– Валяй. – Пэт никогда не причинял боль Дженни. И детям тоже. Да, он был сам не свой. Да, пару раз я видел, как он бил кулаком о стену – в последний раз так сильно, что потом несколько дней не мог ничего делать рукой. Наверное, в тот раз ему стоило обратиться в больницу. Но ни ее, ни детей… никогда. – Дружище, почему ты не попытался с ним поговорить? – с искренним участием спросил Ричи. – Я хотел. Все время об этом думал. Но Пэт, он упертый как баран. Если бы дела шли зашибись, он бы с радостью со мной помирился. Но все было паршиво, и я оказался прав… он бы захлопнул дверь у меня перед носом. – А все-таки ты мог бы попытаться. – Да. Мог бы. Горечь в голосе Конора опаляла, словно огонь. Ричи наклонился вперед, головой к голове с Конором: – И ты об этом сожалеешь, верно? О том, что даже не попытался? – Да. Мне погано. – Понимаю, дружище. А на что ты готов, чтобы искупить свою вину? – На что угодно. На все. Переплетенные пальцы Ричи почти касались рук Конора. – Ты многое сделал для Пэта, – сказал он очень мягко. – Ты был хорошим другом, ты заботился о нем. Если есть место, куда мы попадаем после смерти, то он сейчас там и благодарит тебя. Конор уставился в стол и крепко закусил губу, стараясь не заплакать. – Но Пэт мертв. Там, где он сейчас, ничто ему уже не навредит. Что бы люди о нем ни узнали, что бы ни подумали – теперь ему это безразлично. Конор судорожно вздохнул и снова прикусил губу. – Пора признаваться, брат. Ты сидел в своем логове и увидел, как Пэт напал на Дженни. Побежал туда, но опоздал. Так все и произошло, да? Еще один вздох. Тело Конора содрогнулось, словно от рыданий. – Знаю, ты жалеешь о том, что не сделал больше, но пора перестать себя наказывать. Тебе больше не нужно защищать Пэта. Ты ему уже не навредишь. Все хорошо. Ричи говорил, словно лучший друг, словно брат, словно единственный человек на свете, которому не все равно. Конор, задыхаясь, сумел поднять взгляд. В то мгновение я был уверен, что Ричи его расколол, и не мог понять, какое чувство во мне было сильнее – облегчение, стыд или ярость. А потом Конор откинулся на стуле и провел руками по лицу. – Пэт их не трогал, – произнес он сквозь пальцы. Через секунду Ричи тоже расслабленно отклонился назад. – Ладно, – кивнул он. – Ладно. Супер. Еще один вопрос, и я свалю на хер, оставлю тебя в покое. Ответь на него, и Пэт будет чист от всех подозрений. Что ты сделал с детьми? – Пусть вам ваши врачи ответят. – Они уже ответили. Говорю же, я просто перепроверяю. После того как началась резня, из кухни наверх никто не поднимался. Если бы Конор прибежал, увидев драку, то вошел бы через заднюю дверь в кухню и ушел бы тем же путем, не побывав наверху. Если он знает, как погибли Эмма и Джек, то потому, что убийца – он. Конор сложил руки на груди, уперся ногой в стол и развернул стул ко мне. Глаза у него были красные. – Я сделал это потому, что был без ума от Дженни, а она и близко не хотела ко мне подходить. Вот вам мотив. Внесите в текст признания. Я подпишу. * * * В коридоре стоял адский холод. Нам нужно было взять показания у Конора, отправить его обратно в камеру, ввести в курс дела главного инспектора и летунов, написать отчеты. Однако мы ни на шаг не отошли от двери в допросную. – Вы в порядке? – спросил Ричи. – Да. – Ничего, что я вмешался? Я был не уверен, что… Он не договорил. – Спасибо, – ответил я, не глядя на него. – Да не вопрос. – Ты отлично себя проявил. Мне показалось, что ты его расколол. – Мне тоже, – сказал Ричи. Его голос звучал странно. Мы оба были уже на пределе. Я достал расческу и попытался привести в порядок волосы, но зеркала не было, да и сосредоточиться не получалось. – Мотив, который он назвал, – полная лажа. Он продолжает нам врать, – сказал я. – Ага. – Мы по-прежнему что-то упускаем. В нашем распоряжении весь завтрашний день, а если понадобится, почти вся завтрашняя ночь. – Эта мысль заставила меня закрыть