– Я ваш слуга, – только и ответил я, хотя уже не до конца понимал, что означает мое служение лорду Хакатри. Однажды ночью, когда мы все еще находились в неизведанных местах Пустошей, мне приснилось, что я горю. Только это совсем не походило на сон. Я проснулся с криком, пытаясь ладонями сбить с себя огонь, который поднимался вверх по моим ногам, – и тут только понял, что пламя ненастоящее. Но оно было настоящим, во всяком случае, я так чувствовал. Когда я сидел под бесконечными звездами и раскинувшимся над головой ночным небом, боль не ушла, как будто с меня содрали кожу, атака на мой разум оказалась сильной и ужасной, точно бесконечный крик. И только после дюжины ударов сердца стала ослабевать, и я увидел, что мой господин сидит и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – Что это было, Памон? – спросил он. – Я не знаю, милорд, – задыхаясь, ответил я. – У меня возникло ощущение, будто кто-то облил меня кипящим маслом. Это был лишь сон, я полагаю, но мне показалось, что он не отступил даже после того, как я проснулся. – Мне очень жаль. – Лицо Хакатри стало мрачным, но в тот момент я не понял причины. Мое сердце билось так быстро, что заболела грудь, а легким не хватало воздуха. Прошло много времени, прежде чем я позволил себе снова заснуть. Я не только в тот раз стал участником снов моего господина. В следующие дни я часто просыпался от ужасных видений, всякий раз замечая, что лорд Хакатри мечется во сне от собственных кошмаров, и все сильнее убеждался, что разделяю с ним некоторые из них, хотя не мог понять, как такое могло быть. Меня преследовали не только жуткие сны о том, что я горю. Иногда, в особенности на грани сна и бодрствования, казалось, будто я совсем не сплю, а куда-то соскальзываю сквозь вуаль, окружавшую наши жизни, в нечто иное – вечное и непостижимое. Это пугало по-настоящему – какая тонкая черта отделяла состояние бодрствования от неизведанных заливов безумия. Однажды рано утром я проснулся и обнаружил, что Хакатри встал и ходит по лагерю. Он лихорадочно складывал наши вещи, словно собирался бежать от какой-то опасности, но выглядел скорее взволнованным, чем встревоженным. – Вставай, Памон, вставай! – сказал он, когда я сел и принялся тереть глаза. – Я знаю нужное нам направление! И где находится Белый Призрак! – И вы мне расскажете, милорд? – спросил я. – Даже лучше – я покажу! К лошадям! Она меня ждет! Я покорно собрал кухонные принадлежности и остальные вещи, которые вечером достал из седельных сумок, и приготовился ехать дальше. Не успел я взобраться в седло, как Хакатри прижал каблуки к бокам своей лошади и поскакал вперед, и мне пришлось сильно постараться, чтобы от него не отстать. Вокруг нас клубился утренний туман, и временами казалось, будто я скачу в полном одиночестве, преследуя нечто менее определенное, чем лорд Асу'а. Уже почти наступил полдень, когда туман исчез, а Хакатри добрался до вершины невысокого холма, остановил лошадь и позвал меня. – Вот, Памон! Разве я не говорил тебе? – Его голос наполняла такая радость, что я встревожился. Что бы он ни нашел, оно вело нас много дней, я испытывал мрачные опасения, когда следовал за Хакатри, и они лишь усилились, когда мне удалось его догнать. Перед нами, точно огромное блюдо, расстилалась равнина, и впервые я сумел различить смутную тень великого леса Альдхорт, который опоясывал северную сторону лугов, и удивился, что нам удалось преодолеть такое огромное расстояние за последние несколько дней. Но еще сильнее меня поразили очертания узкой скалы из камней и земли, возвышавшейся над травой, подобно фигуре в светлых одеждах. Но никакое живое существо, гигант или даже дракон не могло быть таким высоким: скалистая вершина