– Загляните в кошелку. Что там? – Связка баночного пива. Кажется, «Невского»… – Должен быть чек из магазина. – А он меня не тяпнет за то, что в хозяйской сумке роюсь? – Молись, чтоб тяпнул, Исиков, – рассмеялась рация. – Тебе мировой такой штраф присудит, что сможешь на пару недель на Багамы смотаться… – Нужны мне эти бананы, – проворчал Исиков, с опаской заглядывая в сумку и выуживая из нее упомянутый чек. – Есть чек, товарищ капитан! – Посмотри на него значительно и положи обратно. Положил? Не уходит?.. Ладно, я сейчас в устав загляну… – И чего тебе еще надо? – укорил пса Джанаев с расстояния пяти шагов. – Ты же нам так всю операцию сорвешь, скотина ты несознательная! – Исиков, – позвала рация. – Я понял, чего собачка ждет. Необходимо зубы ей проверить, нет ли гнилых. И шерсть на вшивость. Понял? – Может, ей еще и задницу на геморройность освидетельствовать? – сварливо осведомился Исиков. – Исиков, не умничай, – прикрикнула рация, – выполняй приказ! Исиков вздохнул, брезгливо пробежался рукой по шерсти, опасливо обнажил верхние зубы… – Ты взгляни, может, пиво просроченное – посоветовал Джанаев. Ответить Исиков не успел – рация помешала. – Всё, кончай валандаться, объект появился!.. – Ну, Артамон Буратинович, если ты и сейчас не отстанешь, я тебе такую собачью жизнь устрою, что… что, – забуксовал Исиков, затрудняясь с выбором достойной кары. Однако ньюфаундленд хоть и понял угрозу, расставаться с патрулем не спешил, не отваживался. И тут вдруг Джанаева осенило: встал он по стойке «смирно», козырнул небрежно и бросил: «свободен». Пес радостно вскочил на все четыре лапы и потрусил прочь, кляня в душе этих педантов, аккуратистов и буквоедов, которые не могут обойтись без бюрократических формальностей, у которых рука не поднимается козырнуть раньше, будто им невдомек, что он приличный работящий пес, не шелупонь какая-нибудь бездомная, не попрошайка, не уличный артист… Тем временем аккуратисты и буквоеды двинулись дозором дальше, зорко высматривая объект в зеленой перспективе сонной улицы. Час сиесты: отдыхающие вернулись с моря, пообедали и теперь вкушают прохладу на влажных простынях. Тем же, между прочим, заняты и многие служащие, причем на законных основаниях, – просто не Россия, а Италия какая-то, того и гляди вместо насмешливых замечаний и крепких выражений начнут возвышенными ариями обмениваться… – Шмель, Шмель, я – Улей, как слышно, прием? – сообщила рация. – Улей, Улей, я – Шмель! Слышу вас хорошо. Объект еще не появился. Повторяю: объект… – Как это не появился, когда он шел прямо к вам? – неприятно удивилось беспроволочное передающее устройство. – Товарищ капитан, – обиделся Шмель голосом Исикова, – не верите, спросите у Джанаева. Джанаев, ты видишь объект? – Не вижу, – не скрыл своего горестного разочарования Джанаев. – Вот видите, товарищ капитан, – обрадовался Исиков, – и Джанаев не видит… – Уточните место вашей дислокации, Шмель, – приказала рация. – Джанаев, посмотри, какой номер у этого дома. – Тринадцатый. – Чертова дюжина, – немедленно перевел Исиков оперативную информацию на условный язык внутриведомственной тайны. – Все ясно, – устало отозвалась рация. – Один остается у входа, другой пробирается за дом и устанавливает там наблюдение. Он – внутри. Больше ему деваться просто некуда. – Есть! Джанаев, не дожидаясь официального распределения обязанностей, ловко перелез через ограду и скрылся в зарослях малинника. Исиков, скорчившись, застыл под живой изгородью. Стандартный двухэтажный коттедж не подавал признаков жизни. Как говорится, не шелохнет, не прошелестит, не пикнет, не вякнет, не матюгнется. Даже ни единого вопля музыки из полурастворенных окон второго этажа… Едва слышный, почти что ультразвуковой шорох за спиной Исикова чуть было не закончился трагическим недоразумением из табельного оружия. – Спокойно, Валера, свои, – услышал он родной голос капитана Аргутинова. – Фу, – выдохнул лейтенант и тихо выругался. Да, с этими