– в течение двух недель передаёт безвозмездно Рейху триста истребителей, двести бомбардировщиков, триста средних и двести тяжёлых танков и пять тысяч грузовых автомобилей; – кроме того, не позднее чем через месяц направляет на Восточный фронт три пехотные дивизии, две – танковые и две – смешанные авиационные. Английские военнопленные немедленно освобождаются из немецких лагерей и направляются на месяц для лечения и отдыха в санатории и госпиталя Рейха. Через месяц из всех признанных годными к военной службе формируются дополнительные английские части и соединения, направляемые на Восточный фронт. Британия признаёт независимость Южно-Африканской Республики и выводит с её территории свою администрацию и войска. Британия признаёт за Третьим рейхом все утраченные Германией в результате ПМВ колонии и немедленно передаёт Рейху такие колонии, находящиеся на данный момент под британским управлением. Британия и Рейх считают, что государства, не могущие самостоятельно обеспечить свой суверенитет над колониями, должны по окончании войны передать их под управление Рейху и Британии, в равных долях. Под такими государствами стороны договорились считать Данию, Голландию и Бельгию. Франция сохраняет суверенитет только над теми колониями, в которых на момент окончания войны сохранится французская администрация. Данная договорённость вошла в секретное приложение к союзному договору. Из английских войск, дислоцированных в Иране, Ираке, Судане и Аравии, в течение месяца должна быть сформирована общевойсковая армия, направляемая в подчинение формируемой группе армий «Кавказ» на турецко-советскую границу. Вопросы войны и мира с США Британия решает самостоятельно. В случае начала войны между Британией и США Рейх готов оказать помощь Британии силами своего флота и десантными частями. Третий рейх готов выступить посредником для прекращения войны между Японией и Соединённым Королевством. Британия немедленно прекращает состояние войны с Турецкой Республикой, признаёт зону интересов Турции, оговорённую в немецко-турецком соглашении, и в случае выполнения Турцией обязательств перед Рейхом – признаёт восстановление Османской империи. Британия немедленно прекращает состояние войны со всеми остальными европейскими союзниками Рейха. Британия признаёт зону Суэцкого канала и Египет зоной интересов Рейха. Рейх, в свою очередь, обязуется обеспечить свободу британского мореплавания через канал. Британия признаёт суверенитет Третьего рейха над Гибралтаром. Рейх, в свою очередь, обязуется обеспечить свободу британского мореплавания через Гибралтарский пролив. Британия признаёт территорию от восточных границ Рейха и до Урала зоной интересов Рейха. Рейх признаёт территорию Средней Азии зоной интересов Британии. Немедленно начинаются переговоры по заключению всеобъемлющего торгового соглашения. Вне зависимости от данного торгового соглашения Британия обязуется восполнять потери в передаваемой безвозмездно Рейху технике. Рейх имеет право до конца войны безвозмездно пользоваться территорией Британии и её колоний для размещения военных баз и ведения с них военных действий. Кроме того, Рейх имеет право разместить на Мальте военно-морскую и военно-воздушную базы безвозмездно и без ограничения по времени. Приглашённый под конец переговоров Салазар смог выторговать для Португалии следующее. Португалия объявляет войну СССР, но регулярные войска на Восточный фронт не направляет. Португалия не препятствует формированию на её территории и из её граждан добровольческих частей Вермахта и СС для войны на стороне Рейха на Восточном фронте. Португалия не возражает до конца войны против размещения на Азорских островах военных, военно-воздушных и военно-морских баз Рейха и Британии. Кроме того, Британия и Рейх могут пользоваться в случае военной необходимости территорией колоний Португалии. Вопросы войны и мира с США Португалия решает самостоятельно и в случае войны с США получит поддержку со стороны Британии и Рейха. Пышный приём завершил судьбоносные переговоры. Банкет, переходящий в разгульную пьянку. Даже исповедующий трезвость германский канцлер не удержался и выдул под хорошую закуску бутылку отличного портвейна. Салют-фейерверк. И на политической карте мира всё опять перемешалось. Британия и Рейх решили большую часть своих проблем (по крайней мере их руководители так считали) и обеспечили проблемы остальным участникам глобального передела мира. 3 февраля 1943 года г. Москва Пошли третьи сутки, как я в Москве. Опять опричники кровавого режима держат меня в