– У меня не будет сдачи, мистер Арчер. Прошу прощения. – Ничего, как-нибудь в другой раз отдадите. – Нет, я так не могу… – запротестовал было Сэмюэльс, но все же взял деньги, благодарно взглянув на Дугласа. Когда он, пряча банкноту, рылся в складках надетых под пальто свитеров, Дуглас заметил нашитую звезду, вырезанную из желтой ткани. – Ваш мальчик всегда со мной здоровается, – проговорил Сэмюэльс так, словно это было что-то выдающееся. – Все будет хорошо, – сказал ему Дуглас. – Еще как-нибудь устроится. Честное слово. Сэмюэльс грустно улыбнулся. Дуглас поспешил за сыном, который успел отойти в сторону и приклеиться носом к витрине швейного ателье Бенсона. Из-за взлетевших цен на ткань многие портные разорились, но у Бенсона, дочь которого немного знала немецкий, дела шли очень хорошо. Витрина демонстрировала немецкую военную форму, пуговицы и нашивки. Маленький Дугги взял отца за руку, и они пошли дальше по Хай-стрит. – Пап, ты работаешь в гестапо? – внезапно спросил Дугги. – Нет. Я работаю в Скотленд-Ярде. Я был и остаюсь детективом полиции Большого Лондона. И ты это знаешь. – Гестапо тоже в Скотленд-Ярде, – сказал Дугги. – Нет, гестапо располагается в соседнем здании, на Норман-Шоу-Норт. И почти все там немцы. – Но все-таки ты с ними работаешь? – Ну я… – Работаешь ведь? Хоть иногда? – Откуда ты это взял? – Ребята в школе говорят. И спрашивают, не можешь ли ты… Дугги умолк. – Ну? Выкладывай, в чем дело. Я же твой друг. Я твой друг? – В общем, они спрашивают, можешь ли ты достать нашивку гестапо. – У гестапо нет нашивок, у них номерные бляхи. – Ну а нашивку СС? Или полиции безопасности, с серебристыми буквами? – Нет, Дугги, вряд ли. – О-о, пап, – расстроенно протянул сын. – Наверняка же в Скотленд-Ярде тебе дадут, если ты попросишь! – Зачем? Что ты будешь делать с этими нашивками? – Ничего… Все ребята их собирают, и ни у кого нет нашивок СС. И все просят узнать у тебя. Когда они подходили к дому миссис Шинан, небо потемнело, и начался дождь. Дуглас чихнул. Как бы не заболеть. Не снимая плаща, он сел у затухающего камина, пряча руки в карманы. Дугги за кухонным столом делал домашние задания и поначалу обращался к отцу за советом, но, услышав из кресла мерное сонное дыхание, перестал. На ужин всем досталось по небольшому кусочку вареной рыбы. Уложив сына, Дуглас вынул припрятанную на черный день маленькую бутылочку виски. Налил понемногу себе и миссис Шинан и вместе с бокалом и сборником Агаты Кристи улегся в постель. Однако не успел прочесть и трех страниц, как его сморил крепкий сон. Глава 12 На следующий день Дуглас Арчер явился на службу пораньше и с головой ушел в работу. Увы, самые надежные из его информаторов не сообщили ничего полезного. Сеть осведомителей в этом деле оказалась бессильна. Более того, она заметно поредела – некоторые из наиболее известных агентов попали под арест. Те, кто остался, ничего не знали о людях, замешанных в убийстве. К обеду Дуглас окончательно уверился, что на привычные каналы в подполье надежды нет. Во второй половине дня ему надлежало присутствовать на приеме в Кэкстон-холле – в числе немногих приглашенных британцев. Лондон посетил рейхсляйтер НСДАП – один из высших функционеров нацистской партии. Визит был, по сути, туристический: достопримечательности, рестораны, магазины, – а в благодарность за ужин герр рейхсляйтер произносил трехчасовую речь перед офицерским составом лондонской полиции и штаба СС. Уклониться от этой повинности не смог даже изворотистый Хут – сидел вместе со всеми, слушал, зевал, в нужных местах для проформы кивал и хлопал затянутыми в перчатки руками. Любопытно было сравнивать его с Келлерманом. Этому сборища такого плана были не в новинку, и держался он как рыба в воде: всем корпусом подавшись вперед, энергично поддерживал каждую прозвучавшую полуправду, каждый избитый лозунг встречал громкими пораженными возгласами. Подавленные зевки он виртуозно маскировал светской улыбкой, а если начинал клевать носом, то принимал позу наподобие роденовского мыслителя, подпирая пальцами лоб словно бы в глубоких раздумьях. Когда долгая речь наконец завершилась, Хут нащупывал под стулом свою фуражку и трость, озираясь в поисках ближайшего выхода, а Келлерман аплодировал стоя и лучезарно улыбался высокому гостю. Именно Келлерман, вопреки программе мероприятия, выскочил к микрофону, чтобы экспромтом поблагодарить «за выступление, наполненное истинным духом партии, пример ясности мысли и бескомпромиссной преданности цели». Этот экспромт он уже произносил в десятках подобных случаев, когда очередное пустое собрание прерывало рабочий процесс. И именно Келлерман, приятно улыбаясь расходящимся людям, шепнул Дугласу: «Ну что, инспектор, пожалели ведь, что поставили начальство в известность о своем знании немецкого?» Когда Дуглас вернулся в Скотленд-Ярд, Гарри Вудс пил чай с тостом. – Звонил констебль Данн, – сообщил он в нехарактерной для него формальной