Я села в машину, взглянула на недовольного Сашку и зло чертыхнулась. Хотела выбросить фотоаппарат, но вместо этого сунула его в «бардачок». – Все. Меня это не касается, – сказала я грозно Сашке, как будто во всех несчастьях виноват был именно мой пес. Однако жажда деятельности переполняла меня. Правда, звонить Деду я все же не стала, вместо этого позвонила своему приятелю, и мы весело провели с ним время, путешествуя из одного бара в другой. Утром я с большим трудом смогла подняться с постели и с изумлением обнаружила на своем предплечье татуировку. «А мне все по фигу», – прочитала я и присвистнула, после чего позвонила Коле, очень рассчитывая, что он, в отличие от меня, помнит, как на моей руке появилась эта гадость. – Я не виноват, – тут же заявил он. – Я тебя отговаривал, но в тебя точно черт вселился. – А по рукам дать ты мне не пробовал? – вздохнула Я. – А еще лучше по башке. – Ага... у меня здоровья не хватит. Между прочим, когда на тебя находит, иметь с тобой дело совсем не сахар. Я вторично вздохнула и повесила трубку. Ладно, переживу. Наколка ерунда, она не настоящая, то есть не на всю жизнь, месяца через три сотрется. Рожа цела – и слава богу. Тут очам моим предстал Сашка. Он укоризненно смотрел на меня и тоже вздыхал. – Не вздумай читать мне нотации, – предупредила его я и почувствовала себя еще хуже. Застонала, держась одной рукой за голову и прижав другую руку куда-то к области желудка. Сразу и не сообразишь, на каком органе ночной загул отразился с большей силой. Я устроилась на диване ждать, когда полегчает. Забота о здоровье подействовала на меня самым благотворным образом: свернувший себе шею Александров перестал волновать меня, а ментам я даже сочувствовала. Однако через несколько дней, проезжая неподалеку от улицы Рабочей, я не удержалась и свернула в переулок. Помойка была на месте, а вот развалюха претерпела значительные изменения: левая половина дома почернела от копоти, окна заколочены, крыша провалилась. Ясное дело: пожар. В правой половине, судя по занавескам, люди еще жили. Я прошла в переулок и смогла убедиться, что вместо двухэтажной руины, где погиб Александров, теперь черное пепелище. Выгорело так, что только фундамент остался, да в стороне возвышалась груда ржавого железа с крыши. Я прогулялась по пепелищу, насвистывая какой-то мотивчик и разгребая носком кроссовки кучи мусора. – Занятно, – сказала я вслух и вновь принялась злиться на ментов, хотя они скорее всего этого не заслуживали: развалюха могла сгореть и без чьей-то помощи, хотя я упорно не желала верить в это. – Здравствуйте, – услышала я за спиной. Я оглянулась и увидела старушку, которая на прошлой неделе присматривала за ребенком, сидя на крыльце. – Здравствуйте, – ответила я как можно доброжелательнее, сообразив, что, с точки зрения бабки, наверняка выгляжу подозрительно. – Что-нибудь потеряли? – спросила она не без язвительности. – Здесь дом стоял... – Стоял. Вы на днях были, я вас узнала. – Так и есть, – покаялась я. – Давно дом сгорел? – В субботу. Тут ведь труп нашли, вы знаете? То ли убил кто парня, то ли сам разбился... А на следующий день и заполыхало. Так горело, страсть! Пожарные приехать не успели, все дотла выгорело и на нашу крышу огонь перекинулся. Уж лучше б и наш дом сгорел, а то Ивановым квартиру дали, а что с нами будет, неясно. Дожди начнутся, зальет. – А вам квартиру не обещали? – Сказали, если изыщут возможность. Это как понимать? Живите с худой крышей? Да еще полдома обуглено и окна заколочены. Хотя начальству здесь не жить... – Бабка так увлеклась своими несчастьями, что вроде бы забыла обо мне, вздыхала и с тоской смотрела на полуобгоревший дом. Я поспешила удалиться. Если верить ее словам (а-с какой стати не верить?), дом сгорел на следующий день после убийства. – Несчастного случая, – сказала я вслух, садясь в машину и не спеша трогаясь с места. Очень похоже, у парня что-то искали, а не найдя, сожгли дом. По их мнению, искомое обязано сгореть в огне. Прав мент, это меня от безделья