уходила в небо, угловатое основание походило на нижнюю часть колонны, хотя стороны и вершина густо заросли травой и деревьями. Скала поднималась из неглубокого озера, окружавшего ее, точно ров, но это был не замок, и ее форму определили не руки смертных или бессмертных, более всего она напоминала палец огромного скелета, и я почувствовал, как меня пробирает дрожь. – Что это? – воскликнул я. – Сесуад'ра! – ответил мой господин. – Скала Прощания. Я никогда прежде не видел этого места, но знал его историю так же хорошо, как про Побег из Сада или смерть Ненаис'у. Много Великих лет назад два клана народа моего господина, зида'я и хикеда'я, встретились на вершине Скалы Прощания, чтобы договориться о разделении, и с тех пор этот момент называется Прощание. Утук'ку повела своих людей обратно в Наккигу, где они нашли приют среди огромных гор, объявив, что больше никогда не будут жить с Дженджияной и ее кланом. После Сесуад'ры для бессмертных, что когда-то пришли из Сада, все изменилось. – Но почему мы здесь, господин? – спросил я. – Тут же никого нет. – Да, людей нет, – ответил Хакатри и направил свою лошадь к огромной колонне из камня и земли. – Но она всегда была живой – и она меня зовет. И он снова пришпорил Серого, заставив меня перевести своего скакуна в галоп, чтобы не упустить их из вида. Наши лошади медленно и осторожно шли по мелкой воде у основания Сесуад'ры. Мне не потребовались годы, проведенные в конюшнях Асу'а, чтобы понять, что лошадям, выросшим в землях смертных, не нравится Скала Прощания – каждый шаг они делали так, словно опасались огромного спавшего хищника, который в любой момент мог проснуться. Да и я чувствовал себя там не особенно уютно. В легендах о Прощании редко упоминается Сесуад'ра, но это место отличалось от тех, где я когда-либо бывал прежде, огромное и безлюдное, а его огромные размеры казались противоестественными в пустынных землях, в дальнейшем забытых. – Я вижу следы мощеной дороги, – сказал мне Хакатри. – Вот, смотри, Памон. Мы можем дойти по ней до камня, и наши лошади даже не замочат животы. Хорошее настроение Хакатри тревожило меня не меньше, чем плохие сны и страдания в предыдущие дни, я не смог удержаться от вопроса и спросил, почему это место так его притягивало. – Потому что я видел его в огромном количестве снов, – ответил Хакатри. – Тех самых, что причиняют мне страдания. – А разве это не повод держаться отсюда подальше? – спросил я. – Мы всего в дне пути от Энки-э-Шаосэй. Мы провели в седле почти две луны. Вы страдаете от сильной боли, милорд, и мы оба устали. Мы испытываем голод, а корни, которые нам дала Харма, закончились. Давайте повернем домой или в сторону Энки э-Шаосэй – в Летнем городе мы сможем отдохнуть и восстановить силы. И тогда, если вы захотите, мы вернемся сюда или отправимся в Асу'а. Бедный глупый Кес! Я все еще верил, что после стольких лун в пути мы через несколько дней сможем отправиться в Асу'а. Хакатри лишь покачал головой, словно я не понимал элементарных вещей. – Но мы уже здесь, Памон. В моих проклятых снах Скала Прощания так долго меня звала… Как я могу теперь повернуть назад? Спиральная дорога, что опоясывала огромную каменную гору, была настолько широкой, что на ней могли одновременно разминуться два фургона. Пока мы по ней ехали, Хакатри рассказывал мне об этом месте. Не стану утверждать, что ему удалось развеять мои опасения. – Этот холм сам по себе нечто вроде Свидетеля, – говорил он. – В нем заключена сила, которую даже самые мудрые представители моего народа не смогли до конца понять. – Вы хотите сказать, что огромная скала является Главным Свидетелем? Я думал, всего их было девять, по одному на каждый великий город, как Водоем Трех Глубин