— Не передний, тоже мне, курец, — поправил Олег. — Ты, когда куришь, сжимаешь сигарету передними зубами? Нет, клыками справа или слева. — Ну, обычно, если правша — справа, а, если левша — слева. Судя по удару, наш убивец — правша, следовательно, можно предположить, что правый клык у него сколот, — менторским тоном поправил Косенков. — Спасибо Вам за науку, господин профессор, — шутливо поклонился Олег. — Интересно, а почему папиросы? Несовременно как-то. Сейчас все курят сигареты. Слушай, Саныч, может, он туда «косяк» загонял? — Проверю, — отозвался Косенков. Обернувшись на звук приближающихся шагов, Олег увидел торопливо шагающего по шпалам белобрысого парня лет двадцати пяти в милицейской форме. — О-о, Женька Венский, участковый! Он со мной сегодня в опергруппе, — Ояр махнул рукой, подзывая лейтенанта к себе. — Я его в полк посылал, «перебазарить» на КПП с дежурным нарядом. — Товарищ майор, — запыхавшийся лейтенант попытался козырнуть. — Перестань, Жень, — остановил его Олег. — Отдышись и спокойно докладывай. Лейтенант нравился ему, напоминал самого Островецкого десять лет назад. Не внешностью, конечно, а вдумчивостью и рассудительностью, решимостью, если надо, полезть на рожон за правое дело. Участок Венского находился в пригородном посёлке, и Олег знал, что молодой лейтенант пользуется уважением у местных жителей, чему немало способствовало его отличное владение латышским языком. Вообще-то, Олег немного по-хорошему завидовал Ояру и Женьке. Наполовину латыши, оба прекрасно владели и латышским, и русским. Олег же, будучи приезжим, латышский знал не очень хорошо. По его инициативе в отделе были открыты вечерние курсы по изучению латышского языка, но посещать их Олегу доводилось редко. Следственная работа мало способствовала стабильной учёбе на курсах. «Охломоны, — мысленно выругался Олег в адрес начальства. — Хотят, чтобы люди знали латышский, но ничего для этого не делают». Он уже не раз на совещаниях различного уровня предлагал открыть в Риге при школе милиции централизованные курсы изучения латышского языка, где сотрудники со всей республики могли бы заниматься с отрывом от службы. Ведь процент хорошо владеющих латышским языком в Риге и крупных городах республики катастрофически низок. С ним соглашались. На одном из совещаний замминистра даже поручил своему помощнику проработать вопрос, но дело с места не двигалось. Собственный уровень владения латышским языком не устраивал Олега. Нет, он мог, конечно, общаться с людьми, разговаривать, но вести судопроизводство на латышском ему было не по силам. А самостоятельно изучать язык не было никакой физической возможности. Даже посещать вечерние курсы практически не удавалось. Венский достал из кожаной папки протоколы объяснений и протянул их Олегу. — Молодец, что всё записал! — похвалил Олег. — А теперь — главное, своими словами. — Опросил дежурного по КПП и его помощника. Оба утверждают, что полковник покинул расположение части в начале первого ночи. Был в прекрасном расположении духа. При нём был кожаный кейс. Ушёл пешком, машину не вызывал. Если коротко, то всё. И вот ещё что: может, это вас заинтересует… — лейтенант немного замялся. — В общем, когда я заканчивал принимать объяснения от помдежа, появился майор-особист. Он повёл себя как-то странно: запретил солдатам давать показания и сказал, что впредь общаться с кем-либо из военнослужащих части мы будем только в его присутствии. — Ты что-нибудь понимаешь? — Олег перевёл взгляд на Ояра. — Мы расследуем убийство его командира, а он, вместо помощи, собирается вставлять нам палки в колёса. В любом случае, ты вдвой не молодец, что записал их показания с подписями, — Олег похлопал Женьку по плечу. — Но кейса-то при покойнике не оказалось, как, впрочем, и бумажника. Часы и кольца тоже отсутствуют… — Ояр с высоты своего роста обвёл взглядом присутствующих. — Допустим, колец могло и не быть, он всё-таки офицер, а не балерун какой-нибудь. Но часы-то должны были быть, именно потому, что офицер. — Думаешь, ограбление? — спросил Олег. — Поживём — увидим. Олег отвёл Ояра в сторону. — Сделаем так: заканчивай здесь, полковника отправь в морг Улдису, а сам с Женькой дуй в адрес и опроси жену полковника… — Вдову, — мрачно поправил Ояр. — Вдову, — вздохнул Олег. — Ей, конечно, уже сообщили о смерти мужа, но посмотри всё же на её