Йедад был болезненно худым, с темными, очень большими и пугающе пристальными глазами, как если бы все, на что он смотрел, представляло исключительный интерес и разница между живым и мертвым значения не имела. После нашего приезда лорд Йедад и его собратья-философы проводили много времени у постели моего господина, но, в отличие от целителей, их гораздо больше интересовала болезнь, чем больной. Они даже скребли его шрамы от ожогов и уносили для изучения частички, собранные в пергамент. Кроме того, я не понимал смысла многих вопросов, которые они задавали. «Когда у вас начинается приступ, вы видите стену или занавес красного цвета?» – мог спросить Йедад, словно хотел извлечь какую-то пользу из видений лихорадочного сна. «Вы слышите голоса? На каком языке они говорят?» Иногда один или два представителя ордена Песни – ордена верховных магов Утук'ку – присоединялись к Йедаду у постели Хакатри. Я особенно запомнил одного, его звали Карккараджи, он был очень старым и обладал длинными желтыми ногтями, загибавшимися, как когти. Я ни разу не слышал, чтобы он заговорил. Он общался со своими собратьями Певцами жестами, тайным языком знаков Ордена, который они использовали только в общении между собой. Обычные целители хикеда'я, посещавшие Хакатри, вели себя не так бесцеремонно, как маги, но и они не приносили моему господину истинного облегчения, несмотря на мази, настойки и неприятные жидкости, которые заставляли его глотать. Мы оставались в Наккиге почти всю Луну Рыси. Я почти не видел брата моего господина, лорда Инелуки, но кто-то из целителей рассказал мне, что его, единственного из нашего отряда, пригласили в королевский дворец, Омей'о Хамака, на аудиенцию с королевой Утук'ку. После этой встречи Инелуки пришел навестить брата, но меня выслали из комнаты, и я не знаю, что между ними произошло. Мой господин Хакатри в тот момент страдал от страшной боли и почти потерял сознание, поэтому я сомневаюсь, что он мог что-то сказать или просто выслушать Инелуки. Визит в Наккигу получился не слишком приятным, а само место переполняла враждебность. Во время нашего пребывания в подземном городе Утук'ку я ощущал какие-то странные течения, слышал шепоты и видел тени, которых не понимал, словно жителей города поглощали тайные разговоры о предмете, мне неведомом. Туманные улицы, хотя я бывал на них совсем немного, казались населенными призраками, и не только из-за стоявших всюду памятников Друкхи, сына королевы, смотревших на нас со всех сторон. Из разговоров, что мне довелось слышать, жителей города интересовали лишь события, случившиеся в прошлом: казалось, они верили, что нынешняя эра всего лишь иллюзия и ее следует перетерпеть, поклоняясь вещам, местам и людям, утраченным без всякой надежды их вернуть. В конце концов стало очевидно, что целители Наккиги не в силах помочь моему господину. И я совсем не жалел, когда мы решили ее покинуть. Сначала мы планировали отправиться на запад, в Хикехикайо, другой великий горный город. Но лорд Инелуки заявил, что путешествие туда будет бесполезным. – Королева говорит, что немногие целители, оставшиеся в городе, заметно слабее тех, что есть в Наккиге. – Но они не смогли ничего предложить. – Лицо Хакатри было бледным и влажным от пота после очередного жестокого приступа. – Значит, нет никакого смысла предпринимать еще одно длительное путешествие на далекий холодный север, – сказал ему Инелуки. – Королева говорит, что прежде никогда не случалось ничего подобного тому, что произошло с тобой, а она старше всех нас на многие Великие годы. Утук'ку уверена, что в Хикехикайо мы не узнаем ничего нового. – Королева была к вам очень благосклонна, милорд, – сказал я. – Я не из тех, кто ее ненавидит, оруженосец. – Его голос был жестким, полным неприязни. Я думаю, если бы рядом не находился Хакатри, его брат говорил бы со мной еще более агрессивно. – Она должна защищать свой народ и земли. Мой господин слегка приподнялся. – Не забывай, брат, ее народ – это наш народ, – сказал Хакатри. На большее у него не хватило сил, и мы решили не ехать в Хикехикайо. На полпути назад по бесконечным Снежным Полям нам пришлось остановиться на целых два дня, потому что страдания моего господина стали такими жуткими, что он не мог двигаться дальше даже на носилках. В середине второй ночи, когда рядом с ним находились только я и один из целителей Асу'а, Хакатри сел со стоном