Почти уверен, что мой голос не разносился по коридору — с другой стороны, я был погружен в свои мечты о ней и о том, как приятно было ласкать себя. «Ты должен взять себя в руки, чувак, а не свой член». Может быть, мне стоит попробовать встречаться. Наверное, нужно было согласиться на свидание с Ариэль. Она меня не привлекает, но никогда не помешает попробовать. Практика делает совершенным даже то, что касается свиданий, верно? Смотрю в потолок, прежде чем отказаться от этих мыслей и дотянуться до пульта дистанционного управления, спрятанного где-то в одеялах на кровати, нащупывая его рукой в темноте. Нажимаю кнопку включения телевизора, установленного на стене, и откидываю голову на стопку подушек. По телевизору нет ничего интересного, но это лучше, чем закрыть глаза и думать только об одном: Джорджия дальше по коридору, в соседней комнате. Интересно, что она делает в своей спальне. Интересно, мастурбировала ли она с тех пор, как переехала сюда. Пользовалась ли она вибратором? Или просто использовала руку, как делал я? Спустя полчаса после начала телесериала, в который мне еще предстоит вникнуть, раздается тихий стук в мою дверь. Насторожившись, я сажусь, кладя пульт на прикроватный столик. — Входи. Дверь со скрипом медленно открывается, и в коридоре темно, но маленький носик Джорджии — это первое, что я вижу, когда девушка осторожно открывают дверь. — Ты не спишь? Конечно. Я ведь сказал ей войти, не так ли? — Не могу уснуть. — О, хорошо. — Дверь открывается шире. — Мне показалось, я слышала телевизор. Я тоже не могла уснуть. Она слышала мой телик? Черт, а ведь громкость на минимуме. Джорджия нерешительно задерживается в дверях; очевидно, она хочет войти. Я смягчаюсь. — Можешь войти, если хочешь. Это все приглашение, в котором она нуждается, чтобы войти в мою спальню и обойти кровать с противоположной стороны, забраться под одеяло, как маленький ребенок, уютно устроившийся в постели своих родителей. — Устраивайся поудобнее, — бормочу я, отодвигаясь, чтобы у нее было больше места и чтобы девушка не прикасалась ко мне. Последнее, что мне нужно, это лежать здесь со стояком, потому что ни на ком из нас почти нет одежды, и я провел последний час, думая о ее губах на моем теле. Так чертовски неловко. Джорджия переворачивается на бок, приподнимаясь на локте, чтобы изучить меня в темноте. — Что мы смотрим? Она определенно не устала. — Сериал о трех соседях по дому, и они находят четвертого по имени Джесс. Комедия. Не знаю, зачем объясняю ей это дерьмо. Я видел, как она несколько раз смотрела «Новенькую», когда приходил. Очевидно, ее вопрос был риторическим, чтобы завязать разговор. Ее голова покоится на другом наборе подушек, сложенных на кровати. — Твоя кровать действительно удобная. Обычно, да, но не тогда, когда в ней лежит кто-то, кого я хотел трахнуть всю прошлую неделю, что доставляет мне неудобство. — Я не должна бодрствовать так поздно… Мне нужно вставать в пять на тренировку. Мне тоже. Поправка: я не обязан, но мне нравится начинать тренировку как можно раньше, чтобы избежать переполненного зала и покончить с этим, чтобы у меня были свободные вечера. — Я всегда был жаворонком, — наконец говорю я. — А ты? — М-м-м, не совсем, хотя мне никогда не разрешали долго спать в детстве. У моих родителей всегда были дела по дому, которые я должна была выполнять, даже по выходным. Так что, думаю, часов до восьми я могла поваляться. И в воскресенье, если мы не ходили в церковь. — Она делает паузу. — Раньше я ненавидела это, но, думаю, именно это сформировало мою трудовую этику, хотя я могла бы обойтись без необходимости загружать дровяной ящик зимой. — Мы тоже не могли спать долго в школе. Правила были довольно строгими, хотя большинство моих приятелей были избалованными и никуда не годными. Изнеженные аристократы, их много. Или сыновья богатых гангстеров, корпоративных магнатов и финансовых воротил. Как мой отец. Простой барон, но чертовски богат. — Какие у них были причины будить вас? — спрашивает Джорджия, сиськи приподняты и набухли над вырезом белой майки, в которую она переоделась перед сном. Я отвожу взгляд. — В основном тренировки. Я играл в лакросс, когда учился в школе, некоторым парням приходилось работать на конюшенном дворе и тому подобное. Мы по очереди работали в трапезной. В кафетерии, я имею в виду. — Тебе обязательно было носить сетку для волос? — поддразнивает она. — И резиновые перчатки. — Я шевелю бровями и смеюсь. — Фартук? Я киваю. — Определенно фартук. Некоторое время мы оба сосредотачиваемся на шоу, и я закидываю руки за голову, сплетая пальцы вместе. Джорджия все еще лежит на боку, свернувшись калачиком. — У меня так мерзнут руки. Жаль, что я не могу надевать перчатки в постель, — раздается ее мягкий голос. — Дай мне потрогать. Она скользить одной ладонью по матрасу, по моим прохладным простыням и к моей руке. На ощупь, как лед. — Черт возьми, соседка, да ты не шутишь. — Мои ноги были холодными до того, как я вошла сюда, но сейчас становятся теплее. Иногда я надеваю носки в постель, что, я знаю, неправильно, но все же. Я держу ее руку в своей, зажимая. — Давай другую. Она пододвигается, чтобы дать мне другую ладонь, и я потираю ее, — потираю, как будто грею над костром, трение создает тепло. Джорджия наблюдает за мной в темноте, свет от телевизора отбрасывает тени на ее лицо. — Спасибо. После того как ее руки согрелись, девушка не возвращается на свою сторону матраса, вместо этого лежит там, где есть, спокойно изучая меня. Взгляд скользит по моей обнаженной груди. Затем неторопливо убирает руку из-под моего бока, и медленно скользит пальцами по чернилам на моей ключице. Прослеживает линию, которая идет от одной стороны к другой. Это татуировка плюща, которую я сделал, когда мне исполнилось восемнадцать, и которую спрятал от мамы и папы, зная, что они сойдут с ума, если узнают об этом. Плющ обвивает фразу: «Делай все с намерением» на латыни. Другие татуировки на моем теле включают крест, старый корабль с парусами, кровоточащее сердце и несколько случайных, которые я сделал, когда был слишком пьян, чтобы принимать правильные решения. Моя соседка скользит кончиком пальца по моей коже, вызывая мурашки, очерчивая предметы, выполненные в черном цвете. Интересно, что сейчас происходит у нее в голове; по мрачному выражению ее лица невозможно понять. Лоб нахмурен, когда она концентрируется на своей задаче. — Мне нравится эта, — шепчет она, имея в виду тату фамильного герба, которую я сделал в прошлом году. Это напоминает мне о доме. История Драйден-Джонсов. Верность Англии. Прочищаю горло, но ничего не отвечаю. Я не могу.