Когда посылку вручили, Амелия затворила дверь своего номера в меблированных комнатах, и, прочитав письмо, вскрыла пакет. Внутри лежала аккуратно свернутая униформа. Новая, не ношенная. Амелия прижала ее к лицу и вдохнула. Форма пахла хлопком и картоном, была свежей и чистой. И неожиданно мягкой. Тут была даже кепочка с эмблемой Академии Сюртэ и несколькими словами на латыни. Velut arbor aevo. Размышляя о значении этих слова, Амелия осторожно опустила кепку на свою черную, стриженные под ёжик макушку, потом сдвинула чуть набок. Нет, она конечно знала перевод, но что под словами подразумевалось? Девушка быстро разделась и примерила униформу. Та была ей впору. Амелия с опаской посмотрела в зеркало. Ее взору предстала молодая женщина, живущая в совершенно другом мире, отличном от того, в котором обитала Амелия. Мир этот мог бы принадлежать ей, Амелии, если бы однажды та шагнула вправо, а не влево. Или наоборот. Может, ей где-то надо было промолчать, а она заговорила. Или, может, открыла не ту дверь. Она могла бы стать девушкой из отражения. Яркой, аккуратненькой и улыбчивой. Но она ею не стала. Амелия стянула кепку с головы и бросив ее на кровать. Она услышала шаги за дверью и припала к замочной скважине. Раздался резкий стук в дверь, послышался слащавый голос: — Просто хочу убедиться, что посылка до тебя дошла, ma belle. — Иди на х**! Наступила пауза, за которой последовали удаляющиеся шаги и хихиканье. Она вспомнила первый вечер в этом пансионе — дверь ее номера внезапно распахнулась и внутрь заглянула хозяйка. Амелия едва успела сунуть под кровать то, что держала в руке. Но не настолько быстро, чтобы не возбудить интерес расплывшейся, пахнущей сигаретным дымом, пивом и потом квартирной хозяйки. — Я услышала шум, и подумала, что тебя тошнит, ma petite, — объяснила хозяйка свое появление. В комнату вплыла вонь застарелой мочи, пропитавшей ковер в коридоре за ее спиной. Маленькие глазки шарили по комнате. Амелия захлопнула дверью перед самым хозяйкиным носом, толстым и красным от прожилок на рябом лице с пухлыми потрескавшимися губами и бегающими хитрыми глазками. С тех пор Амелия старалась замкнуть дверной замок сразу, как только входила к себе в комнату или выходила из нее, даже если это были короткие пробежки вниз по коридору до туалета или душа. Хозяйку Амелия презирала. Причина была ясна. Как только Амелия вошла в эти двери, её накрыло необоримое предчувствие, что она никогда не покинет этих стен. Хозяйка была Амелией, а Амелия была хозяйкой. Девушка подозревала, что та когда-то тоже была молодой, стройной девушкой из провинции, приехавшей в Монреаль в поисках работы. В одной руке диплом машинистки, в другой маленький чемоданчик. Она временно сняла здесь комнату, не подозревая, что пересекла черту, за которой нет пути назад. Она никогда не выберется отсюда, тут и сгниет. Амелии уготована та же судьба. Начало этому положено. После четырех месяцев бесплодных поисков любой низкооплачиваемой работы, Амелия начала присматриваться к ремеслу минетчиц на Рю Сент-Катрин. Пока наконец не приняла из рук хозяйки протянутое ей ведро уборщицы. Это и стало ее работой — мытье туалетов, уборка в душевых, чистка сливных отверстий от скользких волос и другие подобные вещи. Однажды ночью, сидя на корточках в мужском душе, она рыдала, а слезы стекали в сливное отверстие. Амелии казалось, что от жизни она получила все, что заслужила. Ей двадцать лет, и всё хорошее позади. Она стала оглушать себя наркотой, получая ее у неряшливого мужика в коридоре в обмен на миньеты. Она когда-то клялась себе не опускаться столь низко, а теперь не могла даже представить, как низко пала, и достигла ли дна. Очень долго она справлялась с искушением попробовать крэк или героин, но лишь потому, что не имела денег на их покупку, а выполнять работу, требуемую взамен, была пока не готова. Но, в конце концов, желание уйти от реальности смело все барьеры. Травка больше не приносила облегчения. И в качестве последнего акта самоуважения — хотя Амелия осознавала, насколько это нелепо — после душа, перед выходом из дома, она надела чистое белье. Точка невозврата была прямо перед ней. И она пересекла этот рубеж, за которым пахнет мылом и детской присыпкой, хотя предполагала, что вонь застарелой урины будет неизменно ее преследовать, как рудиментарный хвост. Она спустилась по лестнице, которую только что отмывала. Лестница стала гораздо чище с