На деле же этот вечер – моя последняя капля. – Дашка, я беременна, – широко улыбаясь произносит подруга, как только Давид с Тимуром уходят обсудить рабочие моменты в кабинет, а мы остаёмся убирать со стола. Надо бы кинуться с объятиями и кричать «Поздравляю», но я безбожно торможу и хлопаю глазами. В голове почему-то возникает образ той малышки, что каталась с нами на катере. Её милое личико в розовой шапочке, которую она так и норовила стянуть. Скоро у них с Давидом будет кто-то похожий. А я, возможно, превращусь в бешеную тётку, которая как одержимая носится с чужим ребёнком. Ведь на моём горизонте маячит лишь разбитое сердце и море выплаканных слёз. – Если честно сама до конца не поняла. Только вчера узнала. Лена кладёт ладонь поверх ещё плоского живота, и я наконец-то отмираю. – Дорогая, прости! Я очень рада за вас, – осторожно обнимаю подругу, будто боюсь задеть ещё несуществующий живот. – Просто поверить не могу. – Давид пока не в курсе, – заговорчески шепчет она. – Хочу сделать сюрприз в виде коробочки с тестом и снимком УЗИ. Широко улыбаюсь, представляя реакцию Давида. Конечно же, он будет рад. Этому ещё не родившемуся малышу повезло с родителями. Я уже вижу, как Давид каждый вечер разговаривает с животиком и, словно наседка, квохчет над Леной. – Если нужна помощь в организации сюрприза, только ска – закончить фразу мне не даёт телефон Тимура. Он оживает знакомой мелодией, и я невольно кошусь на экран. «Амира» светятся на нём незнакомые, отравляющие кровь буквы. Я знаю, как зовут сестёр Тимура. Амиры среди них нет. «Амира», зачем-то произношу вслух. Красивое имя. И девушка, которая его носит, наверное, тоже. Меня захлёстывает разрывающими эмоциями. Такое чувство, будто это я только что узнала, что у моего жениха есть временная подружка, с которой он коротает дни перед нашей свадьбой. Руки так и зудят сбросить вызов. Удалить контакт и для надежности отключить телефон. Но совесть категорически против. Поэтому я лишь гипнотизирую разрывающийся смартфон, пока его хозяин всё-таки не появляется рядом. Он хмурится, молча блокируя экран, и переводит на меня нечитаемый взгляд. Хочется, чтобы он как-то дал понять, что это звонок ничего не значит. Но Тимур лишь прячет телефон в задний карман и, виновато взглянув сквозь меня, уходит обратно к Давиду. Надо сделать пару глубоких вдохов, но не получается. Лёгкие сжаты в тиски. А горло словно сдавливают невидимые щупальцы: руки той самой Амиры. Просто раньше она воспринималась мной как нечто вымышленное. Например, ты знаешь, что когда-то постареешь, но в двадцать это кажется таким далёким и неважным, что глупо интересоваться у подруг, к какому косметологу они ходят. А сейчас, даже сквозь расстояние невеста Тимура обозначила своё присутствие. Она есть. Она реальна. Она ждёт его. Ей надоело прятаться в тени, и она хочет его внимания. То, которое ворую я. – Ты сегодня какая-то молчаливая, – выдаёт свои наблюдения Тимур, когда они с Давидом заканчивают о чём-то спорить в кабинете и наконец-то появляются в гостиной. – Что-то случилось? Невеста твоя случилась. Разве трудно догадаться? – Никак не могу придумать, что подарю тебе на свадьбу, – привычно прячу обиду за слоем едкого сарказма. Тимур улавливает посыл, но никак не комментирует. Видимо, мудрости у него в разы больше, чем у меня. Раз он решает не портить отведённое нам время ненужным выяснением отношений. Остаток вечера как на автопилоте. Провожаю гостей. Иду в душ. Минут двадцать пытаюсь расслабиться, стоя под волшебными струями воды. Они бережно стучат по коже, но нужного спокойствия не приносят. На душе скребут не кошки, а настоящие тигры. Царапают острыми когтями то, что спрятано глубоко под рёбрами. В голове, будто на повторе звучит «Амира». И это имя, подобно заклинанию, вытягивает из меня все силы. Ложусь в пустую постель, прислушиваясь к шороху в квартире. Тимур в кабинете, а я не рискую туда заходить. Вдруг он сейчас разговаривает с ней. С будущей женой. Обсуждает банкетное меню или утверждает список гостей. Становится так гадко, что хочется ещё раз сходить в душ и смыть с себя это ощущение ненужности и использованности. Да, я