— Нет, дальше. — Возвращаешься с Северного мыса? — Нет. — А как же тебя сюда занесло? — Я живу в Хоннингсвоге. — А где это, Хоннингсвог? — На том же острове, что и Северный мыс. — Это далеко на севере. — Да. — Зимой, наверное, всё время темно. — Да, всю зиму. — И что же ты тогда делаешь? Ходишь по вечеринкам? — Нет, учу уроки. В это я охотно верю, потому что она отлично говорит по-английски, но всё-таки зачем-то спрашиваю: — Значит, ты ещё учишься в школе? — Конечно. — Сколько же тебе лет? — Пятнадцать. — Пятнадцать? Да ты шутишь. Девятнадцать. — Нет, пятнадцать, — и она отворачивается от меня. Ну и дурак же я. Теперь она, наверное, думает, что я счёл её слишком маленькой. Она ведь и так всего лишь отвечала на мои вопросы. Проходит довольно много времени, прежде чем я осмеливаюсь снова с ней заговорить. Наконец решаюсь: — Я из Голландии. — О. — Я довольно долго пробыл в Финской Марке. — А что ты там делал? Ловил рыбу? — Нет, изучал грунт. — Ты студент? — Да. — Нашёл что-нибудь интересное? — Как тебе сказать. Она протягивает руку к моему ремню и указывает на футляр, в котором когда-то был компас. — Что у тебя там? Пистолет? — Просто пустой футляр. Я открываю его, демонстрирую пустоту и говорю: — Там был компас, но я уронил его в трещину. Глупо, правда? — Жаль. Такая красивая кожа. Твой футляр всё ещё выглядит как новенький. — Хочешь — возьми его. — Да ты что! — Мне он всё равно больше не нужен. — Ты ведь можешь купить новый компас. — Возьми на память. — Да зачем он мне? Нет, этого я тоже не знаю — зачем он ей. «На память!» О человеке, о котором она не знает ничего, даже имени. Теперь я уже совсем не понимаю, о чём я мог бы с ней поговорить, и битый час тупо сижу, не произнося ни слова, как будто я и не пытался с ней познакомиться. Скайди. Остановка на плато, у деревянного ларька. Я выхожу, ковыляю по площадке. Девушка тоже выходит из автобуса, и, к моему удивлению, идёт со мной рядом, держась со стороны моей больной ноги. Очевидно, она всё же считает, что имеет ко мне какое-то отношение. Кажется, она с трудом сдерживается от того, чтобы предложить мне свою помощь. Туристический лопарь появляется из своего шалаша, во рту трубка с медной крышкой, в руках оленьи рога. Точно так же он появился и в прошлый раз, когда мы с Арне стояли здесь, поёживаясь, под серым, как будто зимним, небом. Тогда всё было ещё впереди, тогда Арне был жив. Я останавливаюсь, как вкопанный, и беру девушку за руку. Она смеётся. — Почему ты смеёшься? — А ты почему не смеёшься? В ларьке я, исполненный отцовских чувств, покупаю ей шоколадку. Когда автобус снова отправляется, я долго и мучительно ломаю голову над вопросом — как бы мне всё-таки продолжить разговор, но в конце концов так ничего и не придумываю, кроме: — Ты так и не сказала мне, как тебя зовут. — Меня зовут Ингер-Мари. Называюсь сам: одно слово. Сюжет исчерпан. Поэтому я достаю блокнот Арне, открываю его на той странице, где написано моё имя, и передаю блокнот девушке. — Вот, — говорю я и указываю на ту строчку, в которой говорится обо мне. — Ты можешь разобрать, что здесь написано? Можешь перевести мне, начиная вот отсюда? Она смотрит в блокнот, шевелит губами. Указательный палец, кончающийся обкусанным ногтем, скользит от слова к слову. Дойдя до конца страницы, он возвращается к моему имени, и Ингер-Мари читает вслух: — Альфред свернул не в ту сторону. Сначала я подумал, что это шутка. Подождал минут пятнадцать, но он не возвращался. Я искал его весь день. В конце концов вернулся в ущелье. Буду ждать его здесь. Местные габбровые породы легко рассыпаются на мелкий щебень. 33. П. 234… Ингер-Мари начинает запинаться. — Это можно пропустить. Через пару строчек она снова начинает читать: — Альфред так и не вернулся. Всё-таки останусь здесь; если понадобится, хоть на неделю. Я давно заметил, что ему приходится трудно на такой непривычной для него местности. Восхищён его упорством. Никогда не жалуется, хотя несколько раз очень неудачно упал. К тому же по ночам я не даю ему спать своим ужасным храпом. Другой давно бы сказал — всё, хватит, с меня довольно. Склон… Я киваю головой, забираю блокнот у неё из рук, захлопываю его, не могу выговорить ни слова. Автобус едет дальше в облаках пыли. — «Альфред» — это ты? — спрашивает она. — Да. — У тебя очень болит нога? — Нет, не болит уже давно, — лгу я.