Он пожал плечами: – В финансах я не смыслю, я всего лишь веб-дизайнер. Однако я понимал, что никому не нужны тысячи домов в глуши. Люди покупали их только потому, что повелись на обещания, будто через пять лет они смогут продать свою недвижимость в два раза дороже и переехать в место поприличнее. Даже я, обыкновенный кретин, понимал, что простаки, готовые вкладываться в пирамиду, рано или поздно закончатся. – Вы только полюбуйтесь на нашего Алана Гринспена[26], – сказал я. Конор начал меня злить – потому что оказался прав и потому что Пэт и Дженни имели полное право считать, что он ошибается. – Приятель, задним умом мы все сильны. Ты бы не помер, если бы проявил чуть больше позитива. – В смысле, навешал бы им еще больше лапши? С этим отлично справлялись другие – банки, застройщики, правительство: “Скорей покупай, это самая выгодная инвестиция в твоей жизни…” – Если бы мои лучшие друзья стояли на краю пропасти, я бы тоже им что-нибудь сказал, – заметил Ричи, с хрустом смяв пакетик с сахаром и бросив его в корзину. – Может, их бы это и не остановило, но падение хотя бы не стало таким шоком. Оба смотрели на меня так, словно они заодно, словно я чужак. Ричи просто подталкивал Конора рассказать о том, как кризис подействовал на Пэта, но мне все равно стало досадно. – Продолжай, – сказал я. – Что было дальше? Конор подвигал челюстью; воспоминания взвинчивали его до предела. – Дженни – она терпеть не может ссоры, – так вот, Дженни говорит: “Видел бы ты, какой огромный сад позади дома! Мы думаем поставить там горку для детей, а летом будем устраивать барбекю. Ты сможешь оставаться на ночь и не беспокоиться, не перебрал ли с пивом…” Только в этот момент через дорогу раздается страшный грохот, словно целая упаковка черепицы рухнула с лесов, что-то в этом роде. Мы все аж подпрыгнули. Когда сердце у меня снова забилось, я спрашиваю: “Вы точно уже решили?” – и Пэт говорит: “Ага. Надеюсь, что решили, залог-то нам не вернут”. Конор замолчал. Потом покачал головой: – Он пытался обратить все в шутку. Я говорю: “К черту залог. Еще не поздно передумать”. И тут Пэт прямо взорвался. Как заорет: “Какого хрена! Тебе сложно хотя бы притвориться, что рад за нас?” На Пэта это вообще не похоже – говорю же, он никогда не выходил из себя. Так я понял, что у него и правда возникли сомнения, причем большие. Я говорю: “Ты реально хочешь этот дом? Скажи мне”. Он отвечает: “Да, хочу. Всегда хотел – и тебе это известно. Если ты намерен до конца жизни снимать холостяцкую квартирку…” А я такой: “Нет, я не про дом вообще, а про этот дом. Ты его хочешь? Он тебе хоть чуть-чуть нравится? Или ты покупаешь его только потому, что так надо?” Пэт отвечает: “Ну да, он не идеален, это я и без тебя отлично понимаю. А что, по-твоему, нам делать? Черт побери, у нас же дети. Когда у тебя семья, тебе нужен дом. Тебя что-то не устраивает?” Конор провел ладонью по подбородку – так сильно, что осталась красная полоса. – Мы орали друг на друга. Там, где мы выросли, полдюжины стариков уже высунулись бы посмотреть, что стряслось. Тут ничего даже не шевельнулось. Я говорю: “Если не можете купить то, что на самом деле хотите, то продолжайте снимать, пока не заработаете достаточно”. Пэт говорит: “Господи Иисусе, Конор, так дела не делаются! Нам нужно обзавестись недвижимостью!” Я: “Таким вот образом? Залезть по уши в долги ради дыры, которая, возможно, никогда не станет пригодной для жизни? А вдруг ветер переменится и вы тут застрянете?” Дженни берет меня под локоть и говорит: “Конор, все в порядке, честное слово. Я знаю, ты просто переживаешь за нас и все такое, но ты ужасно старомодный. Сейчас все так делают. Все”. – Он сухо рассмеялся: – Она так это сказала, будто изрекла неведомо какую мудрость. Будто за ней осталось последнее слово, и точка. Я не верил своим ушам. – Она была права, – тихо