Я выключаю радио и ложусь в кровать. Мне не спится. Здесь, так далеко на севере, в это время года солнце почти не заходит за горизонт. Хотя перед окном и висят чёрные занавески, всё равно понятно, что на улице светло. В половине пятого я всё ещё бодрствую. В восемь от здания SAS на аэродром уходит автобус. Если я засну сейчас, то, наверное, просплю. Но я не засыпаю. В пять я встаю, раздвигаю занавески и ещё раз принимаю душ. Вытираясь, я чувствую себя несколько более сонным, чем раньше, но для того, чтобы снова лечь спать, уже слишком поздно. В раздумьях я сижу голый на кровати. Решаю всё же упаковать чемодан и как следует проверить содержимое рюкзака. Горные ботинки, молоток, спальник, фляжка, кружка, чистый блокнот для заметок, фотоаппарат, плёнки, геологический компас, который Ева подарила мне ещё на первом курсе. Это довольно большой инструмент, с подробной шкалой, прямоугольным основанием, визирами, угломером, ватерпасом и зеркалом. Я раскрываю его и рассматриваю своё лицо в зеркало. Когда Ева подарила мне этот компас, она сказала, что именно из-за зеркала он показался ей таким забавным подарком. Ещё она сказала: «Я не знала, что геология — это такая наука, где нужно всё время смотреть в зеркало». Тогда ей было двенадцать лет, моей младшей сестре. Дело не только в том, что от неё я впервые услышал это замечание; на мой взгляд, она была совершенно права. За эти годы я, наверное, в десять раз чаще вынимал компас из футляра для того, чтобы посмотреться в зеркало, чем для того, чтобы делать какие-либо замеры. Зеркальце такое маленькое, что когда в нём отражаются мои глаза и нос, то уши невидимы. Если я смотрю на подбородок, то не видно глаз. Даже когда я держу его на расстоянии вытянутой руки, оно не отражает всего лица. Но обходиться без зеркала я не могу. По-моему, в истории человечества есть три важных этапа. Сначала человек не знал, что такое отражение, точно так же, как этого не знают животные. Посадите кота перед зеркалом, и он подумает, что это — стекло, за которым сидит другой кот. Будет на него шипеть, пытаться зайти с другой стороны. В конце концов потеряет к нему всякий интерес. Некоторые кошки вообще никогда не обращают внимания на своё отражение. Такими были и первые люди. На сто процентов субъективными. «Я», размышляющее о «себе», было тогда невообразимо. Второй этап: Нарцисс видит своё отражение. Самый великий учёный древности — не Прометей, открывший огонь, а Нарцисс. В первый раз «я» видит «себя». Психология была тогда ненужной наукой, поскольку каждый был для себя тем, чем он был, а именно — своим отражением. Оно могло нравиться ему или нет, но оно не могло его предать. Человек и его отражение тождественны, симметричны. Мы лжём, и отражения лгут вместе с нами. Только на следующем этапе на нас обрушился смертельный удар правды. Этот третий этап начинается с изобретения фотографии. Часто ли бывает, что паспортная фотокарточка нравится нам так же, как и отражение в зеркале? Крайне редко! Раньше, когда кто-нибудь заказывал портрет, а потом находил этот портрет непохожим, можно было свалить всю вину на художника. Но камера, как мы знаем, лгать не может. И так с течением времени, посредством бесчисленных фотографий, мы обнаруживаем, что редко бываем собой, не симметричны с собой, что большую часть жизни мы существуем в каких-то странных воплощениях, от всякой ответственности за которые охотно отказались бы, если бы могли. Страх, что другие люди видят его таким же, как на этих странных фотографиях, что в их глазах он, может быть, совсем не похож на любимое отражение, расщепил человека на целую армию, состоящую из генерала и взбунтовавшихся солдат. Привычное «Я», ставящее себе определённые цели — и множество призраков, которые постоянно его предают. Это и есть третий этап: сомнения в себе, раньше довольно редкие, разгораются, доводя до беспомощности. Психология расцветает. По крайней мере, у себя в компасе я ношу с собой того солдата, который верен мне в жару и в холод. Он напишет мне диссертацию, да так хорошо, что я защищусь с отличием, а потом стану профессором. Если газеты захотят напечатать его портрет, я заставлю их сфотографировать его столько раз, сколько понадобится для полного сходства. Но сегодня утром у него красные