момента ее вселения. Как и туалеты, душевые кабинки, коврики. Кое-кто из постояльцев это заметил и начал самостоятельно поддерживать чистоту. И все же это предприятие с самого начала было обречено на провал. Основная мерзость, та, которую никогда не отмоешь, была не снаружи. Процесс гниения протекал глубоко внутри. — Куда направилась? — сквозь приоткрытую дверь прокричала ей квартирная хозяйка. — Не твое собачье дело, — ответила ей Амелия. — Только не сглатывай, — захихикав, напутствовала ее хозяйка, широко раскинув потные ноги на своем барколонгире. — Ну, ты и сама в курсе, малышка. Телевизор в комнате хозяйки был включен, там передавали репортаж об убийстве в деревне южнее Монреаля. Сначала обнаружили тело ребенка, приняв это за несчастный случай, а теперь поняли, что это убийство. А потом последовала и вторая смерть. Амелия замерла, и сквозь щель в двери стала смотреть. На экране брали интервью у молоденькой женщины — главе убойного отдела Сюртэ Квебека. Амелия шагнула ближе. Женщина была мило одета — ней была юбка, голубой топ и драпированный жакет. Ни тени мужеподобия. Очень женственная стрижка. Практично, при этом очень привлекательно. Просто. Картину дополняли полицейский значок на груди и кобура на бедре. За спиной женщины уважительно топтались крупные мужчины в полицейской форме. Квартирная хозяйка развернулась к Амелии, ее голые ляжки скрипнули по искусственной коже кресла. — Как думаешь, что она сделала, чтобы получить эту работу? Пухлые губы блестели слюной, а хохот преследовал Амелиею до конца коридора. В ту ночь Амелия нашла ответ на этот вопрос. Но не на Рю Сент-Катрин, в квартире своего единственного друга, гея из той же самой деревни, что и она. В Монреаль он прибыл год назад и теперь танцевал в мужском стрип-клубе. То была хорошая работа и он мог себе позволить свою квартирку. — Чем, к хренам, ты занята?! — потребовал он ответа, протягивая ей косяк и устраиваясь рядом, пока она стучала по клавишам его ноутбука. — Ты гуглишь полицейских? Амелия не отвечала. К моменту возвращения домой у нее была стопка бумаги — условия поступления в различные полицейские школы. На следующий день, после ежедневной уборки, она села писать письма. К каждому приложила резюме. Конечно, резюме были не во всём точны. — Да никогда они тебя не примут, — уверял ее приятель. — Глянь на себя. Ты ж по ту сторону тюремной решетки. Таких как ты, они обычно арестовывают. То была правда, и они оба дружно посмеялись. Но в отличие от своего приятеля, Амелия тешила себя надеждой, что сможет перебраться на другую сторону. Когда-нибудь стать такой же, в симпатичном костюме и с чистой головой. И с большими мужиками позади, не пялящимися на ее зад, а ожидающими ее приказов. Может быть, ей удастся когда-нибудь заполучить власть. И пистолет. А потом пошли отказы. Первым ей отказал полицейский колледж Монреаля. Затем колледж полиции Шербрука. Колледж городской полиции Квебека. И даже крохотный частный колледж, наверное, учрежденный в каком-нибудь амбаре в Ривьер-дю-Лу, отказался принять ее в свои ряды. А Академия Сюртэ вообще не посчитала нужным ответить. Амелия вернулась к помывке полов, к очистке сливных отверстий. Одной стылой ночью обнаружила себя на Сент-Катрин. И там, за углом стрип-клуба, она совершила все те вещи, которые клялась себе никогда не совершать. И ещё кое-что похуже. На вырученные деньги купила кокаин. А потом героин. За два дня у нее случилось два прихода. Это испугало ее, но цель была не в получении удовольствия. Целью было прекращение боли. Еще разок, и не будет пути назад. Нет места, куда бы она могла вернуться, так или иначе. Пути вперед тоже нет. А потом, с первым снегом, пришло письмо. Академия Сюртэ приглашала ее на первый семестр. И приписка, что Амелия будет получать стипендию. За знание латыни. Всё было оплачено. — Futuis me, — пробормотала она, сидя на краю своей кровати, сжимая письмо и уставившись взглядом в пространство. Она опустила письмо в карман и не расставалась с ним, пока чистила и мыла. Не решалась перечитать, боясь, что всё неправильно поняла. Наконец, в мужской душевой, она перечитала послание и, упав на колени, заплакала, а слёзы её текли в сливное отверстие. * * * И вот конец января. Она здесь. Играет сережкой в языке, скрестив на груди руки, и наблюдает за профессором из-под полуопущенных ресниц. Симулирует скуку, а сама внимает каждому слову. Каждому слову и каждому жесту.