– Погоди, ковбой. Ты ничего не заметил? – Дверь снова работает. – А девушка? – Эта? Он ткнул пальцем в мою сторону, глядя куда-то мимо меня. Может, у него плохое зрение? – Кто она такая? – Кто-кто. Пенни. – Элис, – сказала я. – Меня зовут Элис. – Что еще за Элис? – спросил Фрэнк, посмотрев на рояль. Возможно, он подумал, что Элис – невидимая сущность, которая приводит в движение клавиши инструмента. – Элис – это я, – представилась я. – Что она здесь делает? – Все, на что у меня теперь не будет времени, – пояснила М. М. Бэннинг. – Домработница? Великолепно! В наше время так сложно найти хорошую прислугу. Фрэнк взмахнул грязными манжетами, и я заметила в них серебряные запонки в виде масок Комедии и Трагедии. Он протянул руку ладонью вверх, точно собирался взять мою руку и поцеловать. – Фрэнк, посмотри на свои руки. Иди вымой их с мылом. И вычисти грязь из-под ногтей. Как только закончишь, возвращайся сюда. Что я тебе сказала? – Фрэнк, посмотри на свои руки. Иди вымой их с мылом. И вычисти грязь из-под ногтей. Как только закончишь, возвращайся сюда. Что я тебе сказала? – слово в слово повторил Фрэнк и поспешно удалился. – Ты не поверишь, сегодня утром он принимал ванну, – сказала М. М. Бэннинг. – Дети есть дети, – пожала плечами я. – Этот малолетний Ноэл Кауард никогда не был ребенком. Подожди, он еще начнет рассказывать тебе анекдоты. С участием Франклина Делано Рузвельта. – Не может быть! – Еще как может. Однажды я повезла Фрэнка и его одноклассника в Диснейленд. Когда мы проезжали через неблагополучный район, мальчик увидел на улице мужчину, похожего на торговца наркотиками, и сказал: «Смотрите, гангстер». «Где? – спросил Фрэнк. – Это Джимми Кэгни?» В то время он сходил с ума по «Белому калению». Очень долго любимым развлечением Фрэнка было подкрасться ко мне и закричать: «Я на вершине мира, ма!» Увидев, что мне это ни о чем не говорит, она добавила: – Эти слова произносит герой Джимми Кэгни, которого полицейские загнали на цистерну с бензином за секунду до взрыва. Фрэнк два года носился с «Белым калением». Я очень обрадовалась, когда он переключился на «Бродвейскую мелодию сороковых». С Фредом Астером и Элинор Пауэлл. Потом он увлекся картиной «Мой слуга Годфри» с Уильямом Пауэллом, которого считает братом Элинор Пауэлл. После этого он начал говорить с акцентом Парк-авеню. – Дети из частной школы, где я преподавала, жили на Парк-авеню, а разговаривали как наркоторговцы из Бед-Стай, – сказала я. – Хочешь сказать, что мне повезло? Куда запропастился Фрэнк? Пойду посмотрю. Она ушла, оставив меня наедине с собственными размышлениями. Я обрадовалась передышке. К тому времени рояль исчерпал запасы регтаймов и перешел к «Голубой рапсодии». Я села на банкетку, завороженно следя за невидимыми пальцами, бегающими по клавиатуре, и не заметила, как ко мне подкрался Фрэнк, благоухающий мылом и тоником для волос. В последний раз я сталкивалась с похожей комбинацией ароматов в детстве, навещая своего дедушку. Лицо мальчика сияло чистотой, он переоделся в домашний жакет свободного покроя и фланелевые пижамные штаны с ракетами и даже не забыл повязать галстук. – Мой учитель музыки в отпуске, – сказал он, адресуясь к моему левому локтю. – Понятно, – сказала я. – Интересно было играть во дворе, Фрэнк? – Я люблю играть один. Ты заметила, что рояль тоже играет сам? В этом нет ничего плохого. – Наверное, инструмент, который может играть без участия человека, стоит дороже, – предположила я и добавила: – Садись. Фрэнк сел так близко ко мне, что между нами не поместилась бы и зубная нить. Я отодвинулась, чтобы освободить ему больше места, однако он подвинулся вслед за мной. – Красивая музыка, – прервав