И эта вертихвостка моментально умелась во двор. Впрочем, очень быстро вернулась и сообщила, кокетливо подкручивая медный локон: – Представляешь, я опоздала, Василий уже закончил с уборкой и умчался в магазин. Еще спросил меня, какие праздничные напитки предпочитает прекрасная дева. Мол, в ближайшей «Пятерочке» фин-шампань не купить, так не снизойду ли я до фанагорийского игристого? – Подружка хихикнула, как девочка. Я посмотрела на нее с невольным уважением: – Это как же ты впечатлила Василия, если он готов раскошелиться на фанагорийское игристое! Его обычные напитки – дешевая водка и пиво в пластике. – Откуда знаешь? Пила с ним? – Подружка прищурилась. – Да чур меня! Свят, свят, свят! – Я размашисто перекрестилась. – Я ж не какая-нибудь там… прекрасная дева ню! Я верная супруга и добродетельная мать. А предпочтения Кружкина относительно спиртного знаю потому, что он свои бутылки за окном держит. Да, кастрюля с борщом была не единственной емкостью с жидкостью, грохнувшейся на крышу под моим окном. – Ладно тебе, я тоже добродетельная, – устыдилась подруга. – И, разумеется, не пойду распивать игристое с этим галантным маргиналом… Давай по коньячку, а? Сами, вдвоем, как шерочка с машерочкой? – А у тебя разве коньяк остался? Мы же вроде еще вчера его, когда Борю реанимировали… – Вот сейчас ты меня по-настоящему обидела! – Подружка насупилась. – В самом деле думаешь, что у меня с собой всего одна стограммовая фляжечка? – Нет, нет! – Я вскинула руки, как пленный фриц. – Ну прости меня, неразумную… – То-то же. – Мигом подобревшая подружка притащила полулитровую склянку хорошего темрюкского коньяка, и мы с ней провели приятный вечер вдвоем. Игривый Василий Кружкин скребся в дверь, призывно бормоча про прекрасную деву, фин-шампань и бессмертную живопись в жанре ню, но мы притворились, будто никого нет дома. Глава шестая Разбудило меня затихающее сопение и пыхтение паровоза, который уже не летел вперед, а как бы прибыл в ту коммуну, где у него плановая остановка. Я опасливо открыла один глаз. Шторы были раздернуты, и на фоне панорамы питерских крыш жизнеутверждающе высилась массивная фигура… не паровоза, нет. Его и. о. – моей любимой подруги. Ирка в одних трусах и майке делала утреннюю гимнастику. Сцена очень напоминала известную картину Яблонской «Утро», с той разницей, что девочка была постарше и покрупнее. Прекрасная дева плюс-сайз! Расставив ноги на ширину плеч и разведя руки, утренняя гимнастка напевала «Марш энтузиастов»: – Здравствуй, страна героев! Страна писателей, страна ученых! Текст Ирка переврала – в оригинале было «мечтателей», а не «писателей», но я не стала ее поправлять, решив, что это в мою честь. Я же у нас писатель, стало быть, это меня поприветствовали. Надо быть признательной, а не ворчать. Я села в кровати, та скрипнула. Гимнастка с готовностью повернулась к зрителю и, не изменив мотив, выдала обновленный текст старой песни о главном: – Утро! Уже настало! Вставайте, негры, вам пора рабо-отать! – Уже не негры. – Я помотала головой. – Да ладно?! Ты все-таки это сделала?! – Четкий ритм упражнения сбился – подружка всплеснула руками и схватилась за голову. – Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться… – Или я – или он. – Я зевнула. – Пришла пора выбирать, на чьей ты стороне, Максимова. Ирка, хоть она и моя верная подруга, из сонма поклонниц нашего с Блейком ГГ, царство ему небесное. Это как раз ее тип – лихой и придурковатый красавец. Это я про ГГ, разумеется, а не про Блейка, того я никогда не видела, но уверена – он не героический мужчина. Героический сам писал бы свои романы на основе личного опыта покорения суровой дикой природы. – Я-то, конечно, за тебя. – Голос подруги звучал неискренне. – Но только представь, сколько женщин ты огорчишь, убив их любимца! Или уже огорчила? – Она заволновалась. – Ты что, успела и закончить рукопись, и сдать ее?! – Вчера отослала, – похвасталась я. – Бли-и-ин! – Ирка бухнулась рядом со мной на кровать. – То есть уже ничего нельзя сделать? – Ни-че-го! – с удовольствием подтвердила я. – Знаешь, как я его? Бетонной плитой с тридцатиметровой высоты – шарах! Надежный вариант, никакая трансплантация