глаза, потому что он не спал всю ночь — а я всегда плохо сплю. И подбородок его зарос, ведь я ещё не брился. Побрившись, я одеваюсь. Долго раздумывая, упаковываю рюкзак и чемодан. Вещи, которые я оставлю в Алте, — белые рубашки, электробритву и так далее, — кладу сразу в чемодан. В рюкзак — блокнот, шерстяные носки, ручку, карандаши, молоток, пластиковые пакеты, которые никогда не помешают, горные ботинки, спальник, радиоприёмник. Железная рулетка? Не могу найти. Наверное, забыл дома. В записной книжке отмечаю, что должен купить рулетку в Тронхейме: пишу «железная рулетка» под «Остмаркнесет», адресом Геологической Службы. Перед завтраком ещё раз проверяю ванную, шкаф, письменный стол и ночной столик. Нет, ничего не забыл. Я осматриваю даже те ящики и шкафы, которыми не пользовался. Ненавижу беспорядок. Разбросать вещи, попасть в непредвиденную ситуацию, не знать, что делать — нет ничего отвратительнее. Я не свалюсь в расщелину, как мой отец, и даже если так случится, я буду к этому готов. Поскользнувшись, я не растеряюсь. Смогу за что-нибудь ухватиться, как-нибудь задержать падение. Но что я вижу, выставив чемодан и рюкзак в коридор и собираясь захлопнуть за собой дверь? На вешалке лежит открытка. Та самая, что я вчера вечером написал Сиббеле. Вовремя заметил! 8 Когда в первый раз объявляют рейс на Тронхейм, я не торопясь иду к самолёту. Вежливо здороваюсь со стюардессой. Положив плащ и фотоаппарат в сетку под потолком, я сажусь и зеваю. Теперь можно поспать, и я закрываю глаза. Веки, недостаточно тяжёлые, поднимаются снова. Сиденье рядом со мной свободно. Окошко, у которого я сижу, — прямо над крылом, так что ничего не видно. Стюардесса проходит со стопкой газет. Я, не глядя, беру одну из них, листаю. Читать мне, собственно, не хочется, но это получается само собой. «ЗНАМЕНИТЫЕ ШЕРПЫ — ОПОРА ГОЛЛАНДСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ» Это письмо из той гималайской экспедиции, в которой участвует Брандель. «Наш первый лагерь расположен недалеко от аэродрома Покхара, с видом на такие гималайские гиганты, как Аннапурна (8078 м.), Мачхапучхаре (6997 м.) и Ламджунг Гимал (6985 м.), которые, с их покрытыми льдом вершинами, властвуют над ландшафтом… Мы должны ещё дождаться прибытия Вонгдхи, вождя шерпов. Восемь дней назад он с сотней носильщиков вышел из Катманду. Многие считают, что термин „шерп“ обозначает носильщика или горного проводника, вне всякого сомнения, оттого, что широкая публика узнала о шерпах благодаря гималайским экспедициям. В действительности же это отдельная народность. ОПЫТ Вонгдхи всего двадцать девять лет, но он уже успел прославиться в многочисленных экспедициях. Лишь недавно он, вместе с нашим французским коллегой Лионелем Террэ, покорил гору Джанну в Восточном Непале, высота которой — почти 8000 метров. При этом нужно отметить, что Вонгдхи, в отличие от Террэ, не пользовался кислородной маской. Он участвовал и в Женской Гималайской Экспедиции на Чо Ою, закончившейся особенно трагически: руководитель экспедиции Клод Коган, Клодина ван дер Стратен и три шерпа оказались погребены под огромной снежной лавиной. Вонгдхи был одним из этих шерпов и единственным из пятерых, кому удалось остаться в живых. На своём ломаном английском он рассказывал нам о том, как при помощи складного ножа, случайно оказавшегося у него в нагрудном кармане, он смог выкопаться из снега. В этой экспедиции он отморозил несколько фаланг, которые позднее были ампутированы во Франции. ОМЛЕТ Среди нас есть ещё один знаменитый шерп: повар Дану. Экспедиции буквально сражаются между собой за то, чтобы заполучить этого невысокого парня, наделённого необычайным кулинарным мастерством и удивительной бодростью духа. Для Дану остановка на ночлег — всегда самое важное событие дня. Когда мы, до одури радуясь тому, что идти сегодня больше никуда не надо, наконец садимся отдохнуть, Дану начинает носиться вокруг и хлопотать по хозяйству. Чай, как правило, готов через пять минут, и часто вместе с превосходным омлетом… гораздо лучше, чем мы привыкли дома! Иногда мне казалось, что Дану вбежал в ближайший дом и схватил там чайник с огня… лишь бы только не заставлять своих сахибов ждать! В общем, Дану — чудесный парень. ВЕРНОСТЬ Небольшой инцидент, случившийся во время