террористами, которых тщетно караулили в засаде всю ночь в горах, совсем психованным станешь… – Ну как тут у вас, тихо? – Как в гробу, товарищ капитан. Либо он там внутри, либо… – А это мы сейчас проверим. – Без ордера? – ужаснулся Исиков. – Да нас же по судам замордуют!.. – Если узнают, Валера, если узнают… Кто не рискует, тот чего не пьет, Исиков? – сверкнул неожиданной улыбкой всегда серьезный капитан Аргутинов. – А кто рискует, тот потом всю жизнь расхлебывает, – возразил лейтенант. – Ладно, Валера, решай сам. Приказывать я тебе не имею права. Хочешь, иди со мной, не хочешь – оставайся на атасе… – Без премии? – ухмыльнулся лейтенант. – Да меня жена домой не пустит! – Джанаев, – позвал по рации капитан, – как там в тылу обстановочка? – Вот сука! – сказал Джанаев хриплым, душным, неуставным тоном. – Ведь видит, что вижу, и ни хрена не почешется прикрыться… Ох, не могу! – Джанаев, ты что, перегрелся? – Никак нет, товарищ капитан. Тут такое дело… В общем, в соседнем дворе баба голышом загорает прямо у меня под носом. Делает вид, будто спит, падла… – Плохо, Джанаев, очень плохо. А убрать ее оттуда как-нибудь нельзя? Свидетели нам ни к чему. Меньше глаз, меньше толков, сам знаешь. – Да я бы с удовольствием, но как, товарищ капитан? – Она хоть ничего из себя? – Ничего, – кисло отозвался Джанаев. – Но могла бы быть и помясистее… – Значит так, лейтенант Джанаев, слушай боевой приказ. Сейчас мы с Исиковым пойдем на абордаж, твоя задача – отвлечь внимание посторонней гражданки от объекта. Вопросы? – Может, мне ее за нарушение общественной нравственности задержать? – А другого тебе ничего в голову не приходит? – Почему не приходит? Еще как приходит! Так приходит, что мочи моей нет! – Ну, так действуй, Джанаев… – А вдруг у нее муж где-нибудь поблизости ошивается? Скандал будет, товарищ капитан. – Она похожа на новобрачную, Джанаев? Нет? Так не засирай себе мозги посторонними соображениями. Вперед, джигит! – Есть вперед! – Джанаев?.. По команде, Джанаев, по моей команде вперед. Джанаев, ты понял, прием?.. М-да, исполнительный парень… Ну что, пошли, Исиков? И спрячь подальше свою ухмылку. Разгогочешься, спугнешь – сокрушу! Перебравшись через изгородь, милицейские быстро и неслышно двинулись к безмолвствовавшему дому. Входная дверь оказалась заперта. Обойдя дом, убедились, что и с дверью в кухню дела обстоят не лучше. – Выбить? – шепнул Исиков. Капитан, отрицательно покачав головой, извлек из кармана связку отмычек. Минут через пять хитроумный замок слабо щелкнул, устало матюгнулся и поддался. Подстраховывая друг друга пистолетами в грозно вытянутых руках, вошли в кухню. Никого. Обычная стандартная кухня. Не сказать, чтобы шибко чистая, но и до бардака ей не близко. Непохоже, чтобы здесь сегодня или надысь занимались чем-то предосудительным вроде приготовления наркотического препарата типа «черняшка». Выскользнули в коридор с тремя дверями, не считая той, из которой выскользнули. Осмотрелись, определились, прислушались. Справа холл, слева гостиная, прямо – лестница, ведущая на второй этаж. Дав знак лейтенанту оставаться на месте, капитан приблизился к ступенькам. Взглянул вверх, взглянул вниз, ухмыльнулся, поманил Исикова рукой, шепнул одними губами: «Он там, в подвале». После чего, оставив лейтенанта на стреме, тщательно осмотрел все комнаты на обоих этажах, дабы никакая собака не могла зайти к ним с тыла. В подвал вели два куцых пролета. Аргутинов посветил фонариком: с виду обычные деревянные ступени, без ловушек и прочих военных хитростей. Чем ниже они спускались, тем явственней становился какой-то легкий, убаюкивающий шум, очень напоминающий тот, который издают электрические приборы хорошего качества. Лбы у милиционеров покрылись испариной: неужели лаборатория?! Не может быть! Хотя, почему не может? Очень даже может. Просто не хочется раньше времени кричать «гоп» и скакать от радости; не сглазить бы удачи… Шум доносился из-за неплотно закрытой двери, выходившей на бетонный пятачок, – преддверие или окончание лестничных маршей, – это уж смотря откуда считать. Милицейским он показался финишной чертой. 