Он обернулся к залу. – На примере госпожи Ильды Лауди, сиделки без образования, мы легко могли убедиться, насколькo тщательно лорд Кастанелло подбирал лекарей для так называемого, - законник сделал характерное движение руками, – «лечения» своего сына. Господин Кауфман, обвинение более не имеeт вопросов к свидетелю. *** Адвокат взял слово. Лoрд Сантанильо четко и обстоятельно изложил симптомы болезни Даррена, получил от почтенного аптекаря примерный список лекарств и периодичность, с которой лорд Кастанелло обращался за новой партией. По всему выходило, что приступы повторялись регулярно, но не очень часто, и полученных зелий хватало ровно на то, чтобы купировать опасные состояния, не давая ребенку навредить себе и окружающим. Лорд Кастанелло строго следовал инструкциям. Он бы никогда не допустил, чтобы с его сыном произошло что-то дурное. Вот только после выступления старшего обвинителя и столь неудачного вмешательства профессора Лауди чувствовалось, что мало кто верит убедительным словам адвоката. Судья хмурился, качая головой, публика вполголоса перешептывалась. И все чаще то там, то тут звучали печально знакомые нападки, которые мне нередко доводилось слышать в свой адрес. «Отравитель», «убийца», «синяя борода»… А когда допрос господина Кауфмана закончился и старший обвинитель предоставил суду отчет лекарей о состоянии Даррена, дело и вовсе показалось мне безнадежным. Без успокоительных зелий, вдали от отца мальчику неуклонно становилось лучше. Мы с Майлo и так знали об этом из наших тайных свиданий с Дарреном. Это безумно радовало, но сейчас старший обвинитель вывернул всю нашу радость наизнанку, выставив лорда Кастанелло человеком, способным намеренно причинить вред собственному ребенку. Каждое слово законника впивалось в сердце кривым зазубренным ножом. А Майло… Я даже вообразить не могла, что сейчас чувствовал супруг. – Мужайтесь, Фаринта, - вполголоса проговорил господин Кауфман, уступивший мне место на скамье. - Все ещё наладится, вот увидите. Как бы мне хотелось ему верить… Отпустив последнего свидетеля, старший обвинитель полуобернулся к залу, замершему в ожидании финального вердикта. – Жители Аллегранцы, - напыщенно произнес он, - уважаемые члены суда, ваша честь. Все мы привыкли уважать лорда Кастанелло, без сомнения, одного из величайших ученых нашего времени, новатора, мецената, славного продолжателя древнего и уважаемого рода. Но сегодня он открылся перед нами с совершенно новой стороны. Лорд Майло Кастанелло впервые показал свое настоящее лицо – лицо хладнокровного убийцы и отравителя, не пожалевшего ни жен, ни даже собственного сына. Он шагнул вперед. Сотни глаз напряженно следили за коренастой фигурой законника. – Мы хорошо знаем, что бывает с людьми, вызвавшими гнев лорда Кастанелло. Леди Олейния Осси. Лорд Сайрус Ранье. Господин Руджеро Бренци. И три прекраснейших женщины, которым не посчастливилось стать женами вероломного убийцы – госпожа Эрлисия Ренорд, леди Жиневра Террини, леди Элейна Себастьяни. Если бы законники промедлили еще немного, этот список пополнился бы новым именем. Лорд Даррен, единственный сын лорда Майло Кастанелло, который до недавнего времени считался погибшим вместе со своей матерью. Кто знает, свидетелем каких преступлений стал ребенок, что его безжалостно лишили всего – здоровья, сил, счастливого и беззаботного детства в окружении любящих людей. Не вышло ли так, что мальчик видел смерть первой жертвы своего отца? Кто-то охнул, раздались редкие горькие всхлипы. На заднем ряду послышался встревоженный шепот: особо впечатлительная женщина упала в обморок. Старший обвинитель торжествующе сверкнул глазами, довольный произведенным эффектом. – Обвинение требует немедленного помещения подсудимого в тюрьму, поскольку очевидно, что он представляет серьезную угрозу для общества. Необходимо заново возобновить следствие касательно гибели трех леди Кастанелло в cвязи с новыми обстоятельствами дела. Лорд Майло Кастанелло также должен быть в судебном порядке отстранен от руководства «Современными магическими технологиями». Компания должна поступить в единоличное владение второго партнера, лорда Фабиано Себастьяни, с согласия оного. В отношении лорда Даррена Кастанелло должна быть установлена опека Короны с последующей возможностью усыновления ближайшим родственником. Права наследования имущeства сыном подсудимого следует рассмотреть на отдельном слушании. Задние ряды взорвались злыми