боли и закричал: – Она за вуалью! Ее следы повсюду! – Он схватил мою руку с такой отчаянной силой, что до конца дня я испытывал боль, но то были единственные слова, которые я сумел понять. Затем у него случился приступ, и он так отчаянно метался и стонал, что сердце у меня едва не разорвалось. Когда Хакатри снова стало можно нести, мы продолжили наш путь по Снежным Полям, но около Великой Красной реки он вынырнул из забытья, как ныряльщик на большие глубины, и заявил, что не поедет домой, а хочет повернуть на юго-запад, в сторону города Мезуту'а. Я запротестовал, но Хакатри сказал: – Я обещал наследнику Эназаши, что вернусь в Серебряный дом, чтобы принести свои извинения за то, что взял ведьмино дерево из его рощи. Кто знает, поправлюсь ли я когда-нибудь? Честь призывает меня воспользоваться этой возможностью. Я невольно вздрогнул – в конце концов, «честь» привела нас в то ужасное положение, в котором мы находились, пусть то была честь Инелуки, а не моего господина. Сейчас я уже не верил в ее значимость. Когда я сказал об этом целительнице, сопровождавшей нас из Асу'а, она посмотрела на меня так, словно я заговорил на иностранном языке: она просто меня не поняла. – Конечно, мне не нравится выбор твоего господина, – сказала она. – У меня заканчиваются ингредиенты, из которых я делаю мазь, помогающую лорду Хакатри, и я предпочла бы вернуться в Асу'а. Но мы не можем отнимать у твоего господина то немногое, что у него осталось. – Вы имеете в виду его жизнь? – сказал я, пытаясь подавить закипавший гнев, что у меня не слишком хорошо получилось. – Чем больше он путешествует, тем сильнее я боюсь, что он не выживет. Она лишь покачала головой. Как и другие целители, она была доброй и полной сострадания, но сейчас я совсем не понимал народ моего господина. На этот раз, из-за состояния лорда Хакатри, мы не стали входить в Мезуту'а со стороны озера Небесное зеркало и Прохода папоротников, а двинулись по древнему Серебряному тракту, через горы к гордым Южным воротам. Мой господин находился в закрытых носилках. Весть о нашем возвращении разлетелась по всему подземному городу, и после того как мы вошли в Серебряный дом, улицы наполнились горожанами, которым хотелось нас увидеть. Казалось, Инелуки наслаждался вниманием толпы, но мой господин лишь изредка приоткрывал занавески носилок. Я видел, что он испытывал жуткую боль, но твердо решил выполнить свое обещание. Наконец мы принесли Хакатри к Залу Свидетеля, где в мерцавшем сиянии Осколка собрался двор Эназаши; я не увидел Кай-Аниу, его мнимого соправителя. Хозяин Мезуту'а хмурился, глядя, как носилки Хакатри несут по ступенькам к центру покоев. Наследник Эназаши также на нас смотрел, но его лицо хранило нейтральное выражение, хотя было нетрудно угадать, что данное им разрешение Хакатри и Инелуки забрать ведьмино дерево стало причиной серьезных разногласий между ним и отцом. – Итак, лорд Хакатри, вы наконец к нам вернулись, – сказал Эназаши, когда носилки поставили возле помоста. – Я сказал, что не стану вам помогать в попытках убить Червя. Тем не менее вы забрали то, что хотели, без разрешения. И теперь пришли просить прощения или хвалиться своим подвигом? Даже в неверном, мерцавшем свете Осколка я увидел, как покраснело от гнева лицо Инелуки. – Вы сказали, что не дадите нам воинов, Эназаши, – заговорил Инелуки, даже не пытаясь скрыть горечь, которую чувствовал. – Мы не взяли воинов. Мы взяли дерево – одно. – Вы взяли священное дерево из Корней Сада, из моей рощи – вы его украли! И, еще того хуже, сделали моего сына сообщником. За одно это мне бы следовало изгнать вас навсегда из земель Серебряного дома, однако вы здесь и не испытываете ни малейшего стыда. Твой брат даже не желает показать мне свое лицо, хотя мне сказали, что именно он стоял во главе вашего отряда. – Как вы смеете!.. – вскричал Инелуки, и по залу пробежала волна возмущения. Я увидел, как несколько стражей Серебряного дома потянулись к оружию. – Прекрати, – сказал Хакатри из закрытых носилок, и, хотя он говорил очень тихо – просто не мог иначе, – Инелуки сразу замолчал. Даже Эназаши сделал паузу, словно ждал, что произойдет дальше. Занавески задрожали и медленно раздвинулись. Мой господин выбрался из носилок и, слегка покачиваясь, встал рядом с ними, его одежда была мятой и пропитанной потом. – Лорд Эназаши прав, – продолжал он. Все, кто собрались в большом