– Он сейчас там внизу, в третьем конференц-зале. Шушукается с писклявым майором, еще и в морг его с собой таскал. Это что вообще за птица? – Понятия не имею, – признался Дуглас. – Вид у них такой, будто вот-вот небо на землю рухнет. Гарри достал сигареты и протянул пачку Дугласу, тот покачал головой. Теперь, когда табак продавался по карточкам, стрелять у друга папироску стало дурным тоном. – В чем дело-то, шеф? – спросил Гарри, закуривая. – Ты-то наверняка знаешь? – А может, ты знаешь больше меня? Я встретил Сильвию. По ее словам, у тебя большие связи. Если Гарри и догадался, что именно сказала о нем Сильвия, виду он не подал – как не выразил и удивления по поводу того, что пропавшая секретарша все-таки объявилась. Не исключено, что она и с ним успела повидаться. – Я тебе вот что скажу: этот майор не имеет ни малейшего отношения ни к медицине, ни к патологической анатомии, – заявил Гарри. – И мне очень интересно, за каким чертом Хут потащил его в морг – шутки ради? – Ты очень скоро на собственном опыте поймешь, что наш новый штандартенфюрер не большой любитель шуток. – Странные дела тут творятся, шеф. Сам видишь. Не положено водить на вскрытие разных там радиотехников! И я бы высказал это Хуту прямо в лицо. Не положено, и все тут. Ты вот думаешь, у меня кишка тонка, а я бы так и сказал! – Гарри слегка покачнулся и положил руку на стол для опоры. – Радиотехников? – переспросил Дуглас. – Пф! – фыркнул Гарри с пьяным самодовольством. – Я видел его досье. На парня нацепили форму, но это так, для отвода глаз. Я позвонил в «Люфтганзу», выяснил его личный номер из списка пассажиров, поднялся наверх и глянул, что там на него есть. – Ты видел его досье? – Ну ладно, не то чтобы прямо все досье. Его карточку в картотеке. Этим же если сказать, что ты из гестапо, они все что хочешь выложат. Представляешь? – Ты не из гестапо, – напомнил Дуглас. Гарри махнул рукой. – Короче, там черным по белому: «радиотехник, доктор наук». У фрицев куда ни плюнь – сплошные доктора, ты заметил? Окончил Тюбинген. В полицию поступил всего-то год назад, прямо из университета Мюнхена, где лекции читал. – Не учат радиотехников в Тюбингене. И не читают они лекций в университете Мюнхена. – Ну ладно, ладно, ладно, – сдался Гарри. – Я все ж не так хорошо знаю немецкий, хотя архивную карточку прочесть в состоянии. Посмотри сам, ты же у нас эксперт. И с хитрой улыбкой жестом фокусника, извлекающего кролика из шляпы, он достал из-за пазухи карточку. Дуглас взял ее и стал молча изучать. – Да ладно, шеф, улыбнись! – подначивал его Гарри. – Ты ошибся, а я прав, признавайся! – Этот майор – физик, – медленно произнес Дуглас, пытаясь уложить неожиданную информацию в голове. – Специализируется на радиоактивных веществах. И читал лекции по ядерной физике. – Тогда что-то я вообще ничего не понял, – сказал Гарри и почесал нос. – На руке у Питера Томаса были ожоги. При вскрытии сэр Джон их не упомянул. Возможно, майора привели специально, чтобы взглянуть на них. – Это те ожоги, что от ультрафиолетовой лампы? – Да не от лампы, Гарри. Это очень плохие ожоги. Такие бывают от опасного облучения – от радия или чего-то такого. В дверь снова постучали – офицер СС вернулся сообщить, что телефонная служба подключила и проверила четыре новые прямые линии. Не успел он это сказать, как аппарат на столе у Хута зазвенел. Дуглас взял трубку. – Кабинет штандартенфюрера Хута, говорит инспектор Дуглас Арчер. – Арчер, о, прекрасно! Это генерал Келлерман. Штандартенфюрер у себя? Дуглас посмотрел на часы. То, что Келлерман звонит в такое время, было просто невероятно – он не имел склонности решать рабочие вопросы в законное время отдыха. – Штандартенфюрер в третьем конференц-зале, сэр. – Ну мне так и доложили… – Повисла долгая пауза. – К сожалению, он велел не переключать туда звонков. То есть ко мне, понятное дело, такие распоряжения не относятся, однако не хотелось бы устраивать неприятности работникам на коммутаторе, да и аппарат в конференц-зале, похоже, неисправен. Дуглас понял, что Хут запугал телефонистку своими «прямыми приказами