – дурашливая ребячья улыбка не сходила с лица Стася. – Соглашайся, и все тут. Без промедления. Бери свою кралечку в охапку и беги с нею в Березичи. И начинай кормить москалей хлебушком. Да хорошо начинай, усердно! Так, чтобы они были рады-радехоньки и не захотели тебя оттуда выгнать!
– Это почему же так? – не мог понять Василь, чего от него хотят незваные гости.
– А потому, что ты нам еще понадобишься, – пояснил Стась. – Именно как заведующий пекарней.
– Что, красть хлеб и переправлять его вам? – спросил Василь.
– Красть – слово неправильное, – наставительно произнес Стась. – Это – наш хлебушек. Разве можно красть у самого себя? А в остальном ты прав. Нас – много, и нам нужен хлеб.
– Но ведь меня поймают! – тоскливо произнес Василь.
– Ну, когда это еще будет! – беспечно махнул рукой Стась. – А то, может, и вовсе не поймают. Если все будешь делать с умом. Да ты не опасайся, мы всему, что нужно, научим!
– Значит, снабжать вас хлебом… – в раздумье проговорил Василь.
– Им, родимым! – подтвердил Стась. – До поры до времени…
– Это как же? – глянул на него Василь.
– А вот это ты узнаешь в свое время! – Голос Стася стал отчетливым и жестким, хотя усмешка все так же не сходила с его лица. – Для начала тебе хватит и того, что я сказал. Ну, так как же, дорогой родственничек? Ты согласен помочь нашей борьбе за самостийную Украину?
– Мне надо подумать, – после молчания сказал Василь.
– Э, нет! – решительно произнес Стась. – Тут – никаких раздумий. Или «да», или «нет». Лучше, конечно, тебе сказать «да». Потому что если «нет»… – Стась встал со скамьи и вновь подошел к Горпине. – Нет, и вправду жинка у тебя чудо как хороша! Какие плечи! А грудь! Ух! Да и жизнь у тебя, родственничек, как ни думай, а одна. Равно как и у твоей жинки. Так что не до размышлений.
– Черт вас принес! – в сердцах сказал Василь. – Жил себе и жил… Нате вам, приперлись!
– Так ведь – святая битва! – спокойно возразил Стась. – А ты хочешь остаться в стороне… Так нельзя! Сегодня долг каждого честного украинца… – он не договорил и в упор глянул на Василя: – Ну, так как?
– И что мне делать? – спросил Василь.
– Вот это уже похоже на слова честного украинца! – Улыбка Стася вновь стала дурашливой и ребячьей. – К чему сомнения и терзания, когда перед нами – святая цель? Ты спрашиваешь, что тебе делать? Перво-наперво – вот тебе бумажка и карандаш. – Стась полез за пазуху и вытащил оттуда клок серой бумаги и огрызок карандаша. – Я буду диктовать, а ты пиши.
– Что писать? – не понял Василь.
– Пиши. Я, Василь Семенович Гнатюк, обязуюсь добровольно помогать украинской повстанческой армии в ее борьбе против москалей и коммунистов за самостийную Украину… Пиши, что ты на меня уставился? А ты думал как? Мы, конечно, поверим тебе на слово, но бумажка – она тоже имеет свою цену. Еще какую! Если ты будешь знать, что на свете существует такая бумажка, то, я так думаю, к москалям ты не переметнешься. Потому что если ты побежишь к москалям, то мы им эту бумажку покажем!.. И знаешь, что они с тобой сделают, когда прочитают эту бумажку? С тобой, а заодно и с твоей жинкой? Вижу, догадываешься… Написал? Пиши дальше. В целях конспирации избираю себе прозвище… придумай сам какое-нибудь прозвище…
– Это еще зачем? – удивился Василь.
– Так полагается, – пояснил Стась. – У нас у всех прозвища. Мы-то и по именам друг друга не знаем, а только по прозвищам.
– И у тебя тоже есть прозвище? – спросил Василь.
– И у меня.
– Какое?
– Не твое дело. Ты думай над своим.
– Косарь, – после короткого размышления сказал Василь. – Люблю косить сено по болотам.
– Ну, пускай будет Косарь… Значит, пиши: в целях конспирации избираю себе прозвище Косарь. Написал? А теперь – поставь сегодняшнее число и год. Какое сегодня число?
– Уже первое августа, – припомнил Василь.
– Вот так и пиши: первое августа, тысяча девятьсот сорок пятого года. И поставь свою подпись. Все написал?
Стась взял исписанную бумажку, подошел ближе к лампе и стал ее внимательно читать.
– Вроде все правильно, – сказал он. – Молодец, родственничек. Теперь ты – наш человек. Значит, так. Завтра же перебираешься в Березичи. Послезавтра – устраиваешься на работу. Через неделю к тебе придет наш человек. Он передаст привет от Перемоги. Поступишь в его распоряжение. Он научит тебя, что и как делать. Все понял или есть вопросы?
– Вроде бы понял, – неохотно ответил Василь. – Вот только завтра перебраться в Березичи не смогу.
– Это почему же?
– Так ведь – хозяйство, – сказал Василь. – Пока упакую пожитки, пока то-се… Да и скотину надо перегнать в Березичи. А это дело хлопотное.
– Хозяйство, пожитки, скотина… – Жадный ты, я гляжу, до всякого добра. А это плохо.
– Не всем же шастать по лесам да болотам, – не удержался Василь. – Надо кому-то и хлеб растить.
