– Знаешь? – Да. А что тут такого? Они подрались из-за тебя, но ты-то что могла сделать? – Не знаю. Но раз они меня… – Насть, то что они тебя любят оба, ещё не значит, что они тебя будут слушать… – А вдруг? – Ну какие тут могут быть «вдруг»? Разве ты им не говорила что… – Говорила… Но они мне ведь правда не нравятся… Оба. – Ну вот. Что ты им ещё сказала? – Что… что бы они ни делали я не смогу полюбить ни одного из них. Я им это сказала каждому по отдельности. – Ну так в чём ты себя винишь? – Я не знаю… Она и правда не знала, за что здесь можно себя винить. И Лена не знала, но чувствовала, что если бы сама оказалась, на её месте, то винила бы себя также. Это часть жизни. А в жизни далеко не всё поддаётся логике. В дальнем углу сидел префект со своим заместителем. Оба надеялись на хорошее, но в данный момент могли только ждать, готовясь к плохому. К их столу подошёл Костя Богатый, обеспокоенные и тревожный: «Гави, я…» «Присаживайся», – прервал его Гора, не поднимая глаз. Костя сел и сжал руки под столом: «Гави, я не знаю, как сказать. Это невозможно! Представить не могу из-за чего это… Я знал, что у них не всё в порядке в отношениях, но чтоб до такой степени…» – Выходит, до такой. – Гави, я не знаю… – Ты так волнуешься из-за того, что сказал Столов? – Да, Гави. Честно сказать, да. – И не напрасно волнуешься. «Да, не напрасно», – подумал Костя, глядя на его тяжёлые каменистые руки: «Я знаю, что у тебя погиб сын. Мне очень жаль, но здесь почти у всех кто-то погиб. И погиб и из детей тоже… И у меня же тоже… У меня осталась только жена. Я не хочу…» – Не сходи с ума. С твоей женой ничего не случится. Слушай… Я тебе сразу скажу. Я не хочу убивать этих двух дураков. Но я знаю, они подерутся снова, и мне придётся это сделать… Сила управлять другими не терпит исключений. Если они нарушат правило – они заплатят за это своими жизнями. – Гави, они просто ещё молоды… не знают… Я говорил с ними… не понимаю, что у них такое. – Они всё равно подерутся… – сказал Гора и подумал о том, о чём думал вчера ночью – Люди больше всего едины, когда защищают то, без чего им всем не выжить. Тогда они вместе. Тогда они могут только поддерживать друг друга. Раздался грохот, и свет, носящийся в округе, замерцал и засуетился. И все понеслись в сектор добычи и забоя. Потолки рядом с пластом удерживали где деревянные, а где стальные балки высотой в два с лишним метра. Одна из них рухнула, другая накренилась. Земля посыпалась всем на головы. Сохраняя сдержанное крепкое лицо Гора вошёл в сектор. Уже четверо навалились на балку с одной стороны, трое с другой, и среди этих троих двое были теми самими недавно устроившими драку. Они стояли плечом к плечу, упираясь, что было сил. Кто-то подставлял рядом ещё одну. Часть держала ещё не свалившиеся, остальные смотрели за другим рядом опор. Две сомы скопились здесь полностью и две частично. И свет мелькал, и земля сыпалась, но кричали, громогласно приказывая, только командиры. В этом и есть загадка стойкости шахтёров. Когда нет уверенности в возможности выжить, когда не хватает воздуха, и вокруг темно, срабатывает то, что сидит глубоко в душе у тех, кто «живёт» под землёй. Срабатывает дисциплина. Все знают, что их командир опытен и мудр, что он прожил много лет, и всё ещё жив, а значит он чувствует землю Родную, с которой не расстанется. И, если хочешь выжить, то надо слушать его, чтобы ни случилось. Срабатывает вера. В этом очень древний смысл, ведь «в окопах все верующие». Каждый верит, что всё получится, что удастся выстоять, а если и нет, то Слава Богу – отмучались и настало время отдохнуть в раю, покинув этот ад. Срабатывает дух. Это сильный, вольный, шахтёрский дух. Он движет и руками и ногами, и глазам не даёт моргнуть от пыли. Он заедает в голове и говорит одно вседвижащее слово «Вперёд!». Гора протиснулся между всеми и упёрся в самый центр балки. Надо было двинуть её вперёд почти на полметра, чтобы она, приняв вертикальное положение, встала на место. В какой-то момент показалось, что всё рушится, что пора этой земле забрать полтысячи своих сыновей. Но нет – все как один, как единый порыв ветра, сносящий всё на своём пути, как могучее море, захотевшее забрать себе островок вдали от большой суши, как долго спящий вулкан, извергающий лаву, как 8848 метровая гора, встающая на обе ноги. Это есть сила, и сама природа рада видеть своих детей, воодушевлённых ей. Все двинулись вперёд, и двинулась балка, и улыбнулась природа, гордая за тех, кто не подводит её и выносит её испытания. Рядом с Горой, запыхавшись, стоял Костя. От напряжения его лицо сильно перекосило, но сквозь прочее наружу выглядывало счастье. Голос тихий, но уверенный и довольный: «Теперь они не подерутся, дружище. Теперь они знают, что значит дружба». И тут он вспомнил, что этой ночью Гора куда-то выходил из блока, а до этого приказал сменить посты на секторе добычи. Его не было несколько часов, и вернулся он каким-то запыхавшимся. А теперь его глаза выглядели какими-то особенными, словно никто не мог знать то, что