Последнюю фразу он сказал полуутвердительно, потому что под взглядом Нарышкина ему и самому показалось, что он несет сущую околесицу. Виктор Сергеевич громко рассмеялся. — А ты затейник, Женя, — заявил боярин. — Кто ж тебе его покажет? — Но как же⁈ — взволновался мужчина, не понимая, что его больше беспокоит — что он не сможет наложить лапу на договор с Романовыми, или что неправильно оформленные документы могут лишить его таких денег. — Как же без брачного договора? Это же противоречит законам Российской Империи… — Император — есть закон, — процедил Нарышкин, и Шереметьева распластало в его кресле. — И не тебе, паскуде, собственных детей не ценящей, его нарушать. Я понятно выражаюсь? — Да… — тут же ответил Шереметьев, но ответ его больше походил на жалостливый писк. — Вот и молодец, — поднимаясь на ноги, произнес Нарышкин. — Приятно иметь с тобой дело, Женя. Не заставляй меня думать иначе. Когда Нарышкин вышел из его кабинета, боярин Шереметьев еще долго сидел, пялясь в пространство, укладывая в голове произошедшее. Потом быстренько перепроверил оставленные бумаги. Осознав, что вернули ему все без обмана, позвал прислугу. — Где Настасья? Приведите ее ко мне, срочно, — привычно раздраженным и недовольным тоном приказал боярин. — Простите, Евгений Олегович, Анастасии Евгеньевны нет дома. — Как это нет⁈ — разозлился мужчина. — Время десятый час ночи! Слуга сжался под взглядом своего господина, и, поражаясь собственной храбрости, ответил: — Боярышня съехала из особняка… Шереметьев мгновенно вспомнил мнущуюся в дверях кабинета дочку, задающую какие-то идиотские вопросы в духе «Папочка, ты меня любишь?». Что-то там еще она говорила, но боярин был занят, усиленно пытался свести концы с концами, чтобы не выглядеть совсем уж оборванцем в глазах соседей, и отправил дочку прочь. — А если я совсем уйду? Навсегда⁈ — с горящими глазами спросила тогда Анастасия. — Ой, да и скатертью дорога, — ответил мужчина раздраженно, не поднимая головы от бумаг. Шереметьев вспомнил это и похолодел. Он выгнал из дома будущую императрицу, и если в ней есть хотя бы капля его крови, она ему этого никогда не забудет. Не забудет и не простит. Глава 20 Императорский Московский Университет, Дмитрий Евгеньевич Разумовский — Что думаешь? — произнес Разумовский, когда видео с записью боя Мирного против шестерых выпускников закончилось. — Я думаю, что Ира тебе теперь плешь проест, — хмыкнула Орлова. Мужчина оскалился: — Сама виновата, нечего было рассуждать о врожденной наследственности аристократов в управлении магией, — ответил он. Ольга презрительно фыркнула: — Ну, ты же знаешь, Ирочка у нас большой фанат Меншикова и теории селекции! — Я думал, у нее просто халтура на дополнительные занятия с благородными отпрысками, — удивился Разумовский. — Вроде бы опытным путем немцы доказали, что это путь в никуда? — Некоторые люди до сих пор всерьез считают, что Земля плоская, магия — божий дар, а если выдавать сестру за брата, можно получить архимага в анамнезе, — презрительно заметила она. — Фу, — поморщился мужчина. — Типа того, да… — протянула Ольга, водя бегунок по экрану туда-сюда, рассматривая отдельные моменты боя. Затем женщина немного поклацала на клавиатуре и рядом с видео открылось окно с какими-то графиками и цифрами, разноцветными линиями и столбиками. Ольга Орлова откинулась на спинку своего кресла и немного покрутилась на нем. Медленно и задумчиво, туда-сюда, туда-сюда… — Ну что там? — нетерпеливо спросил Разумовский, который в этих ее циферках мало что понимал. — Что-то странное, — медленно проговорила женщина. — Видишь вертикальный скачок графика? Тут твой Мирный перешел в атаку. И это линия Вернадского-Адуллина… — О боже, избавь меня от теории! — скривился Дмитрий. — Давай к сути. — Если совсем к сути, то… Думаю, мы смотрим на первого человека, кто сможет взять легендарный Эфир и при этом не забрызгать своими кишками окружающих. Тренер и медик синхронно посмотрели на экран монитора, где восемнадцатилетний пацан тасовал и комбинировал четыре стихии с той легкостью, с которой опытная повариха компонует приправы, и немного помолчали. А затем Орлова произнесла: — И если это так, хорошо бы, чтобы никто об этом не узнал. — Почему? — не понял Разумовский. — Это ж такой аргумент в политике, войне и науке… — Вот именно поэтому, Дима, — женщина потерла лоб и щелкнула пальцами по графику. — Все, у кого есть хоть сколько-нибудь денег и власти, захотят так же. И на твоего парня начнется настоящая охота. Девять открытых стихий — уникально, но прецеденты были. А десять… — Билет на опыты, — закончил за Орлову мысль мужчина. — Именно. — Но как можно посадить на цепь мальчишку, игнорирующего вот это? — Разумовский показал на другой график на экране, где красная линия очерчивала допустимый предел магии на полигоне, и где показатели студента Мирного пробивали эту линию в два раза. — Поверь, ради эфира найдут способ, — покачала головой Ольга. — У него же есть невеста? А будут жена и дети — это шантаж. Или, что проще, лошадиная доза успокоительного в капельнице, и вот тебе овощ для опытов. Да, пока захватят — будет мясорубка, но нельзя по жизни ходить с поднятыми щитами. Рано или поздно, но дротик с транквилизатором догонит. — И что будем делать? — мрачно спросил Разумовский. — Я — подделывать данные. А ты — учить парня оперировать магией, — пожала плечами Орлова. — Звучит как план, — усмехнулся Дмитрий. — Здесь видно коэффициент гибкости его дара? — М-м-м… — Орлова пощелкала мышкой, быстро что-то посчитала на калькуляторе, перепроверив себя трижды. — Есть, и он тебе не понравится. — Да неужели? — Максимум полгода. А затем сколько есть, столько есть. — Как думаешь, успеет? — спросил Разумовский, посмотрев на Ольгу. — Взять Эфир? Ну, если продолжит совать пальцы в политические розетки, наверняка… — вздохнула Орлова и добавила: — Если выживет. — Если выживет, — эхом повторил мужчина. Императорский Московский Университет, Александр Мирный — На, почитай-ка, — цесаревич кинул мне на стол толстую папку прямо поверх конспектов лекций об авторском праве. — Что здесь? — спросил я, предчувствуя, что ничего хорошего. — Сведения о том, что известно на данный момент обо всех ключевых участниках мятежа. А также тех, кто помог моему дяде скрыться, как и где он сел на судно, — пояснил Иван. — И зачем ты мне это даешь? — я поднял глаза на наследника престола. — Чтобы ты понимал политическую расстановку сил, — пожал плечами парень. — А мне это зачем? — не понял я. — Я еще, конечно, мало успел погрузиться в законодательные тонкости нашей Родины, но вроде за мятеж у нас вешают. — Так-то оно так, да не совсем, — помрачнел Иван. — К примеру, мы все прекрасно понимаем, что Меншиков-старший не стал выводить своих бойцов на улицы, а сделал это Максим, единолично приняв решение в пику отцу. Но это нельзя доказать. Выставил род Меньшиковых бойцов? Выставил. Бились они рука об руку с Ермаковской дружиной? Бились. — То есть ты хочешь сказать, что прямых доказательств у вас на этих людей нет? — понял я, кивнув на кожаную папку. — Увы. — Что-то Нарышкин мышей не ловит, — пробурчал я. — Нарышкин может действовать только в рамках закона, — покачал головой Иван.