рейхсфюрера» и для верности еще снял трубку с рычага. Понял он и то, что в его собственных интересах помочь генералу сохранить лицо. – Вероятно, аппарат не работает, потому что телефонная служба меняла линии. – Что?! – взвизгнул Келлерман. – Среди ночи?! Это как понимать?! – Он взял себя в руки и продолжил уже по-немецки начальственным тоном: – Извольте пояснить. Что еще за махинации с телефонными линиями в мое отсутствие? Я хочу знать, что там у вас происходит. Доложите немедленно! – Организационные моменты, генерал, – ответил Дуглас. – Штандартенфюрер пожелал, чтобы мы с сержантом Вудсом переехали в соседний с ним кабинет. Поэтому потребовалось перевести наши телефонные линии наверх и проложить две дополнительные. Внешние номера в таких случаях всегда оставляют неизменными – для работы с осведомителями и всего такого прочего… Из трубки откуда-то сбоку послышался капризный голосок – женский и отчетливо молодой, не имеющий ничего общего с голосом фрау Келлерман, на той неделе улетевшей из Кройдона в Бреслау проведать матушку. – Ну если просто организационные моменты, тогда ничего, – быстро сказал Келлерман, накрыл трубку ладонью и после краткой паузы продолжил: – Вы сопровождали штандартенфюрера вечером? – Да, сэр. – И в чем проблема, инспектор? Он не явился в «Савой». – У штандартенфюрера много срочной работы, требующей немедленного внимания. В эту секунду в кабинет вошел Хут. Взглянул на сержанта Гарри Вудса, задремавшего у стола, на трубку в руке Дугласа и выразительно приподнял брови. А Келлерман на том конце провода выяснял: – Как думаете, инспектор, мне лучше приехать? Я ведь могу положиться на оценку ситуации своим верным сотрудником? Хут попытался выхватить телефон, но Дуглас вцепился в трубку и успел сказать: – Штандартенфюрер вернулся, сэр. Хут кашлянул и произнес: – Я слушаю вас, генерал. По какому вы вопросу? – Дорогой мой Хут, наконец-то вы нашлись! Я лишь хотел… Но Хут перебил его: – Генерал Келлерман, вы сейчас в уютном теплом доме, в уютной теплой постели с уютной теплой женщиной. Оставайтесь там и дайте мне спокойно делать свою работу. – Просто на коммутаторе… Хут опустил трубку на рычаг и посмотрел на Дугласа. – Кто дал разрешение обсуждать рабочие дела с посторонним? – Это же генерал Келлерман… – Откуда вам знать, кто это? Вы слышите голос в трубке. Я уже знаю из достоверных источников, что ваш пьяный товарищ, к примеру… – он ткнул пальцем в сторону ошарашенно моргающего Гарри Вудса, – умеет весьма убедительно имитировать манеру генерала изъясняться по-английски. Повисла пауза. Если Гарри Вудс и сохранил намерение высказать Хуту все, что думает о присутствии всяких там переодетых физиков на вскрытии, он явно отложил это до следующего раза. Хут повесил фуражку на крючок за дверью и сел. – Повторяю в последний раз. Нашу здесь работу вы не будете обсуждать ни с кем. Теоретически вы можете свободно говорить с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. – Хут вытянул руку с тростью и игриво ткнул Гарри в грудь. – Вы в курсе, кто это, сержант? В курсе, кто такой Генрих Гиммлер? – В курсе, – прорычал Гарри. – Но это лишь теоретически, – продолжил Хут. – На практике же вы даже ему ничего не скажете. Разве что в случае моей смерти. И только после того, как лично осмотрите мой хладный труп и удостоверитесь в полном отсутствии признаков жизни. Ясно? – Ясно, – быстро ответил Дуглас. Он боялся, что Гарри Вудс сейчас дойдет до точки кипения и набросится на Хута и его воздетую трость с кулаками. – Любое нарушение этой инструкции будет считаться преступлением, которое, согласно параграфу сто тридцать четвертому приказа о военном положении верховного главнокомандующего Великобритании, карается расстрелом. А также преступлением, за которое во втором параграфе вашего же «Закона о чрезвычайных полномочиях в связи с немецкой оккупацией» от сорок первого года полагается казнь через повешение в Вандсвортской тюрьме. – Что сначала? – уточнил Дуглас. – Расстреляют или повесят? – Оставим и суду возможность принять какое-то решение, – ответил Хут. Глава 8