Не выказывая удивления размеру суммы, Васильев сунул конверт в кейс и отправился к Синеватому. – Принес? – мрачно спросил полковник. – Все? – У меня пятнадцати тысяч не хватает. Бобров дал десять тысяч. Жена Кулькова сказала, что у нее ничего нет. Доли Степанова тоже не нашел. Синеватый ударил кулаком по столу. – Бобров все отдал, за Кульковым осталась двадцатка! Что удивленно смотришь? Каждый получил, сколько заслужил! Ваши премиальные самые крупные. И вот доля Степанова пропала! Двести пятьдесят тысяч евро! Куда они могли деться? – Не знаю. Хотя версии есть. – Выкладывай! – Возможно, сработал давний любовник гражданки Сизенко, некто Косоногов. Научил ее забрать всю сумму из банка под предлогом совместного отъезда на ПМЖ в Испанию, а сам отравил ее, взял деньги и улетел один. А Степанов просто попал под раздачу. Или к отравлению Косоногов не причастен, а деньги из ячейки забрал сам, воспользовавшись связями с начальником службы безопасности банка Звонаревым… Помните, он у нас работал опером в Центральном отделе? – Не помню, да это и не важно. Ну-ка, дай мне его данные… – Кого? Косоногова или Звонарева? – Этого, косого! – Косоногов Иван Семенович, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, уроженец города Пшенограда Тиходонского края… Полковник полностью и разборчиво записал все на листе из блокнота. – У него дом в Испании, и он вряд ли вернется, – пояснил на всякий случай Васильев. – Неважно! Если у меня не хватает денег, то я должен дать хотя бы перспективного фигуранта… – Но может, он и не при делах! Не исключено, что Звонарев, узнав о гибели держателей ячейки, сам извлек деньги и передал Корнилову, с которым хорошо знаком… Или просто присвоил, хотя, когда речь идет об общаке, это опасно… – А ну-ка! – Синеватый вновь взял ручку. – Продиктуй и его… И записав, спросил: – Ну, а если этот Косоногов их не травил, то кто? Васильев пожал плечами. – Может, несчастный случай. Хотя я не верю в такие случайности. – Ладно, следствие разберется! – не очень убежденно сказал полковник. – Иди пока. Когда подчиненный ушел, Синеватый скрепя сердце распахнул сейф, вынул свою долю, положил ее в кейс, пересчитал. Многие бандерольки были нарушены, считать было тяжело, но он никому не доверил кропотливую работу и сам свел концы с концами. Получился миллион евро. – Да-а, не густо, – подумал Синеватый, добавляя пакеты с наркотой. И успокоил сам себя: – Ничего, на дури компенсируют. Защелкнул замки «дипломата», взвесил его в руке, ощущая увеличившуюся тяжесть, и пошел к генералу. Там картина повторилась. Козубов, не глядя, показал в угол комнаты. – Поставь туда. Все? – Нет, товарищ генерал, – виновато ответил Синеватый. – Трехсот тысяч не хватает… – Сколько?! – Понимаете, товарищ генерал, Степанов погиб, а его доля исчезла… Мы, конечно, ищем… – Ничего я не понимаю! Я понимаю, что надо вернуть все! Или прикажешь мне свои докладывать?! – Никак нет, – глядя в пол, ответил полковник. – Не надо было такие жирные куски отрезать исполнителям! По тридцать штук на нос вполне бы хватило! – Они же принесли тему… И провели операцию. И риск в основном на них. Следователя убили, в Васильева стреляли, теперь Степанова отравили… – Вот и докладывай свои, если ты такой добрый! – по инерции рявкнул Козубов. Но тут же изменил тон: – С похоронами все решили? – Так точно, ребята занимаются. – Проконтролируй лично! Я сам приеду, чтобы все было прилично! – Есть, товарищ генерал! * * * Степанова хоронили на следующий день. Официальной версией его смерти стала остановка сердца на нервной почве, вызванная постоянным напряжением в борьбе с уголовно-преступным элементом. Фактически считалось, что он пал на боевом посту. Гроб был хороший, полированный, не