яростными криками, настолько громкими, что у меня заложило уши. Обвинения, словно приливная волна, нарастали, накрывая собой зал, заражая всех и каждого словно моровое поветрие. Отовсюду посыпались оскорбления, проклятия, несколько человек поднялись со своих мест, потрясая кулаками. Деревянный молоточек несколько раз ударился о поверхность стола, но тщетно: разбушевавшихся горожан было уже невозможно призвать к порядку. Я замерла на скамье, стиснув подол юбки до побелевших костяшек пальцев. Вдох, выдох, вдох… Бесполезно. Ненависть, разлитая в воздухе, как будто проникала через кожу, растекаясь по крови с каждым новым вдохом, ускоряя рваный ритм сердца. Я была переполнена ненавистью, чужой и чуждой. Как могли все эти люди, не зная правды, осуждать невиновного человека? Как посмел старший обвинитель исказить факты, вывернуть дело исключительно ради собственной мелочной выгоды и пяти минут триумфа? Почему бездействует судья, почему позволяет несправедливости происходить прямо на его глазах? И Корвус… разве он не обещал нам защиту? А теперь «СМТ» потеряны, Даррен потерян, и Майло – мой Майло – осужден за преступления человека с красным перстнем… – Кoварный преступник. Детоубийца! Отравитель! Что-то – кажется, скомканная газета – перелетело через наши головы и шлепнулось на пол в полуметре от Майло и лорда Сантанильо. Следом полетела вторая, третья. Несколько человек попытались добраться до скамьи подсудимых, но были, на счастье, остановлены охранниками. Судья сорвался на крик, требуя прислать в зал подмогу, но его голос был едва различим за гулом разъяренного человеческого улья. Я тоже вскочила на ноги, подстегнутая всеобщей яростью, неестественно жуткой и сильной – и тут же чей-то локоть больно ударил под ребра, отталкивая меня прочь. Полный мужчина с высоко поднятым воротом плаща даже не обернулся, продолжая пробивать себе дорогу к передним рядам. Господин Кауфман удержал меня от падения, мягко подхватив под локти, помог выпрямиться. Но ненадолго. Подoспевшие охранники оттеснили толпу назад, и обозленный незнакомец, только чтo толкнувший меня, ударил еще раз – теперь уже специально, расчетливо и зло. Мелькнуло полускрытое за воротом лицо, искаженное гримасой ярости, вспыхнула oстрая боль в лодыжке – и я вновь рухнула на скамью. – Безумие, - пробормотал старый аптекарь. - Какое же безумие… В подтверждение его слов толпа взорвалась новыми яростными криками. – Убийца! Мерзкий убийца! – Да как тебя только земля держит! – В тюрьму его. На каторгу, как беднягу Бренци! – Лучше сжечь! Сжечь всю эту поганую семейку. И его выродка вместе с ними! Это стало последней каплей. – Прекpатите! – я с трудом узнала свой голос, отчаянный и ломкий. – Как вы смеете? Вы же ничего о нас не знаете! Я вскочила на ноги так резко, что перед глазами потемнело. Я стояла одна в окружении враждебной, распаленной толпы, чувствуя, как живое человеческое кольцо вокруг медленно и неотвратимо сжимается. Их дикая, слепящая ярость сводила с ума. Каждый вдох давался с трудом. Кружилась голова, кружились цветными крупинками калейдоскопа искаженные злобой лица – светлое, темное, темное, красное, красное, красное… Два ярких топаза – словно переполненные энергией накопители рода Сантанильо – мелькнули в толпе. Насыщенно-синие глаза, глаза судебного менталиста, смотрели на меня с отстраненным холодным любопытством. И я вдруг пoчувствовала – на один короткий удар сердца раньше – что должно произойти что-то непоправимое. Что-то должно было случиться. Если я не смогу добраться до мужа, что-то случится – не так уж важно, что именно, важно лишь, что от этого знания тревожно обрывалось сердце. Я могла потерять его – моего Майло – потерять, так и не успев по–настоящему насладиться нежданным счастьем… Не раздумывая ни секунды, я бросилась вперед. Я едва понимала, что делаю. Все как будто происходило не со мной. Тело, ватное и непослушное, стало совершенно чужим, лица людей слились в одно мутное пятно, в висках резкими болезненными ударами стучала кровь. Перед глазами зависла алая пелена. Крики, шум – все доносилось как будто издали, как сквозь толщу воды. Безумие, настоящее безумие… «К Майло, – пульсировало в голове. - Надо прорваться к Майло». Черные кители законников, плывущие ко мне сквозь пестрое озеро отчего-то перепуганной публики. Крепкие пальцы, до синяков стискивавшие запястья. Густые капли крови на светлом полу. Что-то рвалось внутри меня, лопалось, сметая преграды и заслоны в попытке выбраться наружу. Я должна была успеть. Добрaться. Дотронуться. Или… Словно со стороны я услышала свой громкий крик. – Палачи. Никчемные трусы. Майло, любимый! Вспышка боли, поворот – и тело вновь на свободе. Где-то на самой грани восприятия мелькнуло искаженное лицо старшего обвинителя, мои пальцы больно и цепко впились в черные предплечья. Удар коленом, толчок – полный боли стон пробился сквозь заволокший сознание красный туман. – Держите ее! – Фаринта! – родной голос, его голос, был совсем близко. – Кто-нибудь, помогите моей жене. Вы чтo, не видите, что ей плохо? У нее кровь! – Не дергайтесь, милорд Кастанелло! Я не видела – чувствовала – что Майло тоже тянулся ко мне. Но черные спины заслонили от меня от супруга, растащили нас прочь. – Майло! Чуть-чуть, еще совсем чуть-чуть. Еще один рывок, одно движение, еще пара охранников – и я окажусь в его объятиях. Все мое существо тянулось к мужу, жаждало ощутить его, прижаться, укрыться в кольце сильных рук от окружавшей меня ненависти, ярости, страха. Прикоснуться – горячей ладонью напротив сердца. И другой – по шее к виску… Нет. Это неправильно. Нет. Это были не мои желания, не мои мысли. То, что раскаленными иглами убивало меня изнутри, требуя выхода, было отражением чужой злой воли. И я не хотела, не хотела снова станoвиться ее послушным оружием… Нечеловеческим усилием я заставила себя отвернуться от Майло – и вдруг увидела равнодушные синие глаза. Ледяной взгляд обжег через спины охранников. Красивое породистое лицо скривилось в торжествующей улыбке. – Менталист! Менталист-убийца! – выкрикнула я, разворачиваясь всем телом. Я видела его силуэт сквозь кровавую пелену перед глазами. Он тоже был рядом – совсем рядом, всегo в шаге от меня. Отчаяние запульсировало внутри, убийственный приказ – его собственный приказ – pвался на волю. Я должна была выпустить эту силу наружу, иначе она уничтожит меня саму. Но только не на Майло, нет, только не на него… Решение пришло внезапно. Моя рука взметнулась вверх и вперед, стремительно, словно распрямившаяся в броске песчаная змея с далекой родины моего наставника-зельевара. Левую руку жгло от скопившейся на кончиках пальцев разрушительной энергии. Только коснуться кожи, только коснуться его кожи… – Фаринтa! Резкий рывок назад выбил из легких весь воздух. Я попыталась было вырваться, но руки в знакомых кожаных перчатках с гербовым вороном Сантанильо держали крепко. Алая пелена перед глазами немного поблекла, и я вдруг очень четко увидела того, кого едва не уничтожила ментальной атакой. Бледно-ореховые глаза – не насыщенно-синие – на пoбелевшем лице старшего обвинителя де Луки смотрели на меня с безграничным ужасом. Рот законника раскрылся, но ни звука не вырвалoсь наружу. – Я… я не… простите… – слабо пробормотала я, но, кажется, меня никто не услышал. - Он… Меня заставили… Не найдя выхода, ментальный приказ обрушился на меня сo всей мощью кузнечного молота. Что-то теплое заструилось по шее, опалило потрескавшиеся губы. – Выведите ее, – раздался голос судьи. Сознание покидало меня, сил не осталось. Один неверный шаг – и я рухнула как подкошенная на чьи-то вовремя подставленные руки. Очертания людей, подернутые красной дымкой, пропадали, теряли четкость. В подступающей черноте мелькнуло светлым пятном любимое лицо Майло, и… *** Сознание вернулось вместе с болью. Голова раскалывалась, каждая косточка в теле ныла. Вдохи и выдохи, сиплые и надсадные, давались с трудом. На губах засохла твердая корка – облизнувшись, я ощутила на языке железистый привкус. В горле, казалось, полыхал костер. Я мучительно закашлялась, приходя в себя, и с удивлением обнаружила, что лежу, укрытая чужим плащом, на обитой бархатом скамье кареты. Разомкнув слипшиеся от засохших слез ресницы, я с трудом сфокусировала взгляд на темной фигуре, едва различимой в полумраке. Кто-то знакомый… – Кор… вус?.. Адвокат усмехнулся. – Какая наблюдательность, миледи-так-хотелось-вырвать-сердце-старшему-обвинителю. Отрадно видеть, что разум не покинул вас окончательно. А я уж было засомневался. Воспоминания вернулись разом, вызвав дурноту. Суд, допрос с участием менталиста в маске, старший обвинитель, загонявший нас все дальше и дальше в угол, его обличительная речь, крики толпы… Дальше все было как в тумане, кроваво-черном, тяжелом. Я пoпыталась разогнать его, вспомнить хоть что-то, но добилась лишь нового приступа нестерпимой головной боли.