нашего путешествия, прекрасно иллюстрирует ментальность шерпов. Когда мы с Бранделем спали в палатке по соседству с одной горной деревушкой, какой-то местный хулиган стал кидаться в палатку камнями со склона. Немедленно прибежали шерпы и прогнали наглеца. Через четверть часа, задремав было, я проснулся от шороха перед палаткой… и обнаружил Дану, лежащего поперёк входа в спальном мешке, с топором, полного решимости, если понадобится, защищать своих сахибов с оружием в руках! Эту решимость не сломил даже пошедший ночью дождь: Дану остался с нами до рассвета! Так что недаром шерпы известны своей верностью и надёжностью. ВЕС Носильщиков, или кули, набирают главным образом в окрестностях Катманду, где многие жители — профессионалы. Подённая плата там, между прочим, сильно ниже, чем в Покхара, где свои услуги предлагают случайные люди. Во время экспедиции нормальным считается груз в тридцать — тридцать два килограмма, но носильщики способны взвалить на себя и гораздо большую тяжесть, и, если понадобится, нести её с раннего утра до позднего вечера. Бывает, что нести приходится шестьдесят килограммов и больше, десятки километров по горам. Но тогда носильщик продвигается очень медленно. Самого сильного мы видели на лётном поле в Покхара. В нашем грузе, который только что прибыл самолётом из Катманду, был ящик весом 125 килограммов. Ни один человек не хотел за него браться, пока какой-то мальчик лет семнадцати не взвалил его на спину и не прошёл с ним в гору метров двести. Паренька потом взвесил один из наших врачей. Вес: тридцать семь килограммов! В ПОХОД Что касается самого восхождения, то нет никаких сомнений в том, что сильнейшие — такие, как Вонгдхи, Дорджи, Дану и Мингма Циринг, — достойно проявят себя при установке высотных базовых лагерей на нашей горе — Нилгири, и, скорее всего, по меньшей мере один из них взойдёт с нами на вершину». Верные шерпы проявляют себя достойно… Газеты с меня довольно, и я кладу её на свободное сиденье рядом. Когда я в самолёте, у меня всегда такое ощущение, что это не я куда-то еду, а меня куда-то везут. Ничего интересного нет ни на крыле за окном, ни тем более на спинке кресла у меня перед носом. Только западная цивилизация могла выдумать такой вид транспорта, где пассажиру совершенно нечего делать, кроме как часами пялиться на спинку соседнего сиденья, к которой ещё и приделана сетка с пакетами из плотной бумаги для тех, кого тошнит. Лучше уж ехать на спине верного шерпа. Который готов нести вчетверо больше собственного веса для своих сахибов. Кто бы для меня что-нибудь в этом роде проделал? Арне попытается найти в Скуганварре кого-нибудь, кто дал бы нам лошадь, которая провезёт наш багаж первые двадцать пять километров. Потом лошадь нужно будет вернуть. Там, куда мы собираемся, лошадям нечего есть. Так что на второй день лошадь повернёт обратно. Дальше мы пойдём, таща на себе еду на несколько недель и оборудование. Без шерпов, которые, если нужно, под дождём ложатся на землю перед палаткой, защищая своих сахибов. Без повара Дану, за которого сражаются экспедиции. Дану, наделённого необычайным кулинарным мастерством и удивительной бодростью. Который готов вломиться в ближайший дом за кипящим чайником, чтобы приготовить сахибам вкусного чаю в конце трудного дня. «ОМЛЕТ» Собственно, я не имею ни малейшего представления о том, сколько я сам могу унести на спине. Уже двадцать килограммов — это, кажется, довольно много. Двадцать пять? Может быть. Глупо, что мне не пришло в голову поэкспериментировать дома. Засунуть в рюкзак столько, сколько, как мне кажется, я смог бы тащить, а потом взвесить. Вычесть какой-то процент, делая поправку на то, что идти придётся часами, среди ям и камней, без дороги, без тропы, вверх, вниз. С другой стороны, какая мне разница? Даже если бы я всё это точно знал? В любом случае, надо думать, что мы поделим весь наш груз на три равные части. Я и сам ни за что не хотел бы нести меньше трети. На самом деле я никогда ещё не отправлялся в подобные путешествия. Повсюду, где мне пришлось побывать до сих пор, к вечеру можно было добраться до деревни и купить еды. «Всё когда-нибудь бывает в первый раз, мама». «Конечно, Альфред. Ты говоришь так, как будто это я виновата, что ты так мало занимался спортом».