Потому что так делают аристократы в Англии. Таунхаус в самом центре города принадлежал нашей семье на протяжении нескольких поколений — вы не откажетесь от него, если только вам отчаянно не нужны наличные или вы не хотите обменять его. Семейное поместье в пригороде тоже. Передается из поколения в поколение, и когда-нибудь все это будет моим, вместе с налогами и другими долгами. Но я отвлекся… — Они ездят туда нечасто, но иногда мы с братом пользуемся ей, если хотим навестить школьных друзей. Или что-то в этом роде. Сбор средств, благотворительные балы. — Или что-то в этом роде, — усмехается Джорджия, шагая дальше, не задавая больше никаких вопросов. Это становится все более неловким. Мне приходит в голову, что девушка, возможно, не чувствует себя в безопасности. Она согласилась пойти со мной домой, но уже темно, я огромный, и мы одни. Засовываю руки в карманы, ссутулив плечи. Бросаю на нее косой взгляд, испытывая искушение прочитать ей лекцию о том, каким глупым было решение идти наедине с незнакомым парнем, который больше нее, вероятно, на добрых полсотни килограмм. Для британца-аристократа я коренастее большинства. Большинство парней, с которыми я ходил в школу, не видели ни одного нормального рабочего дня в своей жалкой жизни, тренажерные залы не были приоритетом, а парни, с которыми я играл в регби, не были такими крупными, как я. Меньше наполовину. Ниже. Стройнее. Больше подходят для элегантного джентльменского клуба их отцов, чем для поля для регби. Мои домашние приятели играют в крикет, претензионный вид спорта, или катаются на лошадях по выходным — то, к чему я сам всегда был равнодушен. Мало у кого из них когда-либо был выбит зуб от удара локтем или коленом в лицо. У меня было и то, и другое. Это чертово чудо, что мама никогда не запрещала мне играть, а папе нравится иметь сына, который физически более мужественен, чем отпрыски его сверстников. Он может быть чопорным и порядочным, но он гордится тем, что вырастил сильного сына. Наследника. Мы с Джорджией тащимся вперед, машины проезжают каждые несколько минут, замедляя ход, чтобы поглазеть на нас двоих на тротуаре. Сейчас еще довольно рано — всего одиннадцать часов — студенты собираются, чтобы пойти на вечеринку. Мы приближаемся к кампусу, подходя к перекрестку. — Э-э… теперь в какую сторону? — спрашиваю я, посмотрев налево, потом направо. — Прямо. Еще пять кварталов. — Пять кварталов? Ты прошла весь этот путь пешком? — Я смотрю вниз на ее ноги. — В этих туфлях? Она тоже смотрит вниз. — А что с ними не так? С ними все в порядке. Они просто… на каблуках. Кому, черт возьми, захочется пройти весь этот путь на проклятых каблуках? Женщины. Я никогда их не пойму. Было бы лучше, если бы у мамы родилась девочка, а я не застрял бы с Джеком и папой — немного больше эстрогена в доме пошло бы нам всем на пользу. Джорджия вздыхает, вероятно, от скуки, потому что мы почти не разговаривали, а теперь я высмеиваю ее выбор обуви, один квартал позади и еще четыре впереди. Мои губы приоткрываются, и я задаю несколько личный вопрос. — Как тебе здесь, пока нравится? — Не то, чего я ожидала. — Как так? — Ну… — Она делает паузу. — Для начала, я не думала, что девушки из команды по легкой атлетике будут измываться над старшекурсником. Я не новичок, и это было неуместно. Я смеюсь над тем, как нелепо это звучит. Как недовольно. — Ты никогда ни над кем не издевалась? Ее острый взгляд отвечает на вопрос раньше, чем она это делает словами. — Нет, Эшли, я этого не делала. Это противоречит кодексу чести. Ха. Кодекс чести — это шутка, и все это знают. Каждый в какой-то момент нарушает его, особенно в ту секунду когда попадает на домашнюю вечеринку за пределами кампуса. Еще бы! — Откуда ты, из страны выдумок? Это не сказка — ты же не думаешь, что спортсмены в твоем старом колледже не инициировали новых товарищей по команде? — Мое фырканье подчеркивает предложение. — Я не идиотка и знаю, что они это делали, но что касается команды по легкой атлетике то… нет. Слава богу, я этого не видела. Меня от этого тошнит. Пффф. — Видимо недостаточно, — бормочу я себе под нос, достаточно громко, чтобы она услышала. Джорджия останавливается посреди тротуара лицом ко мне, руки на бедрах. — Хорошо. Я рада, что ты заговорил об этом, потому что это единственное, о чем я могу думать. Мне жаль, ясно? Я просто пыталась… быстрее покончить с этим тем вечером, чтобы они оставили меня в покое. Это не имело к тебе никакого отношения — в этом не было ничего личного. Ничего личного? Она что, бредит? Когда симпатичная девушка подходит к вам на вечеринке и приглашает на свидание на спор, потому что ей сказали найти самого уродливого парня на вечеринке — это личное. — Но вот тут ты ошибаешься. — Я продолжаю идти, все еще засунув руки в карманы джинсов. — Ты думала, парень не обидится на твою маленькую шалость? Я видел, как это делали раньше, и это ни хрена не смешно. Она спешит догнать меня, тянет меня за руку, вцепившись в мой бицепс. — Ты был первым парнем, которого я увидела стоящим в той комнате! Ты примерно на сантиметров двадцать выше, чем каждый из тех парней, ясно? Я закатываю глаза. — Не будь такой драматичной. Но я бы солгал, если бы сказал, что ее наблюдение, как ни странно, не приносит удовлетворения и даже немного не тешит мое эго. — Эшли, остановись. Я останавливаюсь. Поворачиваюсь к ней лицом. Протягивая руки, умоляя, она снова стоит посреди тротуара, смотрит на меня с побежденным выражением на лице. — Я не знаю, что еще сказать, не знаю, как извиниться. Я не думаю, что ты уродливый или глупый. Глупый. Подождите, что? — Кто, черт возьми, сказал что-нибудь о глупости? Это тоже было частью пари? Я что-то упускаю? Она в разочаровании закрывает лицо рукой.