реакцию, обстановку в доме… Сам знаешь. Да, и возьми с собой «писателя», — Олег кивнул в сторону корпевшего над протоколом осмотра Коношонка. — Пусть он записывает, а ты слушай, смотри и запоминай. О полковнике и его семье надо узнать как можно больше. — А ты куда? — Наведаюсь к соседу, Ильичу. Он ведь служит… служил вместе с покойным. Очень мне интересно его мнение. — Так ведь особисты не дают ни с кем поговорить. — Ильич сейчас в отгуле. Он поехал к себе на дачу, я его утром встретил около дома. Постараемся управиться, в семь в кабинете Шестакова оперативка. Олег попрощался с Долгоноговым за руку и пошёл к машине. Сосед Островецкого по дому подполковник Ионов занимал должность командира танкового батальона. Это был опытный и честный боевой офицер. Ему недавно стукнуло сорок два года, и подполковник уже стал всерьёз подумывать о пенсии. Он приобрёл дачку, где проводил всё свободное от службы время. Двадцать пять лет службы: училище, дальние гарнизоны, Афганистан — не оставили в нём никаких иллюзий по поводу порядков в армии. Из Афгана Ильич вернулся с двумя орденами Красной Звезды. Казалось бы, дважды орденоносцу, имеющему колоссальный опыт боевому офицеру открыты все дороги для карьерного роста. Ан, нет… Его назначили на должность комбата, что не соответствовало его подполковничьему званию, и направили служить в этот маленький прибалтийский городок. Карьера этого честного, отважного офицера не задалась, а причиной этого во многом был характер Ильича. Он органически не выносил лжи, не умел, да и не хотел приспосабливаться к начальству. «Для лизания начальственного зада у меня язык слишком шершавый», — любил пошутить Ильич за рюмкой водки. К спиртному он относился трепетно, но без фанатизма, обожая сам процесс, но не его последствия. Со временем Ильич пристрастился и к другим, сопутствующим выпивке, занятиям: охоте и рыбалке. Служебные дела интересовали его всё меньше, но, несмотря на это, он пользовался непререкаемым авторитетом в полку. Молодые офицеры искали у него совета и защиты. Ильич и раньше конфликтовал с начальством, а теперь, выслужив положенный срок и имея возможность уйти на пенсию, вообще перестал обращать внимание на начальственный гнев, с удовольствием «доставая» командиров. Строптивого комбата недолюбливали в полку, в дивизии тоже не очень жаловали, но поделать с ним ничего не могли — вышибить из армии боевого, заслуженного офицера-орденоносца было непросто. Олега Островецкого Ильич любил, чувствуя в нём родственную душу. Олег платил ему тем же. А общее афганское прошлое лишь добавляло им взаимного уважения. — Ну, здорово! — невысокий, коренастый Ильич приобнял Олега. — Молодец, что приехал. Сейчас замариную шашлычок… — Не до шашлыков, Ильич. Надо поговорить. — Знать ничего не хочу! Ты посмотри на себя. Осунулся, рожа небритая, жрёшь что попало. Хочешь «орден сутулого» заработать? Плюнь ты на свои ментовские заморочки. Всё равно всех дел не переделаешь. Бери пример с меня. Я на службу давно «забил», взял отгул — и на дачку. Выйду на пенсию, хочу здесь обосноваться. Я ведь полстраны объехал, тринадцать гарнизонов за двадцать один год, не считая Афгана. А в Латвии нравится больше всего. За четыре года было время прикипеть, — своей словоохотливостью Ильич пытался погасить нарастающую тревогу. — Олежа, что-то случилось? — Случилось. Убили твоего командира! Лицо Ионова посуровело, на скулах заиграли желваки. — Проходи, садись за стол под яблоней. Я сейчас, — Ильич скрылся в дачном домике. Олег сел за стол и огляделся. Ильич купил этот участок в апреле. Тогда он был неухоженным, домик обшарпанный, забор покосился. А сейчас — домик свежевыкрашен, новый ровненький штакетник, всё благоухает. «Видимо, Ильич действительно большую часть времени проводит здесь, а не в полку. Да и то, он уже своё отслужил и отвоевал. Пусть теперь другие тянут эту лямку», — подумал Олег. Он вспомнил, как четыре месяца назад они перевозили Ильича на дачу, а потом устроили новоселье. Все прилично выпили, веселились, танцы под магнитофон, песни под гитару. Алёнка танцевала с его друзьями и показывала ему язык, а в «отместку» ей жёны друзей обнимали Олега и, шутя, грозились отбить её красавчика. Все смеялись, рассказывали анекдоты, гитара ходила по кругу. …Боже, это было всего четыре месяца назад, а кажется, что в прошлой жизни. Из домика