Эшли смеется. — Ни у кого нет семейной фотографий в бумажнике. — У моего отца в бумажнике есть моя фотография — маленькая, два на три, — когда я училась в пятом классе, с торчащими зубами и косами. Это единственный способ, которым они могли похвастаться своей фотогалереей в те времена. — Значит, одно из твоих требований как моей фальшивой невесты, чтобы я хранил твою фотографию в своем бумажнике? — Ну, очевидно, нам придется пойти и сделать несколько снимков. Распечатать несколько селфи. — Особенно на тот случай, если я впаду в эту загадочную кому, и мне понадобится фото, чтобы опознать тебя. — Именно. Следовательно, нам придется сделать несколько штук, чтобы распечатать их для твоего бумажника. — Ты сказала все это с единственной целью использовать слово «следовательно» в предложении. — Он закатывает глаза, глядя на меня. — Отлично. Давай сделаем селфи. Сейчас? — Здесь? — Разве девушкам не нравится делать селфи, где и когда им заблагорассудится? — Большинству да. Эшли поднимает плечи. Я смотрю, моргаю, делаю вдох, затем отодвигаю стул, встаю из-за стола и, ковыляю, чтобы встать рядом с ним с телефоном. Протягиваю его ему после того, как открываю камеру. — Вот, возьми. У тебя руки длиннее. — Ради всего святого, — ворчит он, и его голос звучит очень по-британски. Я пригибаюсь позади него и улыбаюсь, неуверенная, что делать со своими руками. Фотография получилась бы лучше, если бы мои руки были где-нибудь на нем, на его плечах или… — Можешь придвинуться поближе, — инструктирует он своим глубоким голосом. Я придвигаюсь ближе, мое лицо рядом с его, сиськи почти вываливаются из моего платья, улыбаюсь благодаря вину. Его запах наполняет мой нос ароматом лосьона после бритья, специй и дезодоранта, которым он пользуется, и мне хочется плюхнуться к нему на колени — или поцеловать его в затылок. Прикоснуться к нему. Эш постригся, борода не сбрита, но он привел ее в порядок. Парень выглядит грубым и пахнет божественно. Как настоящий спортсмен. Он делает еще несколько снимков, и я делаю глупое лицо, прежде чем вернуться на свое место рядом с ним. Выпиваю большую часть вина из своего бокала от разочарования — я делаю ситуацию более странной, чем должно быть. «Перестань слишком много думать об этом. Повеселись». Будь веселой. Будь кокетливой. Я улыбаюсь ему через стол, когда парень переводит взгляд на меня, но я ни за что на свете не могу сказать, что может твориться у него в голове. — Сохранять нейтральное выражение лица — одна из вещей, которым тебя научили в школе? — Прости? О, боже, какого черта я спрашиваю о подобных вещах? — Твое лицо — я не могу сказать, о чем ты думаешь. Эшли молчит еще несколько мгновений, приоткрывая губы, собираясь с мыслями. Делает глоток своего пива. Небрежно откидывается на спинку кресла, положив локти на подлокотник. — Ты не захочешь знать, о чем я думаю. — Нет? — Нет. — Почему нет? Эшли продолжает наблюдать за мной, и вижу, что он взвешивает свои варианты, как будто я реально внезапно могу прочитать его мысли. Если будет до конца честен, то вдруг я могу оттолкнуть его. Если вообще ничего не скажет, то буду ли продолжать требовать ответа. В этом деле победы нет, и он это знает. — Хочешь поиграть в «да» и «нет»? — спрашиваю я его. — Конечно. — Ты понятия не имеешь, что это такое, не так ли? — Мой смех игрив, когда я продолжаю пить вино. — Нет. — Я задаю вопрос, а ты просто отвечаешь «да» или «нет», пока я не узнаю, что у тебя на уме. Это заставляет его замолчать. — Все еще хочешь поиграть? Кивок. — Да. — Хорошо. — Отлично. — Хм. — Я переплетаю пальцы нервничая. — Ты думаешь о том, когда появится официант, чтобы мы могли, наконец, заказать ужин? Они принесли нам корзинку с хлебом, оливковое масло и уксус, но не спросили, что бы мы хотели на ужин. — Нет. — Твои мысли вообще имеют какое-либо отношение к еде? — Нет. — Интересно. — Если бы я сидела во вращающемся кресле, я бы кружилась медленными, методичными кругами, как какой-нибудь злодей в фильме. — Очень интересно. Эшли закатывает глаза. — Значит, ты не думаешь о еде. — Постукиваю пальцами по столешнице. — Ты думаешь об учебе? — Нет. — О доме? Ты оставил что-нибудь включенным перед тем, как мы уехали? — Нет. — Ты думаешь о регби или о ком-либо из игроков твоей команды? Его улыбка медленная и озорная. — Нет. Так что «нет» еде, занятиям, товарищам по команде, регби, дому… Остается только одно. Я. — Твои мысли имеют какое-нибудь отношение к этой поездке? Я чувствую колебание, когда он говорит: — Да. Теперь я вспомнила, почему так люблю эту игру; это невинный способ узнать, что у кого-то на уме, без того, чтобы им приходилось разглашать все это сразу в неловком признании.