неловкую паузу, сказала я. – Одна из моих любимых композиций. – А ты играешь на фортепиано? – Да. Конечно, не так хорошо, как он. – Кто, твой учитель? – Нет, Гершвин. Эта компьютерная программа основана на записях, сделанных с помощью фортепианного валика. Гершвин сделал десятки таких записей, хотя по-настоящему записывался очень мало. – Откуда ты знаешь? – Я много чего знаю. Разумеется, я имею в виду Джорджа Гершвина, не Айру. Айра – его старший брат, родившийся в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Джордж родился в тысяча восемьсот девяносто восьмом. Айра – поэт-песенник, это означает, что он писал слова. А Джордж сочинял музыку. Друзья считали Джорджа ипохондриком, пока он не скончался от опухоли мозга – здесь, в Лос-Анджелесе, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. Это произошло в здании бывшей больницы Седарс-Синай, им сейчас владеют сайентологи, которые считают себя более развитыми гуманоидами с другой планеты, чье призвание – спасти человечество от самого себя. Айра прожил до тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. А ты знакома с Фредом Астером? – Я из Омахи. У Фрэнка перехватило дыхание. – Фред тоже из Омахи. – Знаю, поэтому и сказала. – Когда я был младше, я думал, что Фред из Англии, а потом мне мама объяснила, что киноактеров специально учат так говорить. Фред написал в мемуарах, что последними словами Джорджа Гершвина было его имя, Фред Астер. Как у Чарльза Фостера Кейна в «Гражданине Кейне» «розовый бутон». Я очень люблю кино. В отличие от математики. У Фрэнка была необычная манера говорить: он точно читал с телесуфлера. Он взял меня под руку и одарил сияющей, доверчивой детской улыбкой, способной растопить сердце даже самого заядлого циника в рекламе «Хэлмарк», заставив поверить, что поздравительная открытка может спасти мир, возрождая семейные ценности. Фрэнк уткнулся лицом в мое плечо, и мы посидели еще немного, держась за руки, прежде чем я заговорила вновь. – Виртуозная игра, – сказала я, когда призрачные пальцы прошлись по всей клавиатуре в чечетке, достойной Фреда Астера. После этого мне пришла в голову идея отобрать у Гершвина хотя бы малую часть лавров. Я высвободила руку и вознесла пальцы над клавиатурой. – Нет! – закричала из коридора М. М. Бэннинг. Я чудом успела отдернуть руки, прежде чем Фрэнк обрушил на них лакированную крышку рояля. Женщина схватила мальчика и повалила на диван, прижав его руки к бокам. – Вот ты и попался, проказник, – сказала она. – Она хотела дотронуться до моего рояля, – пожаловался Фрэнк. – Мы практически не знакомы. – Она пока не знает правил, сынок. – Мы ведь с тобой уже познакомились, Фрэнк, разве нет? – оторопело произнесла я, начиная потихоньку приходить в себя. – Я из Омахи, как Фред. Ты знаешь, что меня зовут Элис. Я еще не сказала тебе свое полное имя. Элис Уитли. Я протянула ему дрожащую руку, еще раз порадовавшись, что мои пальцы остались целы. – Надеюсь, ты посвятишь меня в свои правила? Фрэнк отвернулся и спрятал лицо на материнской груди. – Кто это, мама? – Ее зовут Пенни. – Меня зовут Элис, – возразила я. – А когда она уйдет? – Как только твоя мама напишет книгу, я сразу же уеду, – пообещала я. – Честное слово. – А сколько нужно времени, чтобы написать книгу? – спросил он у матери. Я как раз тоже об этом задумалась. – Прочесть книгу – совсем недолго, – добавил мальчик. М. М. Бэннинг впервые за все время поймала мой взгляд. – Если хочешь принести нам хоть какую-то пользу, – сказала она, – запомни две вещи. Правило первое: не прикасаться к вещам Фрэнка. Правило второе: не прикасаться к Фрэнку. – Не прикасаться к Фрэнку? Да он сам минуту назад держал меня за руку.