– Ну, и чего молчишь? – угрюмо буркнул Шохин, мужественно борясь с тошнотой: «морской охотник» оседлал волну, сначала задрав нос, а затем всем корпусом резко просев вниз. Рулевой откорректировал курс, отчего катер снова качнуло, на сей раз с борта на борт. Судорожно вцепившийся рукой в край койки контрразведчик страдальчески поморщился. – Не молчу, Серега, просто что уж тут еще говорить? А сказал я серьезно, да. Вот как хочешь, так и понимай, но серьезно, серьезнее некуда. Даже и добавить, в принципе, нечего. Покопавшись в полевой сумке, капитан госбезопасности вытащил обычную солдатскую флягу без чехла, открутил крышечку. Глотнул, ожидаемо задохнувшись и шумно занюхав рукавом. По крохотной каюте поплыл запах неразведенного спирта. – Будешь? От морской болезни, понятно, не сильно поможет, но как тут не выпить? – Давай, – не стал упираться старлей, принимая фляжку. Привычно задержал дыхание, сделал небольшой глоток, выждал и запил остывшим чаем. Скользнувшая по пищеводу обжигающая жидкость опалила практически пустой желудок беззвучным взрывом, спустя несколько секунд разлившимся по всему телу приятным теплом. – Спасибо. – Не за что, – невесело усмехнулся Шохин, кладя емкость рядом с собой. – Добро, я тебя услышал. Не могу сказать, что поверил, сам должен понимать, но услышал. Ну, а доказательства этих слов у тебя имеются? Хоть какие-нибудь? – Доказательства? – хмыкнул Степан, несмотря на определенно не предрасполагающую к юмору ситуацию, с трудом сдержав улыбку. Поскольку, по уже сложившейся традиции, появляющийся в самый неподходящий момент внутренний голос внезапно напомнил ему ставшую популярной в интернете фразу из амерского боевика восьмидесятых годов с молодым Шварцем в роли капитана советской милиции: «Какьие вашьи доказатьельства?» Дальше Железный Арни отрывает одному из русских мафиози ногу, оказавшуюся наполненным кокаином протезом, после чего звучит вторая легендарная фраза, произнесенная уже самим Шварценеггером с вовсе уж жутким акцентом: «кокаинум»[2]. – В том-то и проблема, Серега, что нет у меня никаких серьезных доказательств, одни только слова. Точнее, информация о тех сражениях, которые пока еще не произошли. А из того, что можно, так сказать, руками потрогать, разве только это, – старлей протянул контрразведчику снятые с пояса ножны со штыком. – Ну, еще камуфляжные брюки с берц… ботинками, но это уж вовсе на доказательство не тянет. – И штаны твои необычные, и нож я сразу заприметил, да и бойцы их подробно описывали, сам ведь читал. Правда, им ты говорил, что, мол, новый образец, проходит полевые испытания в боевых условиях, а автомат, для которого этот самый штык предназначался, утонул во время высадки. Шохин повертел штык-нож в руках, однако вытаскивать его из ножен отчего-то не стал, вернув Степану. – А еще там упоминалось, что им можно колючку или провода резать. Покажешь, каким образом? Старлей, разумеется, показал. Хоть и не сомневался, что капитан бы и сам справился – Левчук с Аникеевым описывали процесс достаточно подробно. С другой стороны, понятно, почему так: хочет поглядеть, насколько уверенно морпех с ним обращается. Ладно, не станем разочаровывать: Степан на ощупь соединил штык-нож с ножнами, пару раз клацнул получившимися кусачками, будто перерубая невидимую проволоку, повторил операцию в обратном порядке и лихо вогнал клинок назад в ножны. Про остальные достаточно специфические возможности «6Х4» он решил пока умолчать – да и ненужно оно. Рукояткой вперед возвратил штык-нож особисту, наблюдавшему за его действиями профессионально-цепким взглядом, судя по которому очередную проверку морпех тоже прошел без нареканий. – Вот так это и работает, ничего сложного, как видишь. Можно перекусывать, можно пилить. А в качестве оружия – или резать, используя как финку, или колоть в штыковой атаке: вот это кольцо надевается на ствол, а паз с подпружиненным фиксатором – на специальный упор под ним… примерно как на самозарядной винтовке Токарева. Прорезь в рукоятке – чтобы шомпол не мешал. – Лихо ты с ним управляешься, старлей, – одобрил контрразведчик, медленно, но