у нас дома в Асу'а. Слово «дом» превращалось в пепел у меня на губах. Много раз с тех пор, как мы отправились в Наккигу, я боялся, что мой господин никогда больше не увидит своей семьи и мне придется рассказать о смерти Хакатри его матери Амерасу и жене Брисейю. В последнее время у меня появилась надежда, что мои страхи беспочвенны и мы вернемся туда, но все снова изменилось. – Ты ведь знаешь, что существуют разные виды Свидетелей, – сказал мне Хакатри, когда наши лошади поднимались вверх по крутому склону. – Такие, как тот, что я ношу с собой, – он засунул руку под тунику и достал зеркало, которым заменил то, что потерял в Долине Змея, – и Главный Свидетель, ты его видел, это Пруд в Асу'а или Осколок в Мезуту'а, он может приказывать меньшему Свидетелю или говорить со всеми сразу. Но есть и другие Главные Свидетели, и один из них находится в Сесуад'ре. Он внутри камня или глубоко в земле под ним. Никто не знает точно. Его полную силу не могут использовать даже лучшие представители моего народа, но он усиливает возможности обычных Свидетелей, иногда настолько, что с ним не в состоянии соперничать другие Главные Свидетели. То, что спрятано под нами, называют Рао айи-Сама'ан – Глаз Дракона Земли. Он был выбран для ритуала Прощания из-за могущества, чтобы связать судьбоносное соглашение Словами Силы. Все остальные Главные Свидетели давно забрали зида'я или хикеда'я, но этот, похороненный глубоко под землей, никому не принадлежит. Я слушал и боролся с тревогой и гневом. – Но ваши слова не объясняют, почему мы здесь и почему вы полны решимости добраться до вершины каменной скалы, милорд. Вы можете мне сказать? – Нет, Памон, не могу, потому что и сам не знаю. Но мне точно известно, что меня призвали – и я должен был сюда прийти. – Он произнес эти слова, словно не сомневался, что они меня успокоят. «А кто или что вас призывает?» – подумал я. Я не верил, что моего господина ждут более тяжелые испытания, чем те, что он уже перенес, но в этом изолированном, жутком месте, где стонал ветер в пустых лугах под нами, оставляя рябь на воде у основания огромного камня, я впервые начал думать, что самое страшное еще ждет нас впереди. У народа моего господина есть любимая поговорка, отрывок из длинной поэмы Бенхайа из Кементари. Сначала океан, потом остров. Сначала лес, потом дерево. Сначала дерево, потом ветка, потом соловей. Но песня соловья – это все. Скажу вам правду, я не очень хорошо понимаю, что это значит. Зида'я часто его цитируют, когда хотят сказать, что некоторые вещи нельзя понять по отдельности, лишь как часть великого целого. Но народ моего господина называл Дженджияну, самую любимую из всех Са'онсерей, пришедших на эту землю после побега из Сада, «соловей», ее продолжают помнить даже после смерти за красоту и доброту. Дженджияна – во всяком случае, так говорят – родилась не с белыми волосами, как у всех, а с черными, точно беззвездная ночь, и вместо теплой золотой кожи большинства представителей ее народа кожа Дженджияны была бледной, словно масло или цветок весенней примулы. На вершине самой высокой башни Асу'а стоит статуя Дженджияны, смотрящая на восток, кое-кто даже утверждает, что в сторону Сада, другие – на город Тумет'ай, который поглотил лед во время долгой жизни Дженджияны. Во многих отношениях статуя является символом зида'я в здешних землях, и я знаю, что соловей для народа моего господина – это гораздо больше, чем просто птица. Я продолжал размышлять о стихотворении Бенхайа, когда мы поднялись на вершину Скалы Прощания. То, что сначала показалось мне выходом скальной породы на поверхность посреди луга, превратилось в крутой спиральный склон, но, по мере того как мы приближались к вершине