сейчас знал он. Ни с чем нельзя спутать такой взгляд… Расчётливый, целеустремлённый, умный… Гора слегка улыбнулся кончиками губы и, кивнув Косте головой, направился к выходу из сектора. Маша Прошло ещё полмесяца. Сегодня Маша встала раньше деда с бабулей и присела на скамеечку у крыльца. В округе всё зеленело, и Солнце вот-вот выглянуло. Подул лёгкий ветерок, и на мгновение показалось, что всё хорошо, и не о чем горевать, но так ладе не хотелось думать, потому что это не так. Девушку опустила руку на живот, ощутив в нём то, что осталось от мужа. Она много раз думала, как назвать ребёнка, но к единому решению прийти не могли, ей хотелось, чтобы понравилось ему, Рафаилу. «Если девочка, то Кристина. – подумала Маша. – Ему нравилось это имя. Но вот если мальчик… Он никогда не говорил мне, какие его любимые мужские имена. Вообще ничего не говорил, дажео своём собственном. И что вот что с этим делать?» Она закрыла глаза и вспомнила, как познакомилась с ним, как впервые увидела его взгляд, как вдохнула его запах. Тогда сердце билось как никогда раньше, а воздух казался не просто другим, а таким, какого ещё не было. Вспомнила, как первый раз сказала ему «пока», улыбнулась и пошла к своей соме… Ощущение было таким, будто и Господь, и Богородица, и Иисус – все смотрят на неё, на её реакцию и чувства. А она не хотела задумываться над этим, хотела только верить. Веришь, что Это – любовь, та, которая будет с ней до конца дней. И первый раз, когда они поцеловались. «Хорошо, что он не видел моё лицо», – подумала Маша, ведь она тогда чувствовала, что покраснела и, поэтому сразу прижалась к нему, близко-близко. И это тепло, которое ходило по кругу, гремело как родное. Тогда она поняла, что вот оно, её счастье, оно пришло не подин раз, чтобы остаться на всю жизнь. Маша решила, так, чтоб навсегда, что никогда не расстанется с ним, никогда, чтобы ни случилось… Сейчас она держала себя в руках как только могла. Собрала все силы и вдохнула воздух, затем выдохнула. Всё тяжёлое вырвалось наружу,, и только малая слезинка скатилась по щеке. Всего лишь одна. «Доченька, я так ни посмотрю на тебя, всё у тебя одно выражение», – Мария Сергеевна тихонько закрыла входну дверцу и снова посмотрела на девушку. – Я скучаю – Я тоже. По родным… – Вы их потеряли? Да? – Нет, Машенька, конечно, не потеряли. Они всегда с нами… Мы вот как раз сейчас с мужем к ним идём. Пойдёшь с нами? «Пойду», – несколько робко ответила маша, не поняв, что сейчас имелось в виду; «не потеряли», «к ним идти сейчас». Такое впечатление, будто они идут в какое-то неизвестное место, где в особых условиях живут их родные. Через пару минут из дома вышел Владимир Иванович со здоровенным зелёным рюкзаком, весившим, наверно, как он сам. Несмотря на это ему было вовсе не тяжело, и держался он так, словно с самого верху было указано, что в определённом возрасте ему суждено будет носить эту вещь. Шли быстро, не глядя по сторонам. Спустя минут сорок домик с сараем и колодцем исчезли из виду, а зелёными лугами. Почти сразу возникла мысль спросить, а долго ли ещё. Но с какой стороны ни смотреть на этот вопрос, он казался неприличным. Вот с краю показалась речка, у берега которой Маша плакала, и где её нашла Мария Сергеевна полтора месяца назад. Вода текла такая же чистая и ровная, как и в тот раз, и, ихоть сейчас и не было Луны, в ней отражался серо-мрачный свет. Прошло ещё полчаса и это место скрылось за поворотом реки. Они следовали параллельно ей, но на таком расстоянии, чтобы течение звучало не слишком сильно. Девушке опять стало не по себе: они идут и ни слова не говорят; может, оттого, что и говорить нечего сейчас? Теперь дорога пошла вверх; склон настолько крутой, что, учитывая его высоту в метров семь-восемь, не видно ничего дальше. Лишь одинокая берёзка выглядывает ветвями – живыми бойкими ветвями, словно природа решила показать свою красоту именно здесь. Поднявшись наверх, Маша увидела семь деревянных крестов. У каждого росли цветы ровным прямоугольником спереди от каждого креста. Кладбище. Папа рассказывал о том, что это такое, что древние так хоронили своих – ставили крест, как символ веры. Только увидев это собственными глазами, она смогла понять, что это значит для тех, кто хоронил. Владимир Иванович, положив рюкзак на землю, кивнул усопшим головой и начал вырывать сорняки, изредка растущие между уветов. Мария Сергеевна достала из рюкзака маленькую стальную лопатку и, присев у одной из могил, принялась перекапывать землю – в некоторых местах цветы росли неровно – не к небу, а чуть в сторону. «Давайте помогу» – сказала Маша, видя как много вокруг работы. «Не надо, доченька. Сядь лучше рядом. Отдохни. Поговорим о чём-нибудь», – бабуля говорила так, что казалось, будто все слова, перед тем, как выйти наружу приподнимали некий камень, застрявший в горле. Смотря на их глаза, на то, с каким усердием, они делили всё это, Маша почувствовала, как им это дорого, что это их потребность – ухаживать за могилами ушедших родных; что без этого им будет сложнее жить.