была предупреждена обо всём заранее. Но разве можно подготовится к смерти, даже зная, что конец уже близко? Вечность спустя Тимур всё-таки ложится рядом и притягивает к себе, но я притворяюсь спящей. С трудом сдерживая слёзы, жду, когда рука, обнимающая меня, безвольно спадёт вниз. Как только сильное тело расслабляется, а дыхание становится размеренным и убаюкивающим, я максимально беззвучно отрываю себя от мужчины мечты и, не оглядываясь, выхожу из комнаты. Знаю, стоит посмотреть на него, и я не смогу уйти. Но надо поставить точку. Не хочу ждать, когда Тимур поблагодарит за проведённое время и неумело намекнёт, что мне пора собираться домой. Быстро побросав вещи в сумку, вывожу дрожащей рукой на первой попавшейся салфетке прощальное послание. Только слёзы, градом стекая на неё, заставляют слова танцевать и превращают их в кляксы. «Спасибо за сказку! Пообещай, что будешь счастлив!». Клочок бумаги с парой предложений - всё что остаётся после меня в тёмной чужой квартире. Глава 44 – Данечка, я не знала, что у нас поселились квартиранты, – мягко произносит бабушка, с интересом рассматривая жёлто-красных птиц. Она обходит клетку с разных сторон, но тем двоим нет до неё никакого дела. Сидя плотно прижавшись друг к другу, они игнорируют нас. Ну прям настоящие неразлучники. По-другому и не скажешь. – Они ещё обживаются бабуль, – насыпаю новым соседям корм и пытаюсь изобразить что-то похожее на улыбку. Боковым зрением вижу, что бабушку давно не интересуют пернатые. Прищурившись, она внимательно за мной наблюдает. Да, этого Штирлица в юбке попробуй, проведи. Могу хоть сколько угодно безмятежно улыбаться, но главное, она считает по глазам. – Чай пойдём пить? Я "Павлову" твою любимую принесла. – Согласна на "Павлову" и без чая. А если честно, согласна на компанию бабушки даже и без "Павловой". Её появление как глоток свежего воздуха. Хотя бы на время я могу побыть маленькой девочкой, которой для счастья нужен лишь сладкий десерт, а не чужой мужчина. – Нет-нет, Данечка. В сухомятку дурной тон. Однако пока бабуля колдует над чаем, попутно рассказывая, как они с её новым возлюбленным съездили в Крым, половину пирожного я всё-таки успеваю съесть. – Так откуда сожители у тебя появились, Дашуль? – Аккуратно интересуется, ставя на стол кружки с дымящимся ароматным напитком. – Прилетели зимовать? Знаю, что мне необходимо выговориться. Возможно, хоть тогда станет чуточку легче. Но никак не могу собраться с мыслями. Не знаю с чего начать. Какие моменты опустить. Поэтому опять занимаю рот нежнейшим безе. Лукавый бабушкин взгляд так и кричит: «Шути-шути. Правду я из тебя всё равно вытащу». – Знакомый подарил, бабуль, – надеюсь, она не замечает, как дрожит мой голос на обычном слове «знакомый». Буквально на следующий день после моего ухода неизвестный мужчина принёс огромную коробку, в который я обнаружила клетку с двумя перепуганными яркими птицами. Неразлучники. Так гласила книга, которая к ним прилагалась. Наверное, только благодаря им я до сих пор не сошла с ума. Они умело разбавили моё одиночество и разукрасили внезапно наступившую серость. Будто с отъездом Тимура яркая и уютная осень резко потеряла своё очарование. Вообще, я смутно помню первую неделю без мужчины мечты. Я плакала днями напролёт. И, кажется, чуть не затопила соседей. Слёзы лились каким-то нескончаемым потоком. Даже когда в организме уже не было жидкости и щёки были сухими, я продолжала всхлипывать и по ощущениям выплакала ещё целое озеро. Унылые промозглые дни сменялись один за другим. Радовало лишь то, что я могла и вовсе не выходить из дома. Благо, удалённая работа переводчика позволяла, сидя в четырёх стенах, зализывать душевные раны. Но если бы мне пришлось выйти на улицу, то соседи, судя по моему внешнему виду, наверняка бы принялись высказывать соболезнования и спрашивать, кто из близких умер. А так я переводила тексты, устроившись на подоконнике, и время от времени бездумно поглядывала на своё отражение в мокром окне. Припухшие от слёз глаза стали моим повседневным макияжем, а пижама заменила деловой костюм. Но внешний облик и близко не передавал того, что творилось внутри.