– Мы с тобой могли смотреть на него часами, – сказала Мими. – Каждый вечер, половину моей жизни. Я скучал по этой хрупкой старой вещице, хотя понимаю необходимость бережного хранения. Девяносто процентов фильмов, созданных в эпоху немого кино, потеряны для истории. Их негативы, напечатанные на нестабильной и легко возгорающейся целлюлозно-нитратной пленке, погибли при пожарах в хранилищах, выброшены, чтобы освободить место для новых фильмов, либо рассыпались в пыль от небрежного хранения. – Не могу поверить, Фрэнк, – сказала Мими. – Тебе уже почти десять. Я заставила себя уйти, иначе пришлось бы признать, что я подслушиваю. Как выяснилось, ни Мими, ни Ксандер посещать презентацию не планировали. Не удостоенная приглашения, я тем не менее знала, что мероприятие состоится в два часа пополудни, в последний школьный день перед рождественскими каникулами. За презентацией должно было последовать независимое от религиозной принадлежности легкое угощение, а также оживленная дискуссия. Так сказал Фрэнк. В связи с чем он отверг мою идею испечь рождественское печенье. Я все равно испекла брауни, чтобы Мими, если захочет, взяла их с собой, и на этом успокоилась. Мими ничего мне не сказала ни о самой презентации, ни о том, как планирует туда добираться. Когда пришло время относить ланч, я постучала и стала ждать. Она не подошла к двери, однако я решила не оставлять поднос, как делала обычно, а добиться личной аудиенции. Я собралась с духом и постучала вновь. Она с недовольным видом открыла дверь. – Простите за беспокойство, – сказала я. – Хотела только сообщить, что сделала брауни для презентации Фрэнка. И спросить, отвезти вас или вы сами доберетесь. Начало в два. Поняв, что она хочет закрыть дверь, я шагнула вперед и поставила ногу на порог. – Не заходи, – сказала она. – Я и не собиралась. Просто хотела узнать, во сколько вы хотите выехать. – Я не поеду. Он мне все показал сегодня ночью, так что нет никакой необходимости. – Но Фрэнк вас ждет. – Я работаю, – сказала она. – То есть работала, пока ты не вломилась в мой кабинет, чтобы напомнить, в чем, по-твоему, состоят мои материнские обязанности. Я должна сидеть за машинкой, пока не напишу книгу, иначе нам с Фрэнком придется жить в коробке от холодильника. Уходи. Я ушла. И не остановилась бы до самого Нью-Йорка, если бы не мысль о Фрэнке, который будет стоять перед классом один-одинешенек – ни антуража, ни оваций. Я упаковала брауни и поехала в школу. Журнал посещений в приемной был открыт на новой странице. Я перелистнула назад – посмотреть, расписался ли Ксандер. Его имя не значилось, однако я приехала раньше и надеялась, что он еще появится. – По-моему, в этой ручке закончились чернила, – сказала я девочке, сидевшей за столом. – Извините. Я поищу другую. Школьница начала рыться в ящиках стола. – Не устраивай беспорядок, Фиона, – сказала администратор, с которой я не встречалась раньше. – Ручки в верхнем ящике слева. Фиона. Довольно высокого роста для третьеклассницы, очень худенькая. Самая обыкновенная, вполне симпатичная девочка со светлыми волосами и огромными голубыми глазами, которые с трудом умещались на маленьком личике. Ни клетчатой юбки, ни перевязи, ни кофточки с жемчужными пуговками, ни бантов. С другой стороны, Фиона – не слишком распространенное имя, а школа достаточно маленькая. – Ты Фиона? – спросила я. – Придешь к Фрэнку на презентацию? Она протянула мне ручку. – Я Фиона. На какую презентацию? – Фрэнк – ученик недели. Сегодня в два часа у него презентация. Он сказал, что ты отпросишься с уроков и придешь. – Какой еще Фрэнк? – Извини, – сказала я. – Наверное, в этой школе есть другая Фиона. – Насколько я знаю, нет. У меня засосало под ложечкой. – У Фрэнка есть подруга, которую зовут Фиона. Она учится в третьем классе. – Я в третьем классе, – сказала она. – Если в нашей школе и есть другая Фиона, то не в третьем классе, иначе я бы знала. – Возможно, я что-то перепутала. Та Фиона, которая мне нужна, сломала руку в первый день школы. – Руку сломала я, только никакого Фрэнка я не знаю. Пронесшаяся мимо нас по направлению к кабинету директора Паула сказала на бегу: – Она имеет в виду четвероклассника, который ходит в маскарадных костюмах. Моего юного друга, что каждый день составляет мне компанию во время ланча. Секретарша скрылась за поворотом. – А, этот, – наморщила носик Фиона. – Он один раз спросил у меня, можно ли потрогать перевязь. Ненормальный какой-то. Девчонка отошла от стойки, чему я несказанно обрадовалась. Иначе я могла схватить ее за шею и стереть с носа презрительные морщинки, при этом нечаянно сдвинув носовую перегородку на другую сторону черепа. А потом уже поговорить о разнице между «ненормальным» и «единственным из миллиона». Фрэнк начал с демонстрации ночного неба и пафосного вступления о человечестве, звездах и планетах. Я не очень хорошо понимала, каким образом он свяжет все это со своим происхождением и жизнью до сегодняшнего момента. Фрэнк сообщил ни много ни мало, что его папа – ученый в области ракетостроения и пионер беспилотных полетов на Марс. Дальше этого он не продвинулся. – Мне здесь не место, – сказал он и стоял некоторое время под кружащимися звездами. Затем лег на пол и окаменел. Мисс Пеппе включила свет, вытащила из розетки ночник и поблагодарила Фрэнка. Два или три человека вяло похлопали, а один мальчик поднял руку и спросил: «А кто из дроидов твой отец, R2-D2 или C-3PO?» Мисс Пеппе шикнула на него, а я закинула Фрэнка на плечо на манер пожарного, выносящего человека из огня, схватила ночник и покинула класс. Брауни я оставила на парте, от всей души надеясь, что поднявший руку мальчик подавится первой же печенькой. – Это было не самое удачное выступление, – сказал Фрэнк по дороге домой. – Жаль, что ты пришла. – А мне – ни капельки. – А мама почему не пришла? – Ей надо работать. У нее сроки. Я не стала объяснять, что она уже пропустила все сроки в графике, который написал мистер Варгас перед моим отъездом из Нью-Йорка. – Ну и ладно. Она все равно слышала ту часть, где я рассказываю о ней, ночью. – А что случилось с этой частью сегодня? – Я заметил, что мамы нет, так какой смысл рассказывать, если она не услышит? Насколько я понял, Ксандера тоже задержали срочные дела. – Да, – лаконично подтвердила я. – Понимаю. Мой отец пропустил мое рождение, потому что устранял неисправность на орбитальном аппарате «Марс Одиссей» перед запуском. Очевидно, у Ксандера тоже сроки. Ксандер хорош тем, что иногда на него можно рассчитывать, когда он тебе действительно нужен. Например, когда пришлось менять раздвижную дверь. А в тот вечер, когда я родился, он отвез маму в больницу и был с ней, когда я вступал в этот мир. Зеркало заднего вида показалось мне слишком маленьким для такого разговора. Я остановилась на обочине и обернулась к Фрэнку. – Погоди, ты хочешь сказать, что Ксандер присутствовал при родах? – Да. В родовом зале. Держал маму за руку, смачивал губы кубиками льда, заставлял тужиться. Это было весьма волнующее событие. Море крови, да еще нехорошие слова, которые любой человек, у которого есть душа, сочтет в данных обстоятельствах простительными. Ксандер сказал, что я появился на свет немного желчным, и он сидел в кресле-качалке в детском отделении, пока меня поджаривали под специальной лампой. Я часто задумываюсь, какими бы стали знаменитые своей желчностью завсегдатаи Алгонкинского круглого стола, если бы их поджарили при рождении. Жаль, что Фиона не смогла прийти на презентацию. Меня настолько поразили все эти факты, что я машинально произнесла: – Я встретила Фиону в приемной. Фрэнк ничего не ответил, и я поняла, что он ушел в себя. – Эй, что с тобой? – спросила я. Он опять промолчал. Я вышла из машины и села к нему назад. – Можно тебя обнять? – Нет. Через какое-то время он уткнулся лицом мне в плечо и заговорил: – Я тоже встречал Фиону всего один раз. Я услышал, что она получила травму благодаря развитому воображению, а ее имя казалось таким чудесным и полным обещаний, что я решил с ней познакомиться. Я ужасно боялся подходить к ней, и только мысль, что мы можем стать друзьями, придавала мне смелости. А она оказалась такой, как все.