застенках. Застенки, правда, больше похожи на комнату в провинциальной студенческой общаге. Метров пятнадцать квадратных. Окно нормальных размеров и не под потолком. Две панцирные кровати с приличными матрасами и чистым бельём. Стол, два стула, пара тумбочек и платяной шкаф. И, что характерно, всё это не привинчено к полу и стенам. Обычная межкомнатная дверь в коридор не заперта. В коридоре ещё пяток таких же дверей, по всей видимости, скрывающих такие же, как у меня, комнаты. Санузел – в конце коридора. В другом конце коридора – стол. За ним сидит дежурный по этажу. Явно не призывного возраста мужик с погонами старшины. У него можно чайком разжиться. Три раза в день за мной приходит выводной-конвойный-сопровождающий и ведёт в служебную столовую. В столовой питаюсь по своему продаттестату. Вот такие застенки и порядки в них. Странно? Да ни фига. Потому что я не заключён под стражу. Прокурор меня под домашний арест посадил. А поскольку в Москве у меня дома нет, то сижу в здании союзной Прокуратуры. В постановлении прокурора так и написано – «по адресу: г. Москва, Пушкинская улица, дом 15-а». А застенки – это общага-казарма-гостиница для приезжих прокурорских. Вчера пару раз вызывали на допрос. Всё тот же полковник уточнял всяки-разны детали. Не грубил, не хамил, не пытал. Даже странно как-то. Сегодня с утра обнаружил горячую воду в кранах санузла. С наслаждением принял душ. Потом поход на завтрак в столовую. Гречневая каша с мясной подливой, бутер с маслом и настоящий грузинский чай с кусковым сахаром вприкуску. Жить можно. Но скучно. И неопределённость. Сколько мне ещё здесь бездельничать? Хотя тот прокурорский полкан и проговорился, что старшие товарищи требуют побыстрее закончить следствие, но, когда наступит это «побыстрее», непонятно. Завалился на кровать, читаю свежие газеты. Вчера некогда было почитать – допросы, приём пищи и здоровый сон, а сегодня после завтрака выяснил, что есть тут такой бонус. У дежурного по общаге попросил, а он не отказал. «Правда», «Известия» и «Красная Звезда». Наши окружили Новгород. В котле под Ленинградом ещё пара немецких полков в плен сдалась. Наши подошли к Нарве и Таллину. Молодцы. А вот вести от союзников. Англия замирилась с Рейхом. Тыдынц! Вот это фокус! Это я, что ли, так всё поменял? Дела! Это ж теперь у Гитлера ворота для морской торговли открываются нараспашку, и Рейх прирастает ресурсами всей Британской империи. Попадос! Надо как-то эту тему разруливать, а то все мои авантюры в минус для страны сработают. Думаю. Прикидываю варианты. От думок мозги начинают нагреваться. Варианты просматриваются, но рассмотреть их до конца не получается. В дверях комнаты появляется конвойный-выводной. – Товарищ генерал, приказано вас к прокурору сопроводить. Сел на кровати. Ноги всунуть в сапоги. И я готов. Идём знакомыми уже коридорами к допросному кабинету. Давешний полковник сидит за столом и просматривает пухлую папку с моим делом. Отрывает взгляд от документов и смотрит на меня. – Итак, товарищ Брежнев, следствие по вашему делу практически завершено. Имеете ли что ещё добавить? Может, что ещё вспомнили? – Добавить я могу много чего ещё, только на общую картину эти воспоминания не повлияют. – Ну что ж, нет – так нет. Закрывает папку и нажимает на кнопку вызова конвоя. Ну вот сейчас ворвётся конвой, отхреначит меня начищенными до блеска хромовыми сапогами и потащит в настоящую камеру. Или сразу в расстрельный подвал? В кабинет заходит сержант-конвойный, и прокурор меня удивляет: – Тюрин, собери вещи товарища генерала и в приёмную их к Прокурору принеси. – Есть, товарищ полковник. Сержант выходит. Чёй-то непонятно. – Пойдёмте, товарищ генерал. Опять идём по коридорам. Высокая дубовая дверь. На ней табличка – «Приёмная». За дверью, вот неожиданность, действительно обширная приёмная. За большим столом с телефонами и пишущей машинкой сидит симпатичная девушка в форме младшего лейтенанта юстиции. Здоровается с полковником. Снимает трубку одного из телефонов. – Пришли, товарищ генерал, – это она в трубку, и потом уже нам кивает: – Проходите, вас ждут. Справа от стола двустворчатые двери, обитые кожзаменителем и с начищенной до блеска медной табличкой – «Прокурор СССР. Ген-майор Виктор Михайлович Бочков». Меня уже большими чинами не удивишь, но приятно, чёрт возьми, сам Прокурор Союза моим делом занимается. Заходим. Полковник – первым, я – за ним. Во главе большого Т-образного стола сидит симпатичный, лет сорока генерал с добрыми, слегка прищуренными глазами. Полковник почему-то становится вполоборота