сказал Ричи. – Сколько ребят из нашего поколения поступили так же? Тысячи, брат. Тысячи и тысячи. – И что? Какая, на хрен, разница, что делают все? Они же не футболку покупали, а дом. Это не инвестиция – это дом. Если позволяешь другим решать за тебя в таких вопросах, если следуешь за толпой только потому, что это модно, то кто ты? А если завтра стая изменит направление, ты что, отбросишь все свои убеждения и начнешь заново – потому что тебе так сказали? Тогда кто ты? Никто. Ты – никто. Ярость – твердая и холодная, как камень. Я вспомнил кухню, разгромленную и окровавленную. – И ты так и сказал Дженни? – Да ничего я не смог сказать. Пэт… Наверное, он прочитал все по моему лицу и говорит: “Дружище, это правда. Опроси хоть всю страну, девяносто девять процентов подтвердят, что мы поступаем правильно”. Снова этот скрипучий смех. – Я смотрел на них во все глаза, раскрыв рот. Я не мог… Пэт никогда таким не был. Никогда. Даже в шестнадцать лет. Да, он мог за компанию выкурить сигаретку или косяк на вечеринке, но всегда знал, кто он. Пэт никогда не делал больших глупостей – не садился в машину, если водитель пьян, кто бы ни пытался на него надавить. А тут на тебе: взрослый мужчина, мать его, блеет, что “все так делают”! – И что ты сказал? – спросил я. Конор покачал головой: – Говорить было бессмысленно. Я это понял. Оба они… Я уже понятия не имел, кто они такие. Это были не те люди, с которыми я хотел иметь дело. Но я все равно попытался, проклятый идиот. Я говорю: “Что за херня с вами случилась?” А Пэт отвечает: “Мы выросли, вот что. Взрослые люди играют по правилам”. Я говорю: “Нет, нихера подобного. Если ты взрослый, то думаешь своей головой. Ты что, рехнулся? Может, ты зомби? Кто ты?” Мы чуть не подрались. Я ждал, что в любую секунду Пэт меня ударит. Но тут Дженни снова хватает меня за локоть, разворачивает и орет: “Заткнись! Просто заткнись! Ты все испортишь. Я терпеть не могу весь этот негатив… Не хочу это слушать, не хочу, чтобы тебя слушали наши дети! Не хочу! Это отвратительно. Если все станут думать так же, как ты, страна вылетит в трубу, и тогда у нас действительно будут проблемы. Тогда ты будешь счастлив?” Конор снова провел рукой по губам, и я увидел, что он прикусил ладонь. – Она плакала. Я начал что-то говорить, сам не знаю что, но Дженни заткнула уши и быстро пошла прочь. Пэт посмотрел на меня как на грязь, сказал: “Ну спасибо. Это было круто” – и побежал за ней. – А ты что сделал? – спросил я. – Да просто ушел. Побродил пару часов по этому сраному поселку, искал хоть какую-нибудь зацепку, которая заставит меня позвонить Пэту и сказать: “Прости, брат, я был не прав. Это райское местечко”, но там повсюду была все та же помойка. В конце концов я связался с одним своим приятелем и попросил меня оттуда забрать. Больше они мне не звонили. Я им – тоже. – Хм-м. – Я откинулся на стуле и в задумчивости постучал ручкой по зубам. – Я, конечно, слышал, что дружбы разваливаются по всяким странным поводам, но чтобы из-за разных взглядов на недвижимость? Серьезно? – Я ведь оказался прав, так? – И ты этому рад? – Нет. Я был бы счастлив ошибиться. – Потому что Пэт был тебе небезразличен, не говоря уже о Дженни. Тебе была дорога Дженни. – Все четверо. – Но особенно Дженни. Нет, погоди, я не договорил. Конор, я человек простой – спроси у моего напарника, он подтвердит: я всегда выбираю самое простое решение, и обычно оно оказывается правильным. Так что, пожалуй, ты мог поругаться со Спейнами из-за того, какой дом они выбрали, какую взяли ипотеку, из-за их мировоззрения и прочего – кое-что я уже забыл, ты мне потом напомнишь. Но, учитывая предысторию, все было гораздо проще: вы поругались, потому что ты был по-прежнему влюблен в Дженни Спейн. – Об этом даже речь не заходила. Мы обсуждали это всего один раз – после того как Фиона со мной