органов не поможет. Разве что переселение душ… Тут я задумалась, поскольку от издателя можно было ждать любого хитрого выверта, в том числе и такого – с реинкарнацией ГГ. Причем ускоренной, чтобы читателям не пришлось долго ждать продолжения. Ирка же напряженно поинтересовалась: – Какой плитой? Той самой, параметры которой у меня уточняла? – Ею, да. – Кошмар! – Она снова схватилась за голову. – Получается, я соучастница убийства! Я недоверчиво покосилась на нее – притворяется или действительно так расстроена? – Хочешь, я специально для тебя напишу другой финал? Эксклюзивный. Все, кроме тебя, меня и самого ГГ, будут думать, что он погиб, а он останется жив, просто уйдет от надоевших шпионских дел и поселится на каком-нибудь тропическом острове со стройной мулаткой? – предложила я. – Лучше с фигуристой рыжей. – Подружка заправила за ухо выбившийся из пучка локон и приосанилась. – Договорились. – Я встала и пошла к лестнице. – Чур, в ванную я первая! – Эй, мы так не договаривались! – Ирка кинулась за мной, но опередить не смогла. Я наловчилась очень лихо съезжать по перилам. Уже за завтраком мы спохватились, что кое-кого не хватает: Волька не явился к своему условному столу. Это было странно, потому что урочные приемы пищи кот обычно не пропускает. – И вечером мы его не видели! – встревожилась Ирка. – Как ушел котик… когда? Еще вчера днем, да? Я попыталась припомнить: – Вчера он с нами завтракал, потом мы ушли на весь день, а когда вернулись – кота дома не было. Должно быть, загулял наш Волька. – Да, сосед ведь говорил про кошачий бордель где-то там. – Ирка открыла окно во двор, по пояс высунулась в него и позвала: – Волька! Волька, кис-кис! – Брось, он на кис-кис не отзывается, – остановила ее я. – Очень независимый зверь. По зову не приходит, является, только когда сам захочет. Будем уходить – оставим ему в миске побольше еды, завтрак и обед в одном флаконе. Сумку с вещами, которые попросила принести тетя Ида, я собрала еще с вечера. План на сегодня был такой: отнести тетушке ее пожитки, встретиться с Джонатаном и вместе съездить в Петергоф. Вечером я бы еще написала несколько страниц своего собственного романа – пары часов перед сном как раз хватило бы, на ночь глядя мне прекрасно работается. Увы, стройный план полетел кувырком и разбился вдребезги через пять минут после начала его реализации. Мы с подругой дворами шли к станции метро, когда я вдруг узрела то, что заставило меня на полуслове оборвать разговор и резко остановиться. В низком арочном окошке на уровне ног в круге света от яркой лампы я увидела знакомое сияние! – Подержи-ка! – Я сунула Ирке в руки тетину сумку, мешающую моей мобильности, и вильнула в сторону, сбежав по каменным ступеням в полуподвальное помещение без всякой вывески. Видимо, кому нужно, те и так знали, что там находится: крошечная неопрятная каморка скупщика ювелирных изделий. – Что тут, ломбард? – засопела у меня за плечом подруга. Она, конечно же, не осталась на тротуаре, прискакала вслед за мной. – И ремонт ювелирки, – кивнула я, присматриваясь к кабинке с прорезанным в ней окошком. Находящегося в ней человека рассмотреть не удавалось, но доносящееся изнутри жужжание говорило, что кто-то там есть и что-то делает. Я бухнула в дверь кулаком. – Ты что творишь?! – зашипела на меня Ирка. – Шумишь, как погромщик! Кстати, зачем мы здесь? Я не стала ей ничего объяснять. Жужжание в кабинке прекратилось, послышался недовольный мужской голос: – Что такое? – Мы за хрустальным браслетом! – громко сказала я. – Хотим забрать его! Дверь открылась, из нее вышел коренастый мужичок в холщовом фартуке поверх штанов с рубахой и таких же, как у нашего Бори, сатиновых нарукавниках. Голову украшала затейливая композиция из давно не мытых и не стриженых седоватых локонов и скрученной жгутом цветастой косыночки. Образованные ее концами «ушки» топорщились на виске двумя пестрыми лепестками. – Данила-мастер на пенсии, – веселясь, нашептала Ирка, но мне было не до смеха. – Какой браслет, серебряный? – уточнил Данила-мастер. – Его сдали в скупку, не заложили. – Кто сдал? – требовательно спросила я. Мастер пожал плечами, помедлил, но все-таки ответил: