— Убирайся, Кэт. Я не могу сделать это сегодня вечером. — Но я же твоя лучшая подруга. Я разворачиваюсь к ней лицом, мои зубы сжаты от гнева: — Не используй эту фразу в отношении меня. Мы не… мы ничто, — у меня болит грудь от всего этого давления, нарастающего внутри. Недостаток кислорода в моей голове вынуждает меня держаться за подлокотник дивана. — Дин, ну же, — Кэт придвигается ко мне на дюйм. — Не веди себя так. Я крупно облажалась. Я знаю. Вместо того чтобы смотреть на ее лицо, все, на чем я могу сосредоточиться — это на огромном округлившемся животе. Мой малыш. По мере того как моя кожа становится все горячее, напряжение в груди усиливается, сбивая меня с ног. Я погружаюсь в мягкую ткань и изо всех сил вцепляюсь в подушку. Я наклоняюсь вперед, надеясь, что это поможет мне отдышаться. — Вызови врача, — говорю я ей, уставившись в пол. Она подходит ко мне вплотную и сжимает мой бицепс своей крошечной ручкой: — У тебя паническая атака. Контролируй свое дыхание. Все будет хорошо, — Кэт опускается на пол передо мной, держась одной рукой за мою руку, а другой за свой живот. Дьюк говорил правду. Чем больше я думаю о Кэт, ребенке и всей ее лжи, тем труднее мне слушать ее голос, когда она говорит мне сделать глубокий вдох. ГЛАВА 21 Пять месяцев после драфта в НХЛ Кэт Когда я смотрела по телевизору, как Дьюк выбивает дерьмо из Дина, мне хотелось прыгнуть сквозь экран и убить своего брата. Я хотела сказать Дину лично. Дьюк знал, что я забронировала и подтвердила свой билет на самолет на эти выходные. Какой ебанный придурок. Даже близнецы держались на расстоянии от Дина, чтобы я могла первой рассказать ему об этом. Ну, думаю, близнецы злятся на Дина за то, что он не рассказал им о наших тайных отношениях. Им нужно больше времени, чтобы переварить новость о ребенке. Не раздумывая, я вскочила на ближайший самолет из О'Хары и полетела прямиком в Вашингтон, округ Колумбия. Как только я приземлилась, я получила тонну гневных сообщений от Дина, но я проигнорировала их все с твердым намерением поговорить с глазу на глаз, что нам следовало сделать несколько месяцев назад. Сказав Дину подышать в течение десяти минут, он, наконец, успокаивается, позволяя мне провести пальцами по его руке. Он кладет руки мне на плечи и пристально смотрит в глаза, удерживая меня на месте. — Почему, Котенок? Почему ты скрывала это от меня? — Я не хотела разрушать твою жизнь. Тебе и твоей маме и так было достаточно тяжело. Ребенок — это еще одно осложнение, с которым тебе не нужно иметь дело. — Ты говоришь о моем ребенке. Нашем ребенке. Я бы никогда не стал рассматривать его как некую проблему. Я — не мой отец. — Я знаю это, Дин, — я выдохнула. — Я не это имела в виду. Все вышло неправильно. Видишь, именно поэтому я хотела поговорить об этом лично. — Почему ты ждала так долго? Сколько уже месяцев? Я встаю с пола и сажусь рядом с Дином на диван: — Больше семи месяцев. Его лицо искажается от гнева: — Ты знала об этом семь месяцев и не подумала рассказать мне раньше? Я должен был это выяснить, когда твой придурок братец наносит мне удары. — Ему не следовало этого делать. Мне так жаль. — Ты права. Если бы ты сказала мне об этом несколько месяцев назад, этой драки вообще не было бы. — Дьюка отстранят за это. — Предполагаешь, что от этого я почувствую себя лучше? Я пожимаю плечами: — Нет, но подумала, что это поможет. — Он напал на меня и нокаутировал судью. Ему повезет, если он снимет дисквалификацию хотя бы к концу сезона. — Да, знаю. Мой отец в бешенстве. Ты бы видел его по телевизору, когда он пытался рассказать о том, что произошло между тобой и