зале, смотрели на него широко раскрытыми глазами. Их поразила не хрупкость моего господина, а ужасные раны, жуткие следы ожогов на шее и руках, которые все еще оставались ярко-красными, хотя прошло много лун. Кроме того, тяжелое дыхание говорило о том, каких невероятных усилий ему стоило самостоятельно выбраться из носилок, но даже самые наблюдательные из жителей Мезуту'а не могли представить, какую мучительную боль Хакатри переживал каждый день. Его брат знал. Остальные слуги и я знали, и нас всех поразило то, что Хакатри вообще мог стоять. – Милорд, – продолжал он, обращаясь к Эназаши, – я причинил вам вред, который признаю. Я ограбил вашу рощу не ради собственной выгоды, но до сих пор сожалею, что необходимость сделала меня вором, а вас – жертвой воровства. Его брат Инелуки был явно с ним не согласен. Гордость Инелуки стала проклятием, так говорили многие его друзья, и в тот момент я видел, как он отчаянно с ней сражался. Его лучшая часть, или более осторожная, победила: он молчал. – Все это, конечно, понятно, – заявил Эназаши, – но не меняет сути того, что случилось. Вы пришли в мою рощу под покровом тайны и темноты и без разрешения взяли одно из священных ведьминых деревьев. И сделали моего сына сообщником. Если бы такое произошло в Наккиге, вашим приговором была бы смерть. Глаза Инелуки вылезли из орбит, но Хакатри бросил на него короткий взгляд, и младший брат снова промолчал. – Вашему сыну пришлось принимать трудное, отчаянное решение, с'хью Эназаши, – сказал мой господин. – Он, как и я, позволил совести руководить своими поступками. И я уверен, что вы поступите так же. – В каком смысле? – прищурившись, спросил повелитель Мезуту'а. Хакатри пошел к помосту. Каждый шаг был медленным и трудным, и все увидели у него на лице капли пота. Инелуки отвернулся, от стыда или сочувствия – я не знал. Наконец Хакатри добрался до первой ступеньки, ведущей на помост, на небольшом расстоянии от ног лорда Эназаши. Он покачнулся, словно падая, но, когда Йизаши протянул руку, чтобы ему помочь, мой господин просто отмахнулся. Хакатри с тихими стонами боли, хотя он изо всех сил старался себя сдерживать, опустился сначала на одно колено, потом на второе. По его щекам начал стекать пот, когда он наклонился к ступеньке. Это было душераздирающее зрелище, словно мы смотрели на огромного зверя, пронзенного множеством стрел, которые наконец его убили. С последним сдавленным стоном лорд Хакатри опустился перед Эназаши на колени. Когда он заговорил, понять его слова было трудно, такой сильной стала боль. – Я… в вашей власти, лорд Эназаши. Мы все вышли из… Сада, из чего следует, что мы должны чтить то общее, что в нас есть. Я причинил… вам вред. Если вы решите забрать мою… жизнь за преступление… против вас… она ваша. Я находился в таком ужасе от страданий моего господина, что не заметил взгляда лорда Эназаши, глаза которого покраснели от слез. – Кто-нибудь, помогите лорду Хакатри вернуться на место, – голос Эназаши звучал глухо и неровно, как у моего господина. – Клянусь Садом, из которого мы все пришли, вы прощены, сын Дома Ежегодного Танца. Вы прощены. Часть четвертая Серые земли – Всего несколько лун назад ваш брат отказывался вернуться в Асу'а, – сказал я Хакатри, – и вы назвали его упрямым. А теперь Инелуки возвращается, а вы – нет. – Я никогда так не разговаривал с моим господином, но я за него боялся. – Я не понимаю, милорд. – Ты считаешь, что мне следует вернуться домой? – резко спросил он. – Но к чему? К жизни, которую едва ли назовешь жизнью? Я кричу в моих снах, наполненных болью, и никто в доме не сможет спать. Я не могу обнять жену, потому что боль слишком сильна, а мой ребенок… – Я никогда не видел Хакатри в таком отчаянии. – Ты знаешь, что Брисейю сказала во время нашего разговора через Свидетеля? Ликимейя хочет знать, когда вернется ее настоящий отец. Моя собственная дочь больше меня не узнает, так я изменился из-за проклятия драконьей крови, а ты хочешь, чтобы я вернулся в Асу'а! – Он стиснул зубы не только от боли, но и от гнева. – Неужели теперь и ты отвернешься от меня, Памон? Я был потрясен тем, что он поделился со мной личным разговором с женой, чего раньше даже не мог представить, но еще сильнее – что он поставил под сомнение мою верность, однако я понимал, что только страдания могли заставить Хакатри меня упрекать. – Я никогда не отвернусь от вас, милорд. Вы