глаза. – Вы хотели убедиться, – заметил Ричи. – Да. – И как – убедились? Я попытался нащупать это сладкое чувство, что все детали встают на свои места. Его не было, оно обратилось в жалкую фантазию, похожую на детские выдумки о том, как плюшевые игрушки в темноте сражаются с чудовищами. – Нет, – ответил я, не открывая глаз. – Не убедился. * * * Той ночью я проснулся, услышав шум океана. Это был не беспокойный, непрестанный рокот волн в Брокен-Харборе, нет, такой звук могла бы издавать огромная рука, поглаживающая меня по волосам, – колоссальные, шириной в милю, валы, накатывающие на пологое побережье Тихого океана. И этот звук доносился из-за двери спальни. “Дина, – подумал я и почувствовал, как сердце застучало где-то в нёбе. – Дина смотрит телевизор, чтобы заснуть”. От облегчения у меня перехватило дыхание, но потом я вспомнил: Дина сейчас неизвестно где, на вшивом диване у Джеззера или в каком-нибудь вонючем переулке. На секунду мой желудок дернулся от ужаса, словно это не она, а я остался наедине со своим безумием, словно она защищала меня. Не отрывая глаз от двери, я выдвинул ящик прикроватного столика. Холодная, надежная тяжесть пистолета в руке немного меня успокоила. За дверью по-прежнему мирно катились волны. Одним движением я распахнул дверь спальни, прижался к стене и взвел курок пистолета. В гостиной было пусто и темно, окна – тусклые грязно-черные прямоугольники, через подлокотник дивана перекинуто пальто. Дверь кухни окаймляла тонкая полоска белого света. Шум волн стал громче. Он исходил из кухни. До крови прикусив щеку, я босиком прошел по колючему ковру гостиной и ударом ноги распахнул дверь кухни. Во флуоресцентной подсветке под шкафчиками таинственно блестели нож и половина яблока, которые я забыл на кухонной стойке. Рев океана усилился, прокатился по мне, теплый, как кровь, и мягкий, как кожа, – казалось, я мог бросить пушку и окунуться в него с головой, позволить унести меня прочь. Радио было выключено, и все остальные приборы тоже, лишь холодильник уныло бурчал себе под нос – мне пришлось наклониться поближе, чтобы расслышать его за шумом волн. Услышав его гудение и щелчки своих пальцев, я понял, что со слухом у меня все в порядке, и прижал ухо к стене – у соседей тишина. Я прижался сильнее, надеясь уловить голоса или обрывок какой-нибудь телепередачи – доказательство того, что моя квартира не парит в невесомости, что я по-прежнему в прочном здании и вокруг меня живые существа. Тишина. Я долго ждал, чтобы звук затих, но, поняв, что этого не произойдет, выключил подсветку, закрыл дверь и вернулся в спальню. Я присел на край кровати, вдавил дуло пистолета в ладонь, мечтая что-нибудь пристрелить. Волны вздыхали, словно огромный спящий зверь, а я пытался вспомнить, включал ли подсветку на кухне. 17 Будильник я проспал. Один взгляд на часы – почти девять, – и я с бешено колотящимся сердцем выскочил из постели. Даже не помню, когда в последний раз со мной такое случалось. Я приучил себя просыпаться по первому звонку будильника, каким бы разбитым себя ни чувствовал. Пришлось обойтись без душа, бритья и завтрака. Я быстро оделся и вышел. Вчерашний сон, или что уж там это было, засел в уголке сознания и царапал меня когтями, словно невидимый монстр. Когда движение встало – дождь лил как из ведра, – я едва не бросил машину прямо на дороге, чтобы проделать остаток пути бегом. Рывок от парковки до конторы – и я промок до нитки. На первой лестничной площадке одетый в ужасный клетчатый пиджак Квигли, распластавшись по перилам, шелестел коричневым бумажным пакетом для вещдоков. Обычно по субботам Квигли я мог не опасаться – ему не поручали громкие дела, требующие круглосуточного внимания, – однако он вечно опаздывал с отчетами. Вот и сейчас он, скорее всего, заявился, чтобы запугать одного из моих летунов и спихнуть канцелярщину на него. – Детектив Кеннеди, можно вас на пару слов? – спросил он.