Дьюком. Он даже извинился в прямом эфире перед тобой и лигой за поведение Дюка. — Твой отец не виноват в том, что Дьюк мудак. — У него проблемы с гневом, — я глажу Дина по плечу. — Мне жаль, что он выместил его на тебе. — Почему ты здесь, Кэт? — Дин откидывается на спинку стула и кладет голову на подушку, уставившись в потолок. — Дьюк уже разрушил твой секрет. Меня убивает, что Дин даже не может посмотреть на меня. Я переплетаю свои пальцы с его и держу его руку в своей. — Дин, пожалуйста, просто послушай меня минутку. Я ничего не могу сделать или сказать, что улучшило бы эту ситуацию, но мы можем постараться двигаться дальше. Нравится нам это или нет, но через два месяца у нас родится ребенок. Он будет здесь в мгновение ока. Я не хотела обременять тебя всем этим в течение твоего первого года в лиге. — Дерьмовая причина скрывать это от меня. Я имел право знать о своем сыне. — Знаю. Я не знаю, сколькими способами я могу извиниться. То, что я не сказала тебе, всегда будет моим самым большим сожалением. — Ты знаешь, как я рос, Кэт. Моего отца никогда не было рядом. Я не видел его столько лет, что уже даже не могу вспомнить, как он выглядит. Он оставил мою маму с кучей счетов, которые нужно оплатить, и ребенком. Так, с чего ты вообще взяла, что я мог так поступить с тобой? Я хочу быть частью жизни моего сына. — Конечно, — я сворачиваюсь калачиком рядом с Дином и глажу пальцами его ушибленную щеку. — Я тоже хочу, чтобы ты был частью его жизни. Мы можем сделать так, чтобы это сработало. — Ты переезжаешь в Филадельфию, — говорит он, поднимая голову с дивана. Он морщится от боли, поворачиваясь ко мне лицом. — Даже слышать больше не хочу ни слова о твоей стажировке. Ты можешь получить другую. — Но… — выдохнув, я даже не утруждаю себя спором. — Никаких «но», Котенок. Ты переезжаешь жить ко мне. У нашего ребенка будут мать и отец. — А что насчет нас? Он прищуривает глаза, глядя на меня: — А что насчет нас? — Ты ненавидишь меня? — я прикусываю нижнюю губу, ожидая его ответа, и между нами проходит мгновение. — Нет, я никогда не смог бы возненавидеть тебя. Я злюсь на тебя. Мне нужно, чтобы ты дала мне немного времени и пространства, чтобы все обдумать. — Мы расстаемся? — А мы когда-нибудь были вместе? — Только потому, что ты зол, не значит, что ты должен вести себя как мудак. Он стряхивает мою руку с себя и встает с дивана: — Тебе следует вернуться в Чикаго и собрать свои вещи. — Но у меня были для нас планы. Я хотела сводить тебя в какое-нибудь особенное место на твой день рождения. — В чем смысл, Кэт? У меня нет праздничного настроения. Мое лицо выглядит так, будто я провел двенадцать раундов с Холифилдом (прим. американский боксер), и я даже не могу смотреть на тебя, не стиснув челюсти, что только усиливает боль. — Оууу, — говорю я, поднимаясь с дивана и хватаясь за живот. Дин подходит ко мне и хватает за руку: — Ты в порядке, Котенок? Я беру его руку и кладу себе на живот, глядя на Дина снизу вверх: — Твой ребенок пинает меня. Думаю, он станет хоккеистом. Он агрессивен, совсем как его папа. Впервые с тех пор, как я вошла в гостиничный номер, Дин улыбается мне. Он наклоняется передо мной, держась за мои бедра, и прижимается щекой к моему животу. Пораженный, он отступает, когда Ной снова пинает его. — Привет, малыш, — шепчет он нашему сыну. — Я твой папа. Я провожу пальцами по влажным волосам Дина. На нем все еще надето только полотенце после душа, что немного отвлекало меня на протяжении большей части нашего разговора. Прошло слишком много времени с тех пор, как мы в последний раз были вместе. — Ты будешь замечательным отцом, Дин.