вышел Ильич, неся в руках запотевшую бутылку водки, два стакана и большую миску, с крупно порезанными колбасой и солёными огурцами. Сверху лежали несколько перьев зелёного лука и буханка хлеба. — Давай, выпьем за полковника. — Ильич, мне ещё сегодня работать… — Ничего, не помешает. Зови водилу. — Нет, — твёрдо сказал Олег. — Ему ещё весь день возить моё драгоценное тело. — Тогда, пусть поест. — Я ему потом отнесу, когда буду уходить. Ильич понял, что Олег хочет поговорить с ним с глазу на глаз, и не стал возражать. Налил по полстакана водки. Молча, не чокаясь, выпили. Ильич отломил от буханки большой ломоть хлеба, положил на него увесистый кусок колбасы, перо лука и огурец. — Ешь, смотреть на тебя тошно… — он протянул бутерброд Олегу. Затем стал сооружать себе то же самое. Олег нехотя откусил от бутерброда. Аппетита не было… Ильич грозно нахмурился: — Жри и рассказывай! Тот коротко рассказал об убийстве Митрофанова. — От меня-то ты чего хочешь? — хмуро спросил Ильич. — Расскажи всё, что знаешь о полковнике и его семье. — Ну, о покойнике или хорошо, или… — Не тот случай, — перебил Олег. — Это убийство. Так что рассказывай всё: и хорошее, и плохое. — Понял… — Ильич ненадолго задумался, собираясь с мыслями. — Митрофанов, — начал он, — тогда ещё подполковник, был назначен к нам командиром полка год назад. Сразу же получил полковника. Вообще-то, когда увольнялся на пенсию прежний комполка, на эту должность прочили его зама, подполковника Яковлева. А твоего покорного слугу хотели назначить замом. И тут вдруг прислали Митрофанова, служившего замкомполка в Подмосковье. Всё, естественно, застопорилось. Мне-то, как ты понимаешь, вся эта возня уже давно по барабану, а Яковлев, помню, тогда обиделся жутко. Напился и кричал, как его заколебали эти «блатные». — И как Яковлев встретил Митрофанова? — Да нормально встретил. Они потом вроде бы сдружились. Вместе не охоту, на рыбалочку, все праздники сообща отмечали. Жёны их подружились. Так что внешне всё было тип-топ. А как на самом деле Яковлев относился к полковнику — кто ж его знает? — А мог Яковлев от обиды «замочить» Митрофанова? — Да ты что, Олежа! Если бы все обиженные, кого обошли по службе, стали бы «мочить» обидчиков, в армии бы офицеров не осталось. Половина в могиле, вторая половина — в тюрьме. — Не скажи, не скажи. К то-то, как ты, плюнет на это — мол, не за чины и награды служим. А кто-то очень желает выстроить свою карьеру, но его постоянно обходят чьи-то сыны, племянники, внуки, зятья и так далее. Накапливается обида, перерастает в ненависть, а там и до беды недалеко. — Ну, не знаю. Это ты у нас по таким делам спец. Так вот, Яковлев — мужик скрытный, дружбу ни с кем особо не водит. Он, знаешь, из породы тех, кто дружит только с начальством, а с подчинёнными всегда держит дистанцию. Митрофанов был такой же, только ещё и с барскими замашками. Ну откуда это в деревенском парне?! Не иначе, влияние тестя. Я его как-то подколол, типа: быстро ты забыл, как коров в деревне пас. Так он на меня потом месяц волком глядел, даже по службе пытался ущипнуть. — Но вы же оба «афганцы». Неужели не сошлись на этой почве? — Да я поначалу попытался с ним сдружиться. Зашёл к нему в кабинет с «пузырём». Нет, он выпил со мной, посидел, но, как бы это тебе объяснить: я чётко понял, что никакой дружбы, никакого «афганского братства» не будет. Гусь свинье не товарищ! — Ильич невесело усмехнулся. — Да и были мы там в разное время и в разных местах. Я закончил службу в Афгане в восемьдесят седьмом, а он — в восемьдесят восьмом. Я был комбатом под Кандагаром, а он — начштаба полка в Герате. Там мы с ним никак не пересекались. — Ясно, а орден у него за что? — Не знаю. Если бы за конкретное дело, думаю, он бы рассказал. Может, по совокупности служебных заслуг. Там иногда давали штабным на выход. Не знаю… — А семья? — Семья у него хорошая. Жена Татьяна — баба небалованная, добрая, и не скажешь, что генеральская дочка. Вот смотри, генерал дочку хорошо воспитал, а из зятя сноб прёт… пёр, хотя вроде бы должно было быть наоборот. Танька его очень любила, а вот Петька, похоже, женился на погонах тестя. Нет, — Ильич перехватил вопрошающий взгляд Олега, — внешне всё было благопристойно. Они никогда не ругались, во всяком случае, на людях. Но — я не знаю, как объяснить: чувствовалось, что он к ней равнодушен.