достаточно уверенно повторив все манипуляции. Отложил штык на койку рядом с флягой. – Вот только верно ты сказал, никакое это не доказательство. Да, сразу видно, что не самоделка, а на заводе изготовлен, и серийный номер я тоже разглядел. Но – не доказательство, извини. Вот ежели б автомат к нему имелся, тогда совсем даже другое дело… – Так я и не спорю, – устало пожал плечами старший лейтенант. – Только нету моего автомата, утонул вместе с бушлатом, в кармане которого и все мои документы находились. – Бушлат скинул, чтобы на дно не утянул? – понимающе кивнул Сергей, припомнив совет матроса, прогнавшего его с палубы «морского охотника» во время первого перехода на плацдарм. – Потому и автомат выбросил? – В общем и целом да. Хотя на самом деле немного не так все произошло. – Вот и расскажи, а я послушаю, – с деланым равнодушием в голосе «согласился» контрразведчик. – Про то, как тебя в одних штанах да тельняшке на берег вытащили, я и слышал, и читал, так что можешь не повторяться. Про спасательный круг и близкий взрыв – тоже. А вот насчет всего того, что перед этим происходило, я как-то не в курсе. Да и товарищам своим ты об этом тоже отчего-то не шибко распространялся, всего-то один раз мельком упомянул[3], что высаживался на бронетранспортере с борта десантного корабля. Кстати, что еще за корабль такой? Или это ты те баржи-«болиндеры» в виду имел? Ежели да, тогда у меня сразу еще один вопрос возникает: что ж за броневик такой удивительный, который самостоятельно по морю плавать умеет? Пояснишь? «Точно, упоминал, – припомнил Степан. – Еще в блиндаже, где в себя пришел. Вот только в бумагах, что он только что просмотрел, об этом ни слова не говорилось. Видать, кто-то из ребят, Левчук или Аникеев, в разговоре обмолвился, а капитан и запомнил. А вот в рапорте они об этом писать не стали, чтобы командира лишний раз не подставлять. Эх, простота! Неужели в самом деле надеялись, что особист ничего не заметит? Да и какая, в принципе, разница? Все равно собирался рассказывать все как есть». – Поясню, понятно, мне скрывать нечего. Слушай, как дело было… На то, чтобы во всех подробностях описать неудачную высадку с борта «Новочеркасска», Алексееву хватило десяти минут. Еще примерно столько же потратил на объяснение, что из себя представляет большой десантный корабль проекта 775 и утонувший бронетранспортер. Заодно и представился по всей форме, упомянув про родной 382-й ОБМП Краснознаменного Черноморского флота, поскольку, как уже говорилось, несуществующий в реальности «командир погибшей при высадке разведгруппы особого назначения» закончился раз и навсегда. Даже как-то сразу и полегчало… Слушал контрразведчик молча, не перебивая и не задавая вопросов: как откинулся на мелко подрагивающую в такт работе судовых машин стену каюты, так и просидел, чуть прикрыв глаза, пока старлей не замолчал. Никаких записей Шохин тоже не вел: судя по всему, по приходу в базу Степану предстояло изложить все сказанное на бумаге, что ни разу не радовало. Вообще не радовало. Отписываться старший лейтенант, как и любой другой боевой офицер, терпеть не мог, хоть порой и приходилось. Вот только ему, если начистоту, даже банальные школьные сочинения давались… трудно, короче говоря, давались. Может, в контрразведке бобинный магнитофон найдется, их в этом времени уже точно изобрели. Угу, вот прямо счас, размечтался! Изобрести-то их, понятно, изобрели и даже весьма активно используют, вот только не по нему честь, скорее всего… – Все? – осведомился капитан госбезопасности, когда Степан замолчал. – Так точно. Ну, в смысле, да, все рассказал. – А отчего корабль-то этот поляки строили? Неужели своих верфей не имеется? Заданный вопрос откровенно поставил Алексеева в тупик – о подобном он как-то не думал. Да и с чего бы простому морпеху всерьез интересоваться сугубо флотскими вопросами? Но не молчать же, вон как Серега напрягся. Смешно, кстати: на стометровый корпус и способность принять на борт десяток танков и три с лишним сотни морпехов он никак не отреагировал, а вот на то, что построен в Гданьске, – очень даже. – Да нет, имеются, конечно, как