выбрали меня и вырастили, когда никто другой из вашего народа даже не смотрел в мою сторону. Но из этого не следует, что я буду молчать в тот момент, когда вы, как мне кажется, совершаете ужасную ошибку. На самом деле только в этом новом, странном мире, в котором мы оказались, у меня появилась смелость ставить под сомнение его решения. Некоторые вещи действительно очень сильно изменились. Лорд Инелуки покинул Серебряный дом, чтобы вернуться в Асу'а вместе с несколькими воинами, которые его сопровождали. Я не винил его за отъезд, ведь он не мог помочь Хакатри выздороветь и ему было особенно тяжело наблюдать мучения брата, ведь именно он дал ужасающую, роковую клятву, которая привела к таким последствиям. Расставание братьев стало одним из самых печальных зрелищ их всех, что мне довелось видеть: они так сильно любили друг друга, но не могли даже обняться. Инелуки искал нужные слова, но Хакатри его остановил. – Не беспокойся обо мне, брат, – сказал мой господин. – Если даже Небытие не смогло уничтожить наш народ, несколько капель крови дракона не отнимут у меня жизнь. Мы еще встретимся. – И с такими словами он поднял руку в прощальном жесте. Инелуки кивнул, и его лицо превратилось в маску, когда он садился в седло Бронзы. Он уехал не оглядываясь. Мы с Хакатри и полудюжиной слуг и стражей, что несли носилки моего господина, начали медленное путешествие вниз по склону, и скоро Мезуту'а скрылся из вида. Мы спустились на побережье и оказались в порту Да-Йошога, прежнем доме леди Оны и Шоли. Там жили довольно много зида'я, некоторое количество бледнокожих хикеда'я и приличное число смертных мужчин и женщин – они называли это место «Краннир». Конечно, и тинукеда'я, как в любом портовом городе на севере или юге, и, насколько я понял из рассказов женщин из Вороньего Гнезда, старые семьи ниски Да-Йошога, хотя теперь их стало заметно меньше. Тем не менее они гордились своим происхождением и играли ведущую роль в торговле, которой занималась большая часть населения. И хотя в порту кипела жизнь, сюда редко заходили корабли зида'я, поэтому мы оплатили проезд до королевства Наббан на торговом судне. Несмотря на то что команда смертных испытывала смущение в нашем присутствии, мы спокойно плыли вместе с ними на юг, вдоль побережья, до широкого скалистого острова Кементари, где давно поселилось большое количество зида'я. Знаменитый город с таким же названием сейчас лежал в руинах – он стал жертвой землетрясения, уничтожившего Джина-Т'сеней. Когда мы направились в глубину острова, оставив позади заброшенную гавань, перед нашими глазами предстали остатки широких церемониальных дорог и развалины когда-то гордых зданий. Их легендарную облицовку из полосатого сардоникса, благодаря которой стены города сияли так ярко, что близлежащие дороги называли «Ослепительный путь», давно унесли грабители. Прежде гордая, а теперь опустевшая столица не входила в число городов, которые Дженджияна отдала в правление тинукеда'я, но, когда Хакатри и я прибыли туда, немногие представители моего народа и народа моего господина продолжали жить вместе в относительной гармонии. Однако хикеда'я, обитавшие рядом с ними во время расцвета Кементари, ушли из тех мест. Они бежали вскоре после того, как рухнули стены и дворцы, подчинившись требованию Утук'ку присоединиться к ней в Наккиге. Зида'я и хикеда'я, жившие среди руин Кементари, с горечью говорили о том, что хикеда'я потребовали Главного Свидетеля города, звавшегося Дышащая Арфа, и унесли его в свой новый дом. Это возмутительное деяние произошло много Великих лет назад, но, когда мы сидели вместе с правителями Кементари в пустой каменной оболочке бывшего Храма Свидетеля, те, кто остался, скорбели об утрате так, словно это произошло совсем недавно. Я с болью наблюдал за печальными руинами одного из самых знаменитых и прекрасных Девяти городов и знал, что лорд Хакатри разделял мои чувства. Там, где когда-то кипела жизнь, а купцы доставляли товары на своих быстрых кораблях в самые разные земли вдоль побережья, теперь осталось не более тысячи жителей, по большей части новых смертных поселенцев. Кементари и его горожане прежде процветали благодаря пряностям и великолепным тканям, прибывавшим на кораблях в порт. Теперь они существовали только благодаря козам и овцам, что паслись на склонах холмов в центре острова, а также ферм, где выращивали зерно и овощи.