– Ух ты, – сказала я, – какой красивый парень. – Был. Он тоже умер. – А с ним что случилось? – Выпал из окна, когда навещал мою маму в колледже. – О господи, как? – Не знаю, – передернул плечами Фрэнк. – Его выгнали из колледжа за плохие оценки. Наверное, Джулиан очень сильно задумался о том, что скажет своей маме, и не заметил, как окончился пол. Помнишь, как Хитрый койот упал в пропасть, не заметив, где кончается скала? Хочешь посмотреть фотографию отца моей мамы? Он, кстати, тоже умер. Фрэнк показал мне фото представительного молодого мужчины в военной форме. – Дедушка был врачом, его тоже звали Фрэнк. Это сокращение от Фрэнсис. Мама назвала меня в честь дедушки и дяди, потому что ей трудно придумывать имена. Доктор Фрэнк ушел добровольцем на Первую мировую войну, которую называли Великой. В то время ведь никто не знал, что будет вторая. Хотя, учитывая огромные репарации, взвалившие на Германию непосильную финансовую ношу после поражения в первой, мировое сообщество могло бы и догадаться. – А что случилось с доктором Фрэнком? – Кровоизлияние в мозг. Говоря простым языком, у него взорвались мозги. Вся мамина семья умерла за короткое время, с разницей около года, только отец ее прожил дольше остальных. Он родился в тысяча восемьсот девяносто четвертом, а умер в тысяча девятьсот семьдесят шестом. Первым пришел, последним ушел. – Ничего себе, – сказала я. – Если бы он дожил до сегодняшнего дня, ему бы сейчас было сто пятнадцать лет. – Вероятно, он рад, что не дожил, хотя мне его очень не хватает. Думаю, у нас много общего. Фрэнк пролистнул еще несколько страниц с черно-белыми фотографиями: мать Мими в раздельном купальнике, похожем на пуленепробиваемое белье, в косынке и с ярко-красной помадой, превратившейся на снимке в черную. Доктор Фрэнк улыбается жене, накидывая ей на плечи смокинг – это их свадьба. Невеста смотрит прямо в камеру и радостно улыбается. Еще одна пожелтевшая газетная вырезка, на сей раз без фото. «Мари Эллен Бэннинг сочетается браком с Джулианом Фрэнсисом Гиллеспи. Под тончайшей старинной вуалью…» Дальше я прочесть не успела: Фрэнк перевернул страницу. На следующем снимке маленькие Джулиан и Мими с испачканными шоколадом мордашками, держась за руки, смеются над разоренным тортом со свечками. Еще на одном, стилизованном под рождественскую открытку, они постарше, сидят спиной к спине верхом на лошади: Мими лицом к голове, а Джулиан – задом наперед, все трое в красных колпаках. Через открытку идет надпись: «У нас головы идут кругом на Рождество!» Цветные фотографии слегка поменяли оттенки. Моментальный снимок Джулиана в бейсбольной форме, стоящего на питчерской горке. Лицо и волосы выцвели до бледно-зеленого цвета. Он же на выпускном вечере – в небесно-голубом смокинге, лицо и волосы пожелтели от времени, галстук завязан вокруг головы на манер летчика-камикадзе, а рука обнимает пустое место, где должна стоять девушка. Мими – похоже, на своем собственном выпускном, в блестящем черном платье и академической шапочке, очень серьезная. Фрэнк закрыл альбом и положил рядом с собой. – Конец, – сказал он. – Все, кто есть в этом альбоме, умерли, не считая мамы. – Понятно, – ответила я и сменила тему: – Есть хочешь? На самом деле я думала об отце Фрэнка. Ни одной фотографии. Его здесь нет, потому что он еще жив? Очевидно, доктор Абрамс не ошибалась по поводу сверхъестественной интуиции. – У мамы где-то есть фотографии моего папы, только она говорит, что он не принадлежит к нашей семье, поэтому его нет в альбоме. – Потому что он… не… – Я запнулась, не зная, как закончить мысль. – Ты хотела сказать «не умер»? – пришел на выручку Фрэнк. – Возможно. Я никогда его не видел. – А на фотографиях? – спросила я. – На фотографиях видел. Только мы их прячем, потому что мама огорчается. И вообще, у нас не принято о нем говорить. Фрэнк засунул альбом под мышку. – Я умею делать вафли. И никогда не проливаю тесто. – Обожаю вафли, – отозвалась я. Он помог мне подняться. Я уже знала Второе правило: мне можно взяться за руку Фрэнка, если инициатива исходит от него. – Еще бы тебе