без этого… – судорожно выуживая из памяти нужную информацию, ответил Степан. – Просто, как я понимаю, нужно было союзничков работой загрузить, чтоб дурные мысли в башку не лезли. Собственно, они ж не только себе и нам корабли строили, но и другим соцстранам – Болгарии, там, Восточной Германии, еще кому-то, югославам, кажется. Хотя как по мне, с такими союзничками, как пшеки, никаких врагов не нужно. – А ну-ка притормози чуток, – внезапно остановил его контрразведчик. – Соцстраны – это вот что такое? Понимаю, что сокращение, но расшифруй! – Социалистические страны, – пожал плечами Алексеев. – Ну, те, что после войны решили вместе с нами социализм строить. – И немцы?! – Так не все немцы, половина только. Остальные под американцев легли и вместе с ними всеми силами к новой войне готовились, к Третьей мировой. Зато те фрицы, что к нам примкнули, самыми надежными союзниками оказались. Особенно когда чехи в конце шестидесятых взбунтовались и пришлось войска вводить… Старлей осекся, напоровшись на яростный взгляд Шохина. И мысленно тяжело вздохнул. Ну, понятно, теперь придется пересказывать товарищу капитану краткий курс истории разделенной на два противоборствующих лагеря послевоенной Европы, блин! Одно радует – возможно, он и ошибается, но отчего-то ему кажется, что вот теперь контрразведчик окончательно поверит. Вон как беднягу нахлобучило… – Объясни, только коротко, – потребовал Сергей, возясь с фляжкой. – Спирту хочешь? – Не, спасибо. Про что именно объяснять-то? – Да про все то, о чем сказал! – рявкнул тот, с трудом сдерживаясь. – Про соцстраны, про немцев-союзников, про чехов взбунтовавшихся! Дождавшись, пока Шохин отложит флягу и отдышится после солидного глотка огненной жидкости, Степан мягко предложил: – Слушай, Серега… тут больно долго рассказывать, честно! Может потом, как в Геленджик придем? Мне, я так соображаю, все одно придется все это на бумаге описывать, верно ведь? – Рассказывай, но только самую суть, – закаменев лицом, отрезал контрразведчик. – Но сперва ответь – когда мы фрицев окончательно разгромим? Следующей весной? Или только к осени? – В моем времени фашистская Германия безоговорочно капитулировала девятого мая сорок пятого года. Ну, а Берлин мы взяли еще второго числа. – Дальше, – хрипло – то ли горло спиртом обжег, то ли от волнения – потребовал особист. На столь старательно интонированную Степаном фразу «в моем времени», он никакого внимания не обратил. Или, скорее всего, просто сделал вид, что не обратил. Последнее оптимизма как-то не добавляло. Это Левчуку хватило простейшего объяснения, а капитану госбезопасности придется все подробненько по полочкам раскладывать. Проблема в том, что старлей ни разу не писатель-фантаст и оттого как-то не шибко представляет, как именно объяснить Сергею сущность изменений исторического процесса в результате, гм, его собственного воздействия на оный процесс. – Дальше? Ну, слушай… Следующие минут двадцать Степан старательно озвучивал все то, что помнил о послевоенном разделе Европы между союзниками, равно как и других событиях весны-лета победного сорок пятого. Самоубийство Гитлера и Геббельса, подписание безоговорочной капитуляции, советская и англо-американская зоны оккупации, Потсдамская конференция, репарации и изменения границ, подготовка к войне с Японией, легендарный сорокатысячный Парад Победы и брошенные под барабанную дробь к подножию Мавзолея знамена и штандарты поверженной Германии (последнее, судя по выражению лица, контрразведчика впечатлило особо)… – А с чехами-то что было? – помолчав, переваривая информацию, осведомился Шохин. – С чего взбунтовались-то? Алексеев тяжело вздохнул: – Давай я про это все-таки попозже расскажу? Если честно, не настолько оно и важно. Тем более в пятьдесят шестом еще и венгры в Будапеште взбрыкнули, там, насколько помню, вообще все жестко было, самые настоящие боевые действия в городе с кучей пожженных танков и множеством погибших с обеих сторон. Просто сейчас есть куда как более важные темы. – Например? – мгновенно собрался собеседник, смерив морпеха острым взглядом. – Например? – хмыкнул