– И кормить им москалей… – презрительно и вместе с тем задумчиво произнес Стась. – Ладно, родственничек. Дискуссии отменяются, как любят выражаться москали. Потому как – мне некогда. У меня еще этой ночью дела… Даю тебе на все про все три дня. И на скотину, и на пожитки… Но чтобы через три дня ты уже был в Березичах! Понятно тебе? И смотри у меня! Ох, Василь Гнатюк, смотри же! Помни, что твоя жизнь в моих руках! И твоей кралечки-жинки – тоже.
– Я запомню… – глядя в стену, произнес Василь.
– Хотелось бы… Ну, браты, пойдем отсюда. Делать нам здесь больше нечего, потому как мой родственник Василь Гнатюк – отныне наш человек. Да, и не Василь Гнатюк он отныне, а Косарь. Так и запомните.
Один из спутников вполголоса сказал Стасю несколько слов.
– И харчей мы у них отбирать тоже не будем! – решительно произнес Стась. – Свои у своих хлебушек не отнимают. Разживемся в другом месте. У чужих… Да, родственничек, а собачку мы твою того… Пришибли колом. А то что же она гавкает? Нам лишний шум ни к чему. Так что ты уж извини – за собачку…
* * *
Когда шаги Стася и его спутников затихли в темноте, Василь выдохнул, в изнеможении опустился на скамью и долго сидел, неподвижно глядя в стену. Керосиновая лампа чадила, мигала и трещала, но Василь лишь коротко и бездумно поглядывал на нее, а затем опять упорно начинал смотреть в стену. У него просто не было сил, чтобы встать и поправить лампу.
Горпина понимала его состояние и не мешала Василю ни действием, ни словом. Хотя и, в отличие от мужа, она сейчас была как-то по-особенному беспокойна и деятельна. Ей мучительно хотелось что-то делать, двигаться, куда-то идти – невзирая на то что сейчас была темная ночь, впрочем, и идти-то было некуда. Чтобы хоть как-то унять распиравшую ее нездоровую, необъяснимую энергию, она вышла во двор, в темноте наткнулась на неподвижно лежащую собаку, вздрогнула, вернулась в дом, заперла дверь, прислонилась к холодной печи и закрыла глаза.
– Ушли, – наконец сказал Василь.
– Да, ушли, – отозвалась Горпина. – Но они вернутся.
– Если мы не уедем в Березичи, то вернутся, – согласился Василь.
– Ты хочешь ехать в Березичи?
– А разве у нас есть выбор?
– Но…
– Разве они оставили нам выбор? – повторил Василь.
Горпина ничего не ответила, лишь вздохнула.
– Вот видишь, – сказал Василь. – Нет у нас выбора… – Он помолчал и добавил: – Пускай бы они меня убили. Мне не страшно. Я боялся за тебя. Этот Стась… Он будет убивать и улыбаться. Улыбаться и убивать… Люди, которые убивают и улыбаются – это не люди. Это нелюди. Нелюдей надо бояться. Потому я и боялся. За тебя.
– Но, может, он и не улыбается, – не согласилась Горпина. – А просто у него такое лицо…
– Да, лицо… к которому намертво приросла усмешка. Я в детстве видел похожую картинку. Мне ее показывала бабушка. Я спросил: «Бабушка, почему он все время улыбается? Кто это?» – «Это – нежить», – сказала мне бабушка. «Почему», – спросил я? «Потому что человек не может всегда улыбаться, – сказала мне бабушка. – Человек хоть иногда должен плакать».
– И что же мы будем делать? – спросила Горпина.
– Дождемся утра, похороним собаку, погрузим барахло в бричку, привяжем к бричке нашу корову, запряжем в бричку нашего Сивка, да и поедем в Березичи. Что же еще?
– А наши гуси и куры?
– Вернусь из Березичей и заберу курей и гусей. В одну бричку всего не поместишь. Придется делать две ходки. Ничего, тут не так и далеко.
Они замолчали. Поздняя предрассветная ночь смотрела в оба оконца их домика – того самого домика, который они скоро должны были покинуть. Где-то вдалеке на болотах кто-то тяжко и надсадно ухал. Люди говаривали, что это водяной: ему полагалось ухать по ночам, чтобы пугать тех, кто не спит в такой поздний час. Кто знает, может, это и вправду был водяной? Где же еще ему водиться, как не на полесских болотах? Гиблые это были болота, бескрайние и бездонные – как раз самое подходящее жилище для водяного.
* * *
Покинув хутор, на котором проживали Василь и Горпина, Стась и его три спутника отправились на соседний островок. Там тоже располагался хутор, и он, этот хутор, как раз и был их целью. На хуторе вместе с женой, двумя детьми и стариками-родителями проживал Евген Снигур, командир отряда «ястребков». Так в здешних краях называли добровольцев, которые вызвались бороться с лесными бандитами.
Быть командиром «ястребков» и жить на отдаленном хуторе, да еще с женой, малыми детьми и стариками-родителями было делом опасным. «Ястребков» бандиты ненавидели лютой ненавистью, впрочем, и сами «ястребки» платили бандитам тем же самым. Это была борьба, в которой никто никого не щадил – ни «ястребки» бандитов, ни бандиты «ястребков». Но одно дело – сражаться, когда ты – один и потому рискуешь только своей собственной жизнью, и совсем другое дело – когда у тебя на руках и стар, и мал, и жена рядом. Поэтому-то Олена, жена Евгена, уж как только не отговаривала мужа от его затеи идти в «ястребки», да еще и быть их командиром!