к генералу, принимает строевую стойку и начинает докладывать: – Товарищ… Поворачиваю голову вправо, к окну, и чуть не роняю челюсть. У закрытого белыми французскими шторами окна присел на подоконник Верховный Главнокомандующий. Сталин взмахом руки останавливает доклад полковника: – Вы всё уже закончили? – Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий. Сталин протягивает руку за папкой с моим делом. – Спасибо, товарищ полковник, вы пока свободны. Полковник выходит из кабинета, а Сталин несколько секунд рассматривает меня, потом начинает листать дело. Читает быстро, по диагонали. Что-то перечитывает, что-то пролистывает, не глядя. Пять минут тишины. Наконец Верховный опять поднимает взгляд на меня. Пауза. Вздох. – Что скажете, товарищ Брежнев? От сердца отлегло. Раз товарищем назвал, значит, ещё повоюем. – Простите меня, товарищ Верховный Главнокомандующий. – За что? – За то, что мои действия отрывают руководство страны от других дел. Сталин переглядывается с Бочковым, хмыкает и тихо МОЛВИТ: – Наглец. Стою. Молчу. – Генерал, у вас голова не кружится? От успехов? – это Сталин произносит, уже пристально вглядываясь в меня. – Никак нет, товарищ Верховный Главнокомандующий, не кружится. – А откуда ж тогда эта папка появилась? – Сталин делает шаг к столу кладёт на него папку и прихлопывает её сверху ладонью. – Думаю, что те, кто… – пытаюсь подобрать слово. – Те, кто доложил о моих действиях, не имеют представления о том, что и как происходит на фронте и за линией фронта, – вроде политкорректно получилось. – Не имеют? – слегка повышает тон Иосиф Виссарионович. – Я вот не раз сталкивался со случаями, когда командиры отдавали приказ расстрелять врагов. Но чтобы зараз, без суда, расстрелять полторы тысячи? Да ещё и чтобы генерал лично командовал-расстреливал – такое впервые… – и тут же без перехода: – Вам нравится расстреливать, генерал? – Никак нет, това… – Так объясните нам свои действия. Ага, уже раз пять объяснял. Хотите послушать ещё раз? Да не проблема. – Первое. Все расстрелянные – граждане СССР. Подавляющее число из них дезертировали из Красной Армии, остальные скрылись от мобилизации. Все добровольно пошли на службу к немцам. В документах, захваченных нами у их командования, есть отметки в их личных делах о том, что все они принесли личную присягу Гитлеру и считаются зачисленными в ряды СС. Вывод однозначный – предатели. Второе. Сообщить трибуналу фронта о пленении этих предателей возможность была. Но тогда надо было бы отправлять все документы по этому делу в штаб фронта. Пока оформим всё на месте, пока самолёт в штаб фронта слетает, пока в трибунале всю эту кипу бумаг просмотрят-рассмотрят – сутки, а то и двое пройдут. В первые часы после пленения эти полицаи-эсэсовцы были растерянны и деморализованы, но, если бы им дать сутки на то, чтобы прийти в себя, они вполне могли и взбунтоваться. Третье. Практически все бойцы из постоянного состава бригады были задействованы в разведке, устройстве-подготовке засад и подготовке собственно обороны Риги. Выделить из их числа достаточное количество бойцов для охраны целого полка полицаев не представлялось возможным. Четвёртое. Гарнизон собственно города в тот момент состоял из только что освобождённых наших военнопленных. Подразделения из них только формировались. Боевой дух у этих бойцов был высок, но физически они все были очень истощены. Поэтому, если их использовать для охраны пленных, такая охрана должна была быть численностью не менее батальона. Отвлечь с обороны города целый батальон на охрану полицаев в то время, когда на Ригу наступал целый мехкорпус СС? А вдруг как раз этого батальона и не хватит, чтобы удержать немцев? А если этот полк полицаев-эсэсовцев взбунтуется в то время, когда немцы начнут штурм города? Кроме того, была велика вероятность, что наши бывшие военнопленные не сдержатся и устроят самосуд. Так что у меня не было другого выхода, – прерываюсь на отдышаться. – Разрешите обратиться к товарищу генерал-майору? – Обращайтесь. – Товарищ генерал-майор, – оборачиваюсь к Бочкову. – Какой приговор вынес бы трибунал фронта этим полицаям, если бы получил мой доклад по ним? – Да, какой? – Сталин тоже смотрит на Прокурора Союза. – Расстрел, однозначно расстрел, товарищ Сталин. – Ну, вот. Оставить их у себя в тылу я не мог. Некем мне было их охранять. Возможности их переправить на Большую землю в то время у меня не было. Им всё равно был бы приговор – расстрел. Вот я и принял решение исходя из обстановки. Как-то так, товарищ Верховный Главнокомандующий.