порвала. – Значит, ты по-прежнему был в нее влюблен. – Я никогда не встречал таких, как она, – с тихой горечью сказал Конор после паузы. – И поэтому с другими девушками у тебя не клеится? – Я не собираюсь тратить свою жизнь на то, что мне не нужно, – что бы кто мне ни говорил. Я видел Пэта и Дженни, я знаю, что такое настоящая любовь. Зачем мне что-то другое? – Но ты пытаешься убедить меня в том, что поссорились вы по другой причине. В его прищуренных серых глазах вспыхнуло отвращение: – Да, по другой. Думаете, я бы допустил, чтобы они догадались? – Раньше им это удалось. – Тогда я был моложе. И не умел ничего скрывать. Я рассмеялся: – Был огромной открытой книгой, да? Похоже, не только Пэт и Дженни изменились, когда повзрослели. – Я стал более рассудительным. Стал лучше контролировать себя. Но я не стал другим человеком. – Значит ли это, что ты по-прежнему влюблен в Дженни? – Мы с ней уже несколько лет не общаемся. Это был уже совершенно другой вопрос, однако мы с ним могли подождать. – Возможно. Зато из своего уютного гнездышка ты видел ее предостаточно. Кстати, раз уж об этом зашла речь: как все это началось? Я ожидал, что Конор попытается увильнуть, однако он ответил быстро и охотно, словно был рад любой теме, помимо своих чувств к Дженни Спейн. – Почти случайно. В конце прошлого года дела шли неважно – заказов практически не было. Начинался кризис – никто тогда об этом еще не говорил, а если бы хоть заикнулся, его объявили бы предателем родины, – но я все понимал. Фрилансеры вроде меня почувствовали это первыми. Я был, считай, без гроша, пришлось съехать с квартиры, снять эту вонючую конуру. Вы ведь ее видели, да? Мы оба промолчали. Ричи замер, слился с фоном, чтобы не мешаться мне на линии прицела. Конор скривился: – Надеюсь, она вам понравилась. Теперь вы понимаете, почему я стараюсь там не зависать. – Однако и от Оушен-Вью ты тоже был не в восторге – как вышло, что ты стал зависать там? Конор пожал плечами: – У меня была куча свободного времени, мне было тоскливо… Я постоянно вспоминал Пэта и Дженни. Раньше, если у меня случалось что-то плохое, я всегда говорил с ними. И мне их не хватало. Я просто… Мне захотелось узнать, как у них дела. – Ну, это я могу понять. Но нормальный человек, если он хочет наладить отношения со старыми друзьями, не разбивает бивак под их окнами – нет, он берет телефон. Извини за глупый вопрос, но неужели такая мысль не пришла тебе в голову? – Я не знал, захотят ли они со мной разговаривать. Даже не знал, осталось ли у нас что-то общее. Если нет, я бы этого не вынес. – На секунду Конор стал похож на хрупкого, ранимого подростка. – Да, я мог бы позвонить Фионе и расспросить про них, но я не знал, что они ей рассказали, и не хотел ее вмешивать… Однажды в выходные я решил, что просто отправлюсь в Брайанстаун, попробую их увидеть, а потом поеду домой. Вот и все. – И ты их увидел. – Да. Забрался в тот дом, где вы меня поймали. Я надеялся разве что увидеть, как они выходят в сад, но окна у них на кухне… В них видно все. Все четверо за столом. Дженни собирает волосы Эммы в хвостик, чтобы не лезли в тарелку. Пэт что-то рассказывает. Джек смеется, и у него все лицо заляпано едой. – Сколько ты там провел? – Может, час. Это была такая милая сцена – пожалуй, ничего лучше я не видел уже долгое время. – Воспоминания изгнали напряжение из голоса Конора, смягчили его. – Умиротворяющая. Я приехал домой умиротворенным. – И поэтому вернулся за новой дозой. – Да, через пару недель. Эмма играла в куклы в саду – учила их танцевать. Дженни развешивала белье. Джек изображал самолет. – И это тоже умиротворяло. Поэтому ты возвращался снова и снова. – Ну да. А что еще было делать целыми днями – сидеть в конуре и пялиться в телик? – И вот ты уже обзавелся спальным мешком и биноклем. – Я и без вас знаю, что это звучит бредово.