Глава 1 ТАЙЛЕР УСТРАИВАЕТ МЕНЯ НА РАБОТУ ОФИЦИАНТОМ, а потом Тайлер засовывает пистолет мне в рот и говорит, что первый шаг к вечной жизни — это умереть. А ведь довольно долго мы с Тайлером были лучшими друзьями. Люди часто спрашивают, знаю ли я Тайлера Дёрдена. Ствол пистолета прижат к моей глотке. На самом деле, мы не умрём, говорит Тайлер. Языком я ощущаю отверстия глушителя[1], просверленные нами в стволе пистолета. Звук выстрела производится шумом расширяющихся газов — плюс хлопок, издаваемый пулей, летящей быстрее звука. Чтобы сделать глушитель, ты просверливаешь отверстия в стволе оружия, много отверстий. Это позволяет газам выходить постепенно, и скорость полета пули уменьшается и становится меньше скорости звука. Ты просверливаешь отверстия неправильно — и пистолет отрывает тебе руку. На самом деле, это — не смерть, говорит Тайлер. Мы станем легендой. Мы не постареем. Я подвигаю языком ствол к щеке и говорю: Тайлер, ты говоришь о вампирах. Все примечания и выделения — переводчика. Здания, на котором мы сейчас стоим, не будет здесь через десять минут. Ты берёшь 98-процентную дымящую азотную кислоту и добавляешь втрое больше серной кислоты. Ты делаешь это на ледяной бане. Потом добавляешь пипеткой глицерин[2]— каплю за каплей. Ты получаешь — нитроглицерин[3]. Я знаю это, потому что Тайлер это знает. Ты смешиваешь нитроглицерин с опилками и получаешь отличную пластиковую взрывчатку. Многие пропитывают нитроглицерином вату, и добавляют английскую соль[4] в качестве сульфата. Это тоже работает. Некоторые используют парафин[5]. Парафин у меня никогда, никогда не работал. Мы с Тайлером стоим на крыше небоскрёба «Parker— Morris». Пистолет в моём рту. Мы слышим, как разбивается стекло. Загляни за край. Сегодня облачно, даже здесь, наверху. Это — самое высокое здание в мире, и здесь, наверху, ветер всегда холодный. Здесь, наверху, так тихо, что ты чувствуешь себя одной из тех мартышек, запущенных в космос. Ты делаешь свою маленькую работу, который ты обучен. Тянешь за рычаг. Нажимаешь на кнопку. Ты не понимаешь ничего из этого. А потом ты просто умираешь. На высоте ста девяносто одного этажа ты заглядываешь за край крыши и видишь на улице внизу пёстрый ковёр людей, стоящих и смотрящих вверх. Разбилось стекло в окне под нами. Вылетает окно, а затем вываливается конторский шкаф, как большой чёрный холодильник. Прямо под нами конторский шкаф на шесть ящиков летит параллельно фасаду здания. Он медленно поворачивается в полёте, постепенно уменьшается. Потом он падает в толпу и исчезает из вида. Ста девяноста одним этажом ниже космические мартышки из Комитета по беспорядкам Проекта «Увечье» сорвались с цепи и уничтожают саму историю. Как это говорится — убиваешь того, кого любишь… ну, работает и наоборот. Когда у тебя во рту пистолет, и ствол торчит между зубами, ты можешь только мычать. Нам осталось десять минут. Ещё одно окно разбивается, и осколки стекла мелькают в воздухе как крылья стаи голубей. Потом дюйм[6] за дюймом из окна показывается чёрный деревянный стол, который выталкивают члены Комитета по беспорядкам. Наконец, стол наклоняется, скользит и падает, вращаясь в полёте, и в конце исчезает в толпе. Здания «Parker-Morris» не будет здесь через девять минут. Ты берёшь нужное количество взрывчатки и минируешь несущие сваи чего угодно. Ты можешь обрушить любое здание в мире. Ты должен как следует уплотнить взрывчатку мешками с песком, чтобы взрывная волна была направлена в сваю, а не в подземный гараж вокруг. Этого не прочитаешь в учебнике истории. Три способа сделать напалм[7]. Первый: смешать поровну бензин и замороженный концентрат апельсинового сока. Второй: смешать поровну бензин и диетическую колу. Третий: растворять наполнитель для кошачьего туалета в бензине, пока не загустеет. Спроси меня, как сделать нервно-паралитический газ[8]. Или — как заминировать автомобиль. Девять минут. Здание «Parker-Morris», сто девяносто один этаж, рухнет медленно, как падающее в лесу дерево. Ты можешь обрушить всё, что угодно. Странно думать, что место, где мы сейчас стоим, будет просто точкой в небе. Мы с Тайлером на краю крыши. Пистолет в моём рту. Я удивляюсь тому, каким чистым оказался ствол. Мы совершенно забыли обо всей убийственно-суицидальной затее Тайлера. Мы смотрим, как ещё один шкаф выскальзывает с края здания. В полёте ящики открываются, и восходящие потоки и ветер подхватывают и разносят стопки белой бумаги. Восемь минут. Потом — дым. Дым появляется из разбитых окон. Команда по уничтожению взорвет детонаторы[9] примерно через восемь минут. Детонаторы взорвут основной заряд, сваи будут раздроблены, и серии фотографий небоскреба «Parker-Morris» войдут во все учебники по истории. Пять последовательных фотографий. Вот здание стоит. Второй кадр — здание под углом восемьдесят градусов. Потом — семьдесят градусов. На четвертом кадре — здание под углом в сорок пять градусов. Здесь скелет здания подаётся, и здание немного изгибается. Последний кадр — сто девяносто один этаж обрушивается на Национальный музей. Настоящую цель Тайлера. Это наш мир, теперь — наш, говорит Тайлер. Все эти древние люди уже мертвы. Если б я знал, как всё выйдет, я был бы более чем счастлив сам быть сейчас мёртвым, на Небесах. Семь минут. На крыше небоскрёба «Parker-Morris» с пистолетом Тайлера во рту. Столы и шкафы и компьютеры летят в толпу вокруг здания. Дым валит из разбитых окон. В трёх кварталах вниз по улице команда подрывников смотрит на часы. И я знаю, что всё это — пистолет, анархия, взрыв — на самом деле происходит изза Марлы Сингер[10]. Шесть минут. У нас тут что-то вроде треугольника. Мне нужен Тайлер. Тайлеру нужна Марла. А Марле нужен я. Мне не нужна Марла. А Тайлеру не нужен я. Больше не нужен. Речь идет не о любви и заботе. Речь идет о собственности и владении. Без Марлы у Тайлера не было бы ничего. Пять минут. Может быть, мы станем легендой, может — нет. Нет, говорю я, постой. Где бы был Христос, если бы никто не написал Евангелий? Четыре минуты. Я подвигаю языком ствол к щеке и говорю: ты хочешь быть легендой? Тайлер, друг, я сделаю тебя легендой. Я был здесь с самого начала. Я помню всё. Три минуты. Глава 2 БОЛЬШИЕ РУКИ БОБА СОМКНУЛИСЬ И ЗАКЛЮЧИЛИ МЕНЯ В объятья. Я в темноте. Я прижат к огромным потным сиськам Боба, огромным как сам Бог. Мы встречаемся в подвале церкви по вечерам. Это Арт, это Пол, это Боб. Плечи Боба сейчас для меня как горизонт. Жирные светлые волосы Боба дают представление о том, что такое крем для волос, который называет себя муссом для укладки. Жирные, и светлые, и очень прямые. Его руки сомкнулись вокруг меня, ладонь прижимает мою голову к сиськам, выросшим на его могучей груди. Всё будет хорошо, говорит Боб. Теперь ты плачь. Всем телом от коленей до макушки я чувствую, как химические реакции внутри Боба сжигают пищу и кислород. Может быть, они рано это выявили, говорит Боб. Может быть, это просто семинома[11]. При семиноме вероятность выживания — почти сто процентов. Плечи Боба поднимаются в глубоком вздохе, а затем опускаются-опускаются-опускаются в коротких всхлипах. Поднимаются. Опускаются-опускаются-опускаются. Я прихожу сюда каждую неделю вот уже два года. И каждую неделю Боб обнимает меня, и я плачу. Плачь, говорит Боб, вздыхает и всхлип-всхлип-всхлипывает. Давай, поплачь. Его большое мокрое лицо опускается на мою голову — и я потерян внутри. Вот, когда я плачу. Легко плакать в душной темноте, спрятавшись в ком-нибудь, когда ты понимаешь, что всё, чего ты можешь добиться, в конце превратится в мусор. Всё, чем ты гордишься, будет отброшено прочь. Я потерян внутри. Сейчас я ближе ко сну, чем когда-либо за последнюю неделю.