Степан. – Вообще-то у нас как бы война идет, не забыл? В июле на Курской дуге состоится крупнейшее в истории танковое сражение, исход которого окончательно переломит весь дальнейший ход Великой Отечественной. В нашу пользу переломит, понятно. – Так, погоди-ка… – нахмурился Шохин. – А что это за дуга-то такая? Не понимаю. – И не можешь понимать, поскольку нет ее еще пока, дуги этой. Точнее, стратегического выступа линии фронта в направлении противника, то бишь на запад. Только к весне окончательно сформируется, после чего фрицы его всеми силами срубить и захотят. Короче, на словах сложно объяснить, была б карта – показал. – А ты нарисуй, – предложил Сергей, торопливо вытащив из полевой сумки помявшийся от резкого движения лист бумаги и карандаш. – Хотя бы в общих чертах? Сумеешь? – Ну, в принципе… Планшетку дай, не на коленке ж рисовать? – Припомнив в уме карту, старлей коснулся грифелем бумаги. – Вот, гляди, тут Орел, тут Белгород, ниже – Харьков. Курск примерно посередине. В результате боев зимы-весны образовалась, ну, в смысле, еще образуется, вот такая здоровенная загогулина. Фрицев это, понятно, сильно разозлило, и они решили ее срезать сходящимися ударами, вот отсюда и отсюда. Бойня была жуткая, но ничего у них не вышло, ясное дело. Правда, и потери у нас тоже были жуткие, и в людях, и в технике. Понимаешь теперь, о чем я? Если довести эту информацию до Верховного командования, все еще можно переиграть в нашу пользу, время пока имеется. Как и что будет происходить в июле, я приблизительно помню, на нормальной карте покажу и распишу. А чехи с венграми? Да и хрен с ними, потом разберемся… – Если ты сейчас не соврал и ничего не перепутал, старлей, – с трудом подбирая слова, ответил контрразведчик, – то тебе и на самом деле цены нет! Как доберемся, найду карту, все подробненько на ней и отметишь. И на бумаге опишешь, само собой. Добро? – Куда ж я денусь? – криво усмехнулся морпех. – Только сперва я б все ж таки перекусил. – Накормлю от пуза, обещал же, – отмахнулся Шохин, занятый своими мыслями. – И насчет баньки договорюсь, косточки погреешь. Слушай, а вот насчет… Внезапно пронзительно взвыл ревун боевой тревоги. Катер, словно отзываясь на этот зов, резко изменил курс, ложась на правый борт. Контрразведчика с морпехом швырнуло друг на друга, раскидало, впечатало в переборки. Обшивка загудела от попаданий, причем стреляли определенно из чего-то достаточно крупнокалиберного, уж точно не пулемета пехотного калибра. Торопливо зачастил палубный ДШК, звонко захлопали сорокапятимиллиметровые пушки. «Морской охотник» подпрыгнул на волне, ухнул вниз. Еще одна серия звонких ударов, дробно простучавших по борту от носа к корме. Потолочная лампочка мигнула, на миг погаснув, затем снова загорелась неярким, моргающим светом. С кем именно воюет катерная команда, никакой ясности не было, но Степан ни секунды не сомневался, что произошло что-то достаточно серьезное… Глава 2. Бомба Борт катера МО-054, 10 февраля 1943 года С трудом удерживаясь на ногах – активно маневрирующий катер нещадно валяло с борта на борт, – Степан огляделся в поисках автомата, сброшенного с койки еще первым толчком. Подобрав оружие, запахнул недокуртку – обзавестись нормальной одежкой он так и не успел, по-прежнему щеголяя в кастрированной румынской шинели, после лесных приключений превратившейся в нечто уж вовсе неописуемое. – Далеко собрался? – мучительно морщась от накатывающей тошноты, осведомился контрразведчик. – Нужно наверх подняться, разузнать, что происходит, – возясь с поясным ремнем и подсумками с запасными магазинами, пояснил старлей… внезапно наткнувшись взглядом на невесть откуда взявшийся в руке Шохина пистолет. – Сидеть, – с металлом в голосе приказал тот. – Морячки сами разберутся, без нас. – Серега, ты чего? – опешил Алексеев, от неожиданности (и очередного резкого маневра катера, снова изменившего курс) плюхаясь обратно на койку. – Сдурел? – Рисковать категорически запрещаю! – отрезал тот, перекидывая через голову ремешок драгоценной полевой сумки. – С этой секунды от меня ни на шаг! И это приказ!