5 Что бы там ни говорили, но к лучшему ничего не меняется. Меняется к худшему. Причем самым дискомфортным образом. И за примерами ходить далеко не надо. Взять хоть то же Ясенево. Раньше это было ПГУ, а теперь МГУ… то есть тьфу ты, Господи, конечно же СВР, конечно же она, родимая, – Служба Внешней Разведки… Снаружи вроде бы все по-прежнему, но внутри… А внутри это уже черт знает что! По крайней мере, не то, что было раньше. Раньше было все чинно и благородно: собирались начальники управлений в специально оборудованном зале совещаний, обменивались по обсуждаемой теме необходимой информацией, делились мнениями, словом, трудились на благо родины в человеческих условиях, столь необходимых для достижения всякого блага в аспекте его продуктивности. А что теперь? А теперь – сплошной кошмар! И теперь это началось с тех пор, как на самых верхах решили, что в кристальных структурах разведслужбы завелся «крот». Да не простой слюнявый Иуда, толкающий врагам отечества второстепенную информацию банковского счета ради, а матерый кротище, окопавшийся в самых осведомленных сферах организации, то есть уже как бы не Иуда, а идейный противник, первосвященник Каиафа… Ну, завелся, так завелся. Печально, но терпимо. В первый раз, что ли? Ан нет, новая метла оказалась не просто метлой, а навороченным пылесосом, – продемонстрировала такой нестандартный подход к создавшейся ситуации, что не все сразу поняли, что это всерьез и надолго. Особенно непонятливым немедленно указали на дверь с надписью «Глубокая консервация». С врубившимися в тему провели серьезную разъяснительную работу, в результате которой одни из врубившихся оказались в отставке, другие в смежных структурах, а третьи и вовсе препровождены на кладбище со всеми воинскими почестями, – лафетами, орденами на алых подушечках и троекратным ружейным пиф-пафом на закуску. Вот этим третьим пришлось круче всех: мало того, что ты официальный покойник, что, увидев свою модернизированную внешность в зеркале, впадаешь в легкий столбняк недоумения средней тяжести, но вдобавок ко всему у тебя еще и семья совершенно новая, начиная с жены и кончая внуками; между тем как прежняя, потихоньку скорбя о твоей преждевременной кончине, постепенно привыкает к своему сиротству. Но это только часть легенды, причем не самая обременительная, поскольку и раньше, до своей кончины, покойник в семье бывал урывками, как правило, ночами, общаясь с домочадцами в основном с помощью храпа, увы, не всегда искреннего. Самое тягостное в загробной жизни – это процесс привыкания к новой работе на благо какой-нибудь коммерческой структуре. Пусть структура эта липовая и благо ее призрачное, но все равно – заслуженному чекисту становится как-то не по себе, словно его действительно поперли из родимых органов, выкинули из средостенья исторического процесса на пошлую обывательскую свалку. Даже знание того сверхсекретного факта, что с некоторых пор официальная штаб-квартира СВР является просто громоздкой и дорогостоящей ширмой, а люди действительно руководящие разведкой находятся примерно в том же глубоко законспирированном положении, что и он, не всегда помогает стойко переносить превратности этой беспокойной, но такой необходимой народу профессии. Нет-нет, да и сорвется с уст прожженного профессионала пара-тройка ласковых слов, известно кому адресованных. Этакое мысленное, личным кодом зашифрованное сообщение о персональном разочаровании. Действительно, статочное ли дело человеку, достигшему вершин карьеры, вместо того, чтобы круглосуточно пропадать в роскошных служебных кабинетах, торчать с десяти до восемнадцати ноль-ноль в каком-то консалтинге непонятно каким консультантом, да еще и самого себя возить на консультацию в собственном автомобиле, тогда как видит Бог, он давно дослужился до членовоза и личной охраны…