клинит, кто поджег, что сгорело? А если сгорело, тем более беспокоиться не о чем. Я вновь дала себе слово забыть о парне. И в тот момент твердо намеревалась слово сдержать. Но человек, как известно, предполагает, а господь вносит свои коррективы. Уже на следующий день часа в три мне позвонили. Мы как раз пришли с Сашкой домой после длительной прогулки. Пес у меня злопамятный, после того как мы с Колей, обойдя все кабаки в округе, вернулись домой в полубессознательном состоянии, он на меня здорово осерчал. Подозреваю, из-за того, что сам в походе не участвовал. Я пробовала оправдаться тем, что пью очень редко, оттого мой неприученный к алкоголю организм реагирует своеобразно и я практически теряю сознание (хотя с потерей сознания тоже явное Преувеличение, кое-что я все же помнила). В общем, пес дулся, а я вовсю подхалимничала перед ним, пытаясь вернуть его расположение, оттого гуляли мы теперь по несколько часов в день. Сашка был доволен, а у меня одной заботой стало меньше: не надо придумывать, чем себя занять. Из-за этого звонок застал меня в благодушном настроении. – Ольга Сергеевна? – осведомился мужской голос. – Да, а вы кто? – задала я встречный вопрос, потому что голос не узнала. – Глаголев моя фамилия, Кирилл Алексеевич. Помните такого? – Мент, что ли? – Точно. – Помню. Зачем звоните? – удивилась я. – Ведь не чаяли от меня избавиться. – Начальство одолело, – вздохнул он. – Неужто работать заставило? – Вам смешно, – хмыкнул он, – а у меня... Ольга Сергеевна, можно мне к вам заехать? – без перехода спросил он. – Зачем это? – съехидничала я. – Поговорить. – Заезжайте, – согласилась я, потому что никогда не жаловала ехидство. – Адрес... – Я знаю, – перебил он и обещал появиться через полчаса. Я накормила Сашку и успела перекусить сама. В дверь наконец позвонили. На пороге стоял Глаголев, рядом с ним мужчина без определенного возраста, невысокий, сутулый, с жидкими рыжеватыми волосами, торчавшими из-за ушей неопрятными космами, и злыми глазками, которые очень бы подошли какому-нибудь сказочному персонажу, к примеру кикиморе. Он мне сразу не понравился, и я ему тоже, об этом было нетрудно догадаться, раз его физиономия недовольно скривилась, а глазки не просто засверкали гневом, а заполыхали вовсю. – Проходите, – милостиво предложила я. – Спасибо. Мы много времени не займем, – забубнил Глаголев. – Занимайте, – усмехнулась я, – у меня его сколько угодно. Глаголев тоже усмехнулся и вспомнил о хороших манерах. – Вот, знакомьтесь – Ольга Сергеевна Рязанцева. Уверен, вы о ней наслышаны. А это Шутов Юрий Николаевич. – Очень приятно, – заверила я, рыжеватый в ответ молча кивнул. – Присаживайтесь, – предложила я. Мужчины как-то без охоты устроились на стульях. – Чай, кофе? – Нет-нет, не беспокойтесь. Мы буквально на минуту. – Что ж вы собираетесь успеть за минуту? – подивилась я. Глаголев засмеялся, а его приятель нахмурился. – Ольга Сергеевна, вы в прошлый разговорили о пленке, точнее, о фотоаппарате. – Говорила. У вас к нему появился интерес? – Ну... проверить мы обязаны. – Ага. А что с Александровым? – В каком смысле? – В буквальном. – В буквальном его похоронили. – А теперь вы расследуете убийство? – Далось вам это убийство, Ольга Сергеевна. – Значит, все-таки несчастный случай? – Конечно, несчастный случай. – И дело закрыли? – Какое дело, Ольга Сергеевна? Но раз вы настаивали... И фотоаппарат этот... Мы, собственно, за ним и пришли, – слегка стыдясь, сообщил Глаголев. – Зря, – переводя взгляд с одного на другого, ответила я. Глаголев, слегка растерявшись, поднял брови, а вот Шутов впился в меня взглядом так, точно готовился сразить наповал усилием воли. – Что? – наконец подал голос Кирилл Алексеевич. – Зря пришли, говорю, – разулыбалась я, продолжая по непонятной причине упрямиться. Как только речь зашла о фотоаппарате, я сразу поняла: я его не отдам. Не отдам, и все. И даже не потому, что сразу не взяли, а теперь вдруг опомнились, просто рыжий мне не нравился и с этим ничего нельзя было поделать.