их не любить! – сказал он. – Ты же не сумасшедшая. – Откуда ты знаешь? – спросила я по дороге на кухню. – Дети в школе говорят, что я сумасшедший, а ты совсем на меня не похожа. И вообще, просто знаю. Я знаю много интересного. Например, что Томас Джефферсон купил свою вафельницу во Франции. – Везет тебе. Когда я хочу что-то узнать, мне приходится искать информацию, а ты просто напичкан всевозможными сведениями. Как тебе удается столько всего запомнить, Фрэнк? – Мама говорит, что из-за перегруженности информацией я не чувствую нюансов. Наша вафельница из Китая. Мы заказали ее через каталог «Вильямс Сонома». Они устроили распродажу для самых важных клиентов. Он придвинул табурет к столешнице, влез на него и, поднявшись на цыпочки, дотянулся до коробки с вафельницей на самой верхней полке. – Постой, – сказала я. – Давай я тебе помогу. Дальше все произошло очень быстро. – Нее-ее-еет! – завизжал Фрэнк и выпустил коробку. Я закрыла лицо руками и присела. Вафельница с грохотом приземлилась где-то у меня за спиной. Я опустила руки и посмотрела через плечо, куда она упала. Когда я повернулась, Фрэнк лежал на линолеуме, как труп в морге, с закрытыми глазами и сжатыми кулаками. Соломенная шляпа медленно катилась ко мне, точно автомобильное колесо после аварии. – Фрэнк, что с тобой? – испуганно спросила я. В кухню вбежала Мими в ночной сорочке, с вмятиной от подушки на щеке и растрепанными косичками. Она подняла канотье, переступила через вафельницу и наклонилась над сыном. – Он ударялся головой? – Кажется, нет. Я не поняла, что случилось. У него бывают припадки? – Слава богу, нет. Вероятно, ты его чем-то огорчила. – Я ничего такого не делала, – сказала я. Фрэнк, не открывая глаз, разжал кулак и обличительно ткнул в меня указательным пальцем. – Она хотела взять мою вафельницу. – Я всего лишь предложила помочь, – возразила я. – Я же говорила: не прикасаться к вещам Фрэнка. Мими подняла мальчика, поставила на ноги и надела ему на голову шляпу. – С тобой все хорошо, малыш? – Когда-нибудь непременно будет, если верить доктору Абрамс, – сказал он. Мими повернулась ко мне, и я замерла, как кролик под гипнотическим взглядом удава. – У нас здесь не так много правил, Пенни, – сказала она. – Если ты не согласна им следовать, то лучше уходи. – Элис, – сказала я. – Меня зовут Элис. Но она уже была на середине коридора. Услышав, как хлопнула дверь кабинета, я прижала ледяные пальцы к пылающим щекам. «Не дай себя отпугнуть». Фрэнк тем временем деловито вытащил вафельницу из коробки, снял пупырчатую упаковку и включил прибор в розетку, после чего подошел к холодильнику. – Я люблю с шоколадной крошкой, – с бесстрастностью телефонного автоответчика сообщил он, взял с полки лоток яиц и немедленно уронил его на пол. – Надо же, ни одно не разбилось, – сказал он, подняв картонку и рассмотрев содержимое. – Отлично. Сегодня прямо счастливый день. 4 «Мы практически не выходим из дома», – нацарапала я в блокноте с единорогом через десять дней после прибытия. Я сидела в прачечной, дожидаясь окончания сушки, чтобы вытащить простыни, пока они не помялись, и спрятать между ними блокнот, который намеревалась отнести в свою комнату. Заодно я поглядывала на Фрэнка, который воевал с розмариновой живой изгородью, вооружившись пластмассовым мачете. Психиатр Фрэнка, доктор Абрамс, уехала из города на весь июль. Школа начнется только после Дня труда. Всю материальную и духовную пищу – продукты, канцтовары, одежду для Фрэнка – доставляли нам к воротам. Даже питьевую воду, хотя она свободно текла из всех кранов. Выходить было незачем, и мы сидели дома. «Фрэнк – весьма своеобразный клиент, – писала я. – Что касается Мими, я ее практически не вижу. Она почти не выходит из кабинета». Я с трудом удержалась от комментария «потому что ненавидит меня». Мими запиралась в кабинете сразу после завтрака и не выходила до самого вечера. После ужина она читала Фрэнку, играла с ним в «Улику», его любимую настольную игру, или смотрела с сыном кино и разбиралась со счетами, время от времени недовольно ворча себе под нос. Обращаясь ко