Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 34 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Нет, что вы, я очень хорошо Вас понимаю! — Ах, значит, вы меня понимаете. Тогда вам, как голландцу, должно бы сделаться немного не по себе от этого понимания. Маленькая страна, давно перенаселённая и к тому же с научными стандартами из самых высоких в мире! Да у вас, наверное, геологи друг друга поедом едят. И, должно быть, многие впадают в соблазн принять сплюнутую коллегой косточку за клык пещерного медведя! — Конечно, у нас маленькая страна. Но недра очень разнообразны. — Это вам так кажется. Потому что у вас на каждый квадратный метр — по геологу с микроскопом! Но куда вы денетесь от того, что у вас нет гор? Тем более нет ни плоскогорий, ни ледников, ни водопадов. А всё, что у вас есть — это болота, грязь и глина! В конце концов ваши геологи займутся подсчётом песчинок — по одной. Это никакая не геология, для меня, по крайней мере. Это мелочёвка, бухгалтерский учёт! Verfallene Wissenschaft, так я это называю, verfallene Wissenschaft! Я посмеиваюсь, непроизвольно, но вежливо. — Ах, профессор, так ведь нашли же и каменный уголь, и соль, и нефть, и газ! — А главные задачи, господин хороший? А фундаментальные проблемы? Как произошла наша планета? Что нас ждёт в будущем? Предстоит ли нам новый ледниковый период, или же на Южном полюсе в один прекрасный день вырастут финики? Вопросы и задачи, сообщающие величие науке, представляющие её истинное назначение? Опираясь обеими руками на скрипящий стол, он резко встаёт. — Истинное назначение науки! Вы меня понимаете? Уголь, чтобы растопить ваш камин, газ, чтобы сварить яичко на завтрак, и соль, чтобы это яичко посыпать — да это просто бакалейная лавка какая-то! А что есть наука? Наука — это титанический порыв человеческого интеллекта, грандиозная попытка вырваться из космической изоляции путём познания! 2 Нуммедал выходит из-за стола, с краем которого ни на секунду не теряют контакта кончики его пальцев. — Я думаю показать вам сегодня кое-что из окрестностей Осло. Где здесь эти карты… Он подходит к одному из заваленных картами журнальных столиков. — С удовольствием, — говорю я. Я сказал это без особого воодушевления, машинально. Но что, если бы я объяснил, что мне нужно сегодня же продолжить своё путешествие на Север? Он поворачивает обратно вниз свои вторые очки и подносит карту к глазам. А что, если прямо признаться, что я приехал только ради обещанных аэрофотоснимков? Он приоткрывает рот. Или, может быть, сказать ему, что я уже взял билет на самолёт в Тронхейм? Что я должен уйти через четверть часа? Но вдруг он сочтёт это за грубость и отправит меня в Финскую Марку с пустыми руками, без всяких снимков? Я подхожу к нему на шаг, встаю рядом у журнального столика. Карта, которую он держит в руках, долго лежала свёрнутой, и теперь углы её заворачиваются вовнутрь. Нуммедал сгибается, чтобы разложить карту на столе, я придерживаю для него неподатливую бумагу. Это фототипия. Может быть, какая-нибудь неопубликованная карта, которую Нуммедал извлёк специально для того, чтобы меня порадовать? Но нет, самая обычная геологическая карта района Осло. — У меня должен где-то быть ещё цветной экземпляр, — говорит Нуммедал. Проходя вдоль стола, он сбрасывает с него целую стопку бумаг, которые веером ложатся по полу. Пытаясь их подхватить, я падаю на колени. — Ладно! Оставьте вы это! Я поднимаю на него глаза. Теперь он держит в руках другую карту, наклеенную на льняное полотно. С полными бумаги руками я поднимаюсь на ноги. Нуммедал, кажется, не обращает внимания. — Я уже нашёл карту. Пойдёмте скорее со мной. Я кладу бумаги на стол и следую за ним. Интересно, что у него за карта? Пока я придерживаю для него дверь, я вижу, что это та же самая геологическая карта района Осло, только цветная. Что же он, совсем не понимает, зачем я приехал? — Эта карта подклеена, — говорит он, — но неправильно. Она из-за этого не складывается. Мы идём к лестнице. Я — слева от него, несу под мышкой карту, свёрнутую в рулон. — До войны я побывал в Амстердаме, — рассказывает Нуммедал. — Видел Институт Геологии. Великолепное здание. Богатые коллекции из Индонезии.
