Глава 12 — Местный врач подтвердил факт смерти, — сообщил Гамаш, отойдя в сторону, не мешая криминалистам приступить к работе. — Предполагаю, причина очевидна, — заметила Лакост. Она встала рядом с бывшим шефом. По другую сторону от Гамаша стоял Бовуар. Было так естественно стоять бок о бок с Арманом Гамашем. Присутствовало чувство безопасности. Хотя теперь это можно было назвать ностальгией. Что-то сродни возвращению в дом своего детства. Гамаш просто кивнул. — Конечно, нужно дождаться коронера, которая назовёт официальную причину смерти, но да, — сказал Бовуар, смотря на Сержа ЛеДюка. — Тут сложно ошибиться. — Когда его последний раз видели живым? — спросила шеф-инспектор Лакост. — Он был на ужине в столовой, — сказал коммандер Гамаш. — Это последний раз, когда я его видел. — И я, — согласился с ним Бовуар. — Где-то около восьми вечера. Они осмотрелись — никаких свидетельств того, что ЛеДюк принимал гостей накануне вечером. Ни Гамаш, ни Бовуар никогда не были в этих комнатах, на личной территории Дюка. Комнаты находились на том же этаже, что и апартаменты коммандера, но были их зеркальным отражением. Из гостиной дверь вела в спальню с ванной. Но в то время как Гамаши обставили свои комнаты в стиле модерн, соответствовавшем всему зданию и попытались сделать их уютными, эта комната была плотно меблирована и выглядела душной. Тяжелая викторианская обстановка. Темные деревянные панели, массивный конского волоса диван, обитый темно-пурпурным потертым бархатом. Выглядело претенциозно и одновременно немного женственно. И очень контрастировало с простым, аскетическим миром, существующим за пределами этой двери. Словно они оказались в будуаре, или среди театральных декораций. И все же у Гамаша не было ощущения, что это постановка. Обстановка просто отражала суть человека, в ней живущего. По крайней мере, какую-то составляющую этого человека. Большая часть мебели, предположил Гамаш, досталась в наследство, передаваясь из поколения в поколение. Серж ЛеДюк окружил себя традицией. Даже нарушая правило за правилом. Так, викторианцы благоговели перед образом Великого Человека. Единственным исключительным индивидуумом, к которому обычные правила не применимы. Великие люди правят, остальные должны почитать их. ЛеДюк жил, руководствуясь этим правилом. — Каким он был человеком? — спросила Лакост. — Попробуй предположить, — предложил ей Гамаш. — Суди по тому, что видишь. — Капризным, — тут же ответила она. — Жестким. Возможно, педантичным и официозным. Она взглянула на мертвого человека, так и не успевшего переодеться в домашнее. Пиджак и галстук. Опрятные. В отличие от того, что располапгалось выше воротничка. — Я права? — Инспектор Бовуар, как бы вы описали Сержа ЛеДюка? — Жестокий и задиристый, — ответил Бовуар. — Хитрый, но глупый. Хорёк и крыса. — Охотник и жертва в одном лице. Неудобная позиция, — заметил Гамаш, посмотрев вокруг. — Я предполагал, у него будет много кожаных кресел, — добавил Бовуар. — И рога по стенам. А совсем не вот это вот. — Всё думаю, был ли он счастлив, входя сюда, — проговорил Гамаш. — Вне этих комнат он был несчастен. — Ну, с тех пор, как тут появились вы — вряд ли счастлив, — сказал Бовуар. Изабель Лакост слушала с интересом. — Это не самоубийство, — сказала она. — Входное отверстие от пули в правом виске, а пистолет с левой стороны тела. С чего бы это? Это его оружие? — Не знаю, — сказал Гамаш. — Я распорядился, чтобы в Академии не было огнестрельного, кроме того, что заперто в оружейной. — У него был ключ? — Был, когда он был заместителем коммандера. Но я забрал ключ и сменил замки. Теперь ключ есть у меня и у инструктора по стрельбе. И чтобы открыть оружейную, нужны оба. — Есть предположения — кто это сделал? — Он был противоречивой фигурой, — сказал Гамаш, после секундного раздумья. — Некоторые им восхищались. Но большинство из них уволено. Основная часть старшеклассников смотрела ему в рот. Скорее из страха, чем из уважения. Эта комната вроде бы принадлежит викторианскому джентльмену, но сам Дюк был словно из средневековья. Он верил в скорое и жестокое наказание и возможность выковывать молодежь при помощи побоев, словно те были болванками. Изабель Лакост все свое внимание обратила к Гамашу, человеку — полной противоположности тому, кого он только что описал. — Вы его не любили? — Нет, не любил. Но ты же не думаешь…- Он указал в сторону тела. — Я просто спросила. Обдумывать буду позже. Он улыбнулся. — Я его не любил и не доверял ему. — Тогда почему… — Оставил его? Ты далеко не первая, кто интересуется. — И каков ответ? — Чтобы он был под присмотром. До тебя доходили слухи о взяточничестве, незаконных сделках и даже об отмывании денег, слухи, связанные с присуждением права на заключение контракта по этому зданию? — Да, но без подробностей. — Потому что нет подробностей. Просто ворох подозрений. Никаких прямых улик, только косвенные. — И вы пытались собрать доказательства? — спросила она. — А он был в курсе? — Да, я постарался донести до него. Когда я встречался с ним перед началом занятий, я показал ему всё, что у меня на него есть. — Зачем?! — в унисон пораженно проговорили Лакост с Бовуаром. — Чтобы шокировать его. — Ага, лично меня эта новость только что шокировала, — сказал Бовуар, обращаясь к Лакост. — Расследуя коррупцию в Сюртэ, я все время находил связь со странными делами в Академии, — сказал Гамаш, понизив голос, чтобы никто больше не смог услышать. — Но еще более смущающим, чем предположение о коррупции в Академии, стало поведение недавних выпускников. Вы должны были заметить. Лакост и Бовуар оба кивнули. — Они жестокие, — сказала Лакост. — Ни одного не возьму к себе в департамент. — Пересмотри свое решение, пожалуйста, Изабель, — попросил Гамаш. — Им нужны достойные образцы для подражания. — Они непорядочные, — сказала она. — Самое верное для них слово. Но я обдумаю ваше предложение. За этим вы пришли в Академию? Он кивнул. — Какой будет Академия, такой станет и Сюртэ. Я хотел выяснить, почему так много выпускников Академии пропитаны жестокостью. Хотел это остановить. — Удается? Он вздохнул: — Нет. Пока, по крайней мере. Но я знаю, что Серж ЛеДюк находился в эпицентре всего, что тут происходило. — Вы зовете его Дюком, — заметила Лакост. — Почему? — Это прозвище ему дали кадеты, — ответил Бовуар. — Производное от его фамилии, понятно. Ему, похоже, нравилось. — Не удивлена, — сказала Лакост. — Значит, вы показали Дюку все, что накопали на него? — Да. Мне необходимо было его встряхнуть. Продемонстрировать ему, как близко я подобрался. Заставить его поступить как-нибудь глупо. — А он? — Думаю, он совершил кое-что опрометчиво, — сказал Гамаш, смотря на тело на полу. — И так же опрометчиво поступил кто-то еще. Взгляд Лакост сместился на пистолет.