Сесуад'ры, дорога стала расширяться – и мы внезапно оказались на острове, парившем в воздухе. Руины на вершине огромного камня предстали перед нами во всем своем забытом великолепии. Сначала мне показалось, что я вижу целый заброшенный город с домами без крыш и открытыми участками, выложенными плиткой, которая погрузилась в землю, а где-то заросла сорняками. Но через несколько мгновений я понял, что здесь слишком мало места для настоящего города, а здания чересчур большие для крошечного поселения. Тогда я пришел к выводу, что все это выстроили для церемонии Прощания, а потом просто оставили. – Да, Памон, – сказал мой господин, снова неправильно меня поняв. – Твой народ тяжело и напряженно трудился, чтобы это построить. Никому другому нельзя было бы доверить создание такого могущественного места, но Сад силен кровью твоего народа. Я слишком увлеченно смотрел по сторонам и не понял его слов, а позднее пожалел, что не попросил его объяснить. Даже сейчас я часто задаю себе вопрос: как много тайн знал, но не обращал на них внимания народ моего господина? – Мне здесь не нравится, милорд, – сказал я. – Просто ты чувствуешь, что оно живое, ничего больше. – Похоже, к нему возвращалась лихорадка. – Нечто ждущее пробуждения. – Теперь оно нравится мне еще меньше, – признался я. Но Хакатри перестал обращать на меня внимание. Его взгляд был устремлен на самое большое, стоявшее на уступе строение, которое сохранилось лучше других, – круглое, как крышка бочки, с фарлонг в поперечнике и необычным низким куполом. – Это Коса'эйджика, – сказал он. – Перекресток, как назвали его мои предки. Я посмотрел на диковинное сооружение. – Перекресток? А почему его так назвали, милорд? Я не вижу дороги, не говоря уже о перекрестке. – Полное название звучало так: Перекресток Времени, – ответил он и направил к нему свою лошадь. Я чуть медленнее последовал за ним. Во многих местах на жемчужной поверхности камня рос мох, а трава и самые разные растения ползли вверх по стенам. Мне показалось, теперь я понял, что имел в виду мой господин, когда сказал про живое место, и мне стало еще страшнее. Казалось, я лежал на солнце и вдруг почувствовал, как на меня упала и замерла чья-то тень. Если Хакатри и ощущал нечто похожее, вида он не подавал. Он спешился и быстро прошел сквозь пустой проем, где прежде находились двери. Я все еще колебался и, стоя у входа, смотрел, как мой господин со своим Свидетелем в руке идет к находившемуся в тени центру невысокого круглого помещения. Через мгновение Хакатри опустился на колени и поднял Свидетеля на ладонях, которые держал так, словно набрал воды из ручья, чтобы напиться, а потом наклонился и посмотрел в него. Меня вдруг охватила тревога, и я поспешил к нему по неровной плитке, служившей полом, но он жестом показал, чтобы я не подходил. – Помнишь, я говорил, мне неизвестно, что произойдет. – Он смотрел в свой Свидетель, который уже ожил и начал испускать мерцавший свет. – Не подходи слишком близко, Памон, а главное – не прикасайся ко мне. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Несмотря на наполнявший меня страх, я едва не рассмеялся от обиды и удивления. Мой господин не хотел, чтобы я пострадал! Как будто его невероятные муки уже не причиняли мне вред по той простой причине, что я его любил. А теперь видения Хакатри начали выплескиваться в мои сны, обжигая и не оставляя следов, ужасая вещами, которых я не понимал. Я подумал, что уже слишком поздно пытаться меня спасти. – Почему меня сюда призвали? – спросил Хакатри, глядя в Свидетель. – Кто меня призвал? У вас есть лекарство? Или новое проклятие? И тут произошло кое-что невероятно странное. Далекие стены Перекрестка с куполом начали смыкаться вокруг меня.