Его правая рука скользит вдоль стены. — Должно быть, утрата колоний была страшным ударом для вашей геологической науки. — Это только на первый взгляд так кажется. К счастью, на самом деле у нас и теперь достаточно возможностей для работы за границей. — За границей? Ах, молодой человек, не мечтайте понапрасну! За границей есть свои собственные геологи. И если ваши будут постоянно связывать все свои надежды с другими странами, то ничего, кроме трудностей, вам это не принесёт. Тринадцатая ступенька второй лестницы. — Возможно, — говорю я. — Но, видите ли, в наше время, когда есть так много разных международных организаций… Когда границы становятся всё прозрачнее… — На бумаге всё это выглядит прекрасно! Но откуда взяться у вас глубокому, естественному пониманию действительно важных вещей, если вы живёте и учитесь на клочке грязи и глины, где нет ни одной-единственной горы? Хорошо ещё, что он вовсе не ожидает ответа на свой вопрос. — Вы, конечно, согласны, — поясняет он, — что тектоника — именно та область геологии, где есть простор для гениальных теорий. Что может быть выше, чем восстановить внутреннее строение Альп или процесс формирования Скандинавского Щита по немногим отрывочным наблюдениям и измерениям? Мы ещё не спустились до конца, но он останавливается. — В такой стране, как Голландия, нигде не найдёшь твёрдой почвы под ногами! Первое, что мы видим по приезде в Голландию, это — знаете, что? Вышка на лётном поле с надписью: «Aerodrome level 13 feet below sea level». Добро пожаловать, дорогие гости! Со смехом он спускается по последним ступенькам, но внизу снова останавливается. — Я бы сказал, что наводнение пятьдесят третьего года всё же послужило вам хорошим уроком. Любой другой народ давно ушёл бы с этих земель, вверх, туда, куда не добраться морю. Но только не голландцы! Хотя, впрочем, куда же им идти. Молодой человек! Уверяю вас — если целый народ веками пытается жить на земле, которая, собственно, принадлежит рыбам и не создана для людей, — у такого народа с течением времени неизбежно вырабатывается особенная философия, в которой нет больше ничего человеческого. Философия, построенная исключительно вокруг задачи самосохранения, и с единственной целью — избежать сырости! В чём же может заключаться объективная ценность подобной философии? И где в ней место действительно важным проблемам? Целая куча возражений роится у меня в голове: бывает ли вообще у философии объективная ценность, что за «действительно важные проблемы», и не является ли самосохранение такой проблемой в полном опасностей мире, но всё меньше и меньше мне хочется излагать всё это по-немецки. Часы в вестибюле показывают пять минут первого, вахтёр ушёл. Нуммедал направляется к его столу, опускает на стол руку, и так на ощупь добирается до стенного шкафа и открывает его. Оттуда он достаёт шляпу и трость. Трость покрашена в белый цвет, под рукоятью — красное кольцо. Слепой покровитель слепого вахтёра. 3 На улице я чувствую себя, как любящий внук, собравшийся в прекрасный солнечный день на прогулку с полуслепым дедушкой. Но это он берёт курс на ресторан. Это большой, солидный ресторан. Был когда-то. Теперь здесь стоят столики без скатерти, а вокруг них — стулья из розового пластика. Стены обиты фанерой пастельных тонов и дырявым пластиком, местами отделаны под дерево. Официантов нет, только девушки, убирающие грязную посуду. Звуковой фон: Skating in Central Park. В исполнении The Modern Jazz Quartet. Протискиваясь между столиками и стульями, я заботливо подвожу Нуммедала к длинному прилавку. Ставлю два фанерных подноса на дорожку из никелированных прутьев. Нуммедал стоит рядом со мной, белая трость висит у него на согнутой руке. Трость раскачивается и время от времени попадает мне в лицо, потому что рукой, на которой она висит, Нуммедал пытается привлечь внимание персонала. Целого ряда свежевымытых блондинок с наколками из зелёного льна в волосах. Мы с Нуммедалом стоим среди оголодавших людей, каждый из которых продвигает свой поднос вперёд, как только берёт очередную тарелку с витрины. Нуммедал же так занят своими действиями, что иногда забывает сдвинуть поднос. За ним образуется затор. Время от времени Нуммедал издаёт звук: «Фрекен!» Фрекен! Ни одна фрекен не слышит. Фрекен полностью поглощены тем, что ставят новые тарелки на прилавок. Ни закусочная, ни хлебная фрекен не слышит, фрекен Суп и фрекен Мясо тем более. А чего, собственно, хочет Нуммедал? Зачем ему вообще о чём-то спрашивать? Он ведь и сам может взять всё, что ему угодно? И даже если он для этого слишком плохо видит, он ведь может объяснить мне, что ему нужно? Бедный дедушка впал в детство и поднимает шум по пустякам. Время от времени я проталкиваю его поднос вперёд вместе со своим. Мы стоим уже у десертов, и до сих пор ничего не выбрали. Значит, придётся идти обратно и опять стоять всю очередь. Сам я тоже ничего не осмелился взять. Даже не дерзнул обзавестись стаканом, ножом, вилкой и салфеткой. В конце концов Нуммедал застывает на месте так упорно, что в очереди образуется дыра. Взять, может, ананас со сливками, ради хоть какого-то действия? Люди, стоявшие перед Нуммедалом, уже прошли кассу. Я испуганно оглядываюсь на тех, что стоят за нами, — не рассердились ли? Нет, ни жалоб, ни вздохов не доносится от них. О суровые викинги, благородная раса, которая никогда никуда не торопится. Нуммедал продолжает издавать звуки. Теперь я различаю и второй звук: гравлакс! Ананасно-сливочная девушка это тоже расслышала. Она склоняется к Нуммедалу, отрицательно качает головой, снова выпрямляется, призывая на помощь других девушек, мимо которых мы уже прошли. Слово зарегистрировано и на стороне посетителей тоже. Все клиенты ищут гравлакс. Они всё ещё снимают тарелки с витрины, рассматривают и обнюхивают их, когда слово «гравлакс» возвращается к сливочной фрекен, от наколки к наколке, снабжённое окончательным отказом.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!