из самых дорогих, но вполне приличный – опера всего города скинулись и увеличили ту казенную сумму, которая выделяется на похороны. Да еще Васильев добавил сорок тысяч. Провожать в последний путь товарища пришли все тиходонские оперативники – каждый представлял, что в любой момент может оказаться в подобном положении. Было много венков и цветов, приехал генерал, произнес прочувственные слова, заверил, что семья Степанова не останется без внимания и заботы. Выступили Синеватый и Бобров, от имени товарищей произнес короткую речь Васильев. Комендантский взвод дал трехкратный холостой залп из автоматов, несколько оперов разрядили в воздух свои пистолеты. Начальство этого не одобряет, но смотрит сквозь пальцы. В последнюю минуту, перед тем как гроб должны были опускать в землю, Васильев подошел и положил на полированную крышку свою шляпу. Не обращая внимания на удивленные взгляды, которыми обменялись присутствующие, он отошел в сторону, взял под руку заплаканную, бледную Ольгу. С другой стороны ее держала Татьяна. Женщины не знали подробностей – они считали, что сердечный приступ поразил Виктора прямо на рабочем месте, в кабинете. Сослуживцы, конечно, были в курсе дела, но опера умеют хранить тайны. Тем более что Алену родители повезли хоронить на родину – в Степнянск, поэтому со стороны ее родни слухи не расходились. Заиграл оркестр, гроб на черных лентах опустили на двухметровую глубину, сверху посыпалась земля. Вскоре она закрыла полированную крышку, смяла и накрыла васильевскую шляпу… Через несколько минут на месте ямы вырос холмик, который тут же покрыли венками и цветами. * * * Срок, отведенный Окороком, истекал. Генерал Козубов приготовил было свою долю, но в последний миг передумал и положил в кейс половину. «Почему я должен за всех отдуваться? Нашли крайнего! Пусть за недостачу с мелочи всякой спрашивают!» Он вызвал к себе Синеватого, ногой подтолкнул к нему чемоданчик. – Пошли кого-нибудь из своих, пусть отнесут! Полтора ляма. Полковник не выразил обычной молодцеватой готовности. Он думал, что его дело отдать все начальнику, а дальше тот сам все уладит. – А кого я пошлю на такое дело? – Чего ты меня спрашиваешь? Васильева пошли! Он же в теме и все расклады знает! – Тогда надо СОБР в прикрытие… – Зачем? Бандюков злить? А если перестрелка начнется? Да и зачем его прикрывать? – Ну… Там же не полная сумма… Могут предъявить. А с него спросить проще всего. Особенно, если он один придет… – Да брось, – генерал подошел и ободряюще похлопал подчиненного по плечу. – Ты же сам рассказывал, как запугал Корнилова! Никто твоего опера не тронет! Давай, иди, выполняй! – Есть! – без обычного энтузиазма ответил Синеватый и потащил неимоверно тяжелый кейс к выходу. Вернувшись к себе, он умылся в комнате отдыха, встряхнулся, причесался и приобрел обычный вид всемогущего и уверенного в себе начальника. Только после этого вызвал Васильева. Встретил его у двери, пожал руку. – Собрали, – полковник кивнул на стоящий посередине комнаты кейс. Оперативник молчал, ожидая продолжения. Он подозревал, что каким бы оно ни было, но его не обрадует. Скорей всего, придется возвращать потраченные деньги… – Так вот, бери чемодан и отнеси Корнилову, – буднично приказал полковник, как будто речь шла о самом обычном деле. – Как Корнилову? – такого оборота опер не ожидал в самом худшем варианте развития событий. – У меня с Корниловым никаких дел нет! – Нету – теперь будут, – сказал Синеватый, заглядывая ему в глаза. – Команда поступила вернуть деньги. Кому мы их будем возвращать? Узбекам, которые утонули? Отдавай Корнилову, а они пусть сами решают. Васильев только крякнул. – Здесь все? – Дурь вся, а денег полтора миллиона. Остальное разошлось. Как у тебя…