манере. Он был явно раздосадован тем, что Дуглас привлек к расследованию еще одного человека. – Это хорошо, – ответил Дуглас. – В агентстве сказали, что фотографии у них запросили по почте и оплатили почтовым переводом. Имени покупателя они не знают, и вычислить его никак нельзя. – А вот это плохо. – Вредно тебе слушать нацистские выступления, ты потом нервный, – констатировал Гарри. – Данн хочет проверить всех людей на фотографии, вдруг чего выйдет. – Там чай еще остался? – Я ничего не знал о фотографии, которую вы нашли в квартире этого учителя. – Ну теперь знаешь. – Я велел ему отдать мне ее завтра; посмотрю, что можно сделать. Чаю больше нет, но ты не расстраивайся, его все равно пить невозможно. – Велел, значит? Ну так теперь вели не отдавать. Если позвонит, передай ему, чтобы продолжал выполнять задания, полученные от меня. – Да он еще пацан совсем! А дело опасное, сам знаешь. И я не уверен, что у него достаточно опыта для такого серьезного расследования. Дуглас прошел к столу в углу кабинета, на котором были разложены результаты многих часов кропотливого труда. Груда сгоревшей бумаги из камина была разобрана по кусочкам, по тончайшим невесомым фрагментам, и все кусочки аккуратно размещены между пластинами стекла. – Делай что говорю, Гарри. Дуглас поднял заключенный в стекло фрагмент пепельной мозаики и глянул на просвет, ничего в ней, конечно же, не увидев. – Слушаюсь, сэр, – отозвался Гарри с наигранным подобострастием. – Я на сегодня закругляюсь. Где Хут? – Общается с какими-то фрицами из Норвегии. Что-то там про завод по производству тяжелой воды. Для тебя это имеет какой-то смысл? Дуглас ограничился кратким «угу». – А если он будет спрашивать, где ты? – Скажи, что не знаешь, – с вежливой улыбкой ответил Дуглас и вышел. Заведение «У Берты» на Олд-Комптон-стрит в районе Сохо представляло собой крохотный бар «для своих», угнездившийся на третьем этаже между киномонтажной студией и ателье старика Чарли Росси. Свет в окна почти не проникал – его заслоняли густые джунгли комнатных растений, которым, по всей очевидности, шли на пользу удобрения из сигаретных бычков и регулярный полив разнообразным алкоголем, тайком практикуемый осторожными девушками. Сама Берта обозревала происходящее в ее вотчине с высокого табурета за решеткой кассы. За словом она никогда в карман не лезла и в крепких выражениях не стеснялась, чем и завоевала уважение самых отпетых негодяев, приходивших к ней пропустить по стаканчику. Немцы тоже не оставляли бар без внимания – частенько какой-нибудь вежливый молодой турист сидел в уголке за пианино, почти не вступая в беседу, но все очень внимательно слушая. Зайдя в бар, Дуглас увидел за стойкой полдюжины завсегдатаев. Все они только что вернулись с Эпсомского ипподрома – одного из немногих уцелевших на юге страны – и теперь горячо обсуждали свои выигрыши и потери на скачках. Перед ними стояла бутылка французского шампанского, еще одна охлаждалась в ведерке со льдом. Дугласа компания встретила с радостью, хотя двоих из них он в свое время успел посадить на три года, да и остальным устроил немало проблем. Там был Добропорядочный Роджер, меланхоличный австралиец, имевший стабильный доход на игре в кости. Кости он бросал всегда честные, никакого мошенничества, а вот простакам подсовывались утяжеленные, выпадающие гранями с наименьшими числами. Джимми Сикер по прозвищу Неудачник и вовсе не позволял себе никаких махинаций с весом и формой костей. Вместе с подельниками он в пух и прах проигрывался простакам. Вот только на его нелегальный притон каждый раз исправно устраивала налет «полиция», конфискуя все, что было на столе – карты, кости, деньги… Жертвы редко считали потери, их гораздо больше волновали потенциальные неприятности с законом. – Берта, ну-ка, бокал для моего старого приятеля, Скотленд-ярдского снайпера! – скомандовал предводитель компании. Костюм у него был сшит из дорогого ирландского твида с черными и коричневыми вкраплениями перекрученных нитей. Из нагрудного кармана, расправленный с чрезмерной аккуратностью, торчал краешек шелкового носового платка цвета темного золота. И только лицо диссонировало с безупречностью одежды – оно имело желтоватую восковую бледность, а прищуренные глазки воровато бегали. Тонкие, тщательно подстриженные усики тоже плохо вязались с образом богатого сквайра – такие скорее подошли бы актеру для роли жиголо. – Ну хватит вам, Артур, – с досадой произнес Дуглас. Он чуть было не добавил, что прозвище Скотленд-ярдский снайпер у него уже в печенках, но вовремя прикусил язык. Все-таки это лишняя информация. – Не обижайтесь, старина. – Артур плеснул в бокал шампанского и пододвинул к нему. – Вдохните аромат! Сразу поймете – настоящее! В подтверждение своих слов он продемонстрировал Дугласу мокрую этикетку. – Я вам верю. Артур промышлял торговлей краденым алкоголем и сигаретами, и теперь для людей его ремесла определенно настала эпоха процветания.