– Давай сразу договоримся, чего мы хотим добиться. Мне нужен мотив. Ричи запихнул пустые пакетики из-под сахара в стаканчик. – Возможно, мы его не получим. – Да. Знаю. – При этих словах у меня снова закружилась голова и на секунду показалось, что придется опереться о стол, чтобы не упасть. – Возможно, мотива нет. Ты прав: иногда дерьмовые вещи случаются сами по себе. Но я все-таки сделаю все возможное, чтобы узнать мотив. Ричи поразмыслил, изучая пластиковую обертку, которую поднял с пола. – Если мотив мы не добудем, то что еще нам нужно? – Ответы. Из-за чего Конор поругался со Спейнами несколько лет назад? Какие у него отношения с Дженни? Зачем он стер данные на компьютере? – Комната уже была относительно чистой. Я заставил себя прислониться к стене. – Мне нужна уверенность. Когда мы с тобой выйдем отсюда, мы должны достичь полного взаимопонимания и определиться, кого именно мы ищем. Вот и все. Если мы добьемся этого, остальное приложится. Ричи с непроницаемым лицом наблюдал за мной. – Я думал, вы уже уверены, – сказал он. Глаза у меня щипало от усталости; я пожалел о том, что когда мы заехали пообедать, не взял еще один кофе. – Я тоже так думал. Ричи кивнул и, выбросив стаканчик в корзину, прислонился к стене рядом со мной. Чуть погодя он выудил из кармана упаковку мятных леденцов и протянул мне. Так мы и стояли, плечом к плечу, посасывая мятные леденцы, пока дверь не открылась и полицейский в форме не ввел в комнату Конора. * * * Выглядел он плохо. Возможно, дело было в том, что сейчас Конор был без пальто, однако он казался еще более худым – настолько худым, что я задумался, не показать ли его врачу. Сквозь рыжеватую щетину болезненно выпирали скулы. Недавно он явно плакал. Он сидел сгорбившись, уставившись на свои кулаки, лежащие на столе, – не шевельнулся, даже когда с лязгом включилось центральное отопление. В известном смысле меня это успокоило. Невиновные ерзают, и дрожат, и едва не вскакивают при малейшем шуме; им не терпится поговорить с тобой и все прояснить. Виновные стараются сосредоточиться, собирают все силы для защиты своей внутренней крепости, готовятся к бою. Ричи потянулся, чтобы включить видеокамеру, и проговорил в нее: – Детектив-сержант Кеннеди и детектив Курран допрашивают Конора Бреннана. Допрос начался в шестнадцать сорок три. Я зачитал Конору права; Конор расписался не глядя, откинулся на стуле и сложил руки на груди. В его представлении разговор был окончен. – Ах, Конор, – сказал я, поудобнее устраиваясь на стуле и печально качая головой. – Конор, Конор, Конор. А я-то думал, что мы славно поладили. Он молча наблюдал за мной. – Приятель, ты был с нами не совсем честен. На его лице мелькнул страх – слишком сильный, чтобы можно было скрыть. – Это не так. – Нет, так. Слышал когда-нибудь про “правду, всю правду и ничего, кроме правды”? По одному пункту ты нас точно подвел. Зачем? – Не понимаю, о чем вы, – сказал Конор и решительно сжал губы, но взгляд был по-прежнему прикован ко мне. Ему было страшно. Ричи, привалившийся к стене под камерой, укоризненно прищелкнул языком. – Прежде всего, ты оставил нас в заблуждении, что вплоть до понедельника видел Спейнов только в бинокль, – сказал я. – Тебе не показалось уместным упомянуть о том, что вы друзья детства? Его щеки окрасились бледным румянцем, однако Конор даже не моргнул: боялся он не этого. – Не ваше дело. Я вздохнул и погрозил ему пальцем: – Конор, ну брось. Теперь все – наше дело. – И что это изменило? – добавил Ричи. – Друг, ты же должен был знать, что у Пэта и Дженни есть фотки. Ты просто задержал нас на пару часов и разозлил. – Мой коллега говорит правду, – сказал я. – Запомнишь это на случай, если снова возникнет искушение трахать нам мозги? – Как дела у Дженни? – спросил Конор. Я фыркнул: – А тебе-то что? Если тебя так беспокоит ее здоровье, ты мог бы просто – даже не знаю – не резать бедняжку, что ли. Или ты надеешься, что она довела твою работу до конца? Он стиснул зубы, однако не утратил хладнокровия. – Я хочу знать, как у нее дела. – А мне плевать, чего ты хочешь. Но вот что я тебе скажу: у нас к тебе несколько вопросов. Если будешь паинькой и ответишь на все, без брехни, то у меня, возможно, улучшится настроение и я тоже поделюсь с тобой информацией. Договорились? – Что вы хотите узнать? – Давай начнем с того, что попроще. Расскажи нам про Пэта и Дженни. Каким Пэт был в детстве? – Мы с Пэтом дружили с четырнадцати лет. Вам это наверняка уже известно. (Мы с Ричи промолчали.) Он был адекватный. Это все. Самый адекватный парень, которого я знаю. Любил регби, любил повеселиться, потусоваться с друзьями. Ему нравились почти все, и он нравился всем. В таком возрасте многие популярные парни – мудозвоны, но Пэт всегда вел себя порядочно. Может, вам все это не кажется особенным, но таких, как Пэт, единицы. – Другими словами, вы были близкими друзьями? – спросил Ричи, подбрасывая пакетик с сахаром. Конор указал подбородком сначала в сторону Ричи, потом в мою: – Вы напарники. Значит, вы должны быть готовы доверить друг другу свои жизни, так? Ричи поймал пакетик и замер, давая мне возможность ответить. – Да. У хороших партнеров так и бывает. – Тогда вы все понимаете про нас с Пэтом. У меня в жизни было такое – я бы, наверное, покончил с собой, если бы кто-то об этом узнал, – но Пэту я все равно про это рассказывал. Если в словах Конора и крылась ирония, то от него она ускользнула. Внезапно меня охватила какая-то смутная тревога, захотелось вскочить со стула и закружить по комнате. – Про что именно ты ему рассказывал? – Вы шутите? Про семейные обстоятельства. Я покосился на Ричи – если понадобится, мы можем выяснить это из других источников, – но он не сводил глаз с Конора. – Давай поговорим про Дженни, – предложил я. – Какой она была в то время? Лицо Конора смягчилось. – Дженни… Она была особенной. – Да, мы видели фотографии. Она рано оформилась. – Я не об этом. Она входила в комнату, и все вокруг становилось лучше. Она старалась, чтобы все было красиво, чтобы все были счастливы, – и всегда знала, как этого добиться. У нее был этот дар. Я больше ни у кого такого не видел. Например, как-то раз мы пошли на школьную дискотеку, и Мак – парень, с которым мы тусовались, – вился вокруг одной девчонки, вроде как пританцовывал вокруг нее, хотел, чтобы она с ним потанцевала. А она скорчила гримаску и что-то сказала – не знаю, что именно, но и она сама, и все ее подружки так и попадали от хохота. Мак вернулся к нам пунцовый. Униженный. Девицы показывали на него пальцами, хихикали, и было видно, что он готов сквозь землю провалиться. А Дженни повернулась к Маку, протянула ему руку и говорит: “Обожаю эту песню, но Пэт ее терпеть не может. Потанцуешь со мной? Пожалуйста?” Они идут танцевать, и вот Мак уже улыбается, Дженни смеется его шуткам, оба веселятся вовсю. Это живо заткнуло тех девчонок. Дженни была в десять раз симпатичнее любой из них. – А Пэт не ревновал? – Из-за того, что Дженни танцевала с Маком? – Конор чуть не рассмеялся. – Не-а. Мак был на год младше нас – толстый парень с дурацкой прической. И потом, Пэт понимал, что хотела сделать Дженни. По-моему, за это он ее еще больше любил. Голос Конора зазвучал нежно – теперь это был голос влюбленного, голос для приглушенного света, плавной музыки и одного-единственного слушателя. Фиона и Шона Уильямс оказались правы. – Похоже, у них были хорошие отношения. – Прекрасные. Иначе не скажешь, – ответил Конор. – Знаете, подросткам часто кажется, что весь мир – дрянь. Так вот, Пэт и Дженни давали тебе надежду. – Чудесно. Честное слово, чудесно. Ричи снова принялся поигрывать пакетиком сахара. – Ты ведь встречался с сестрой Дженни, да? Фионой? Сколько тебе тогда было – восемнадцать? – Да. Но мы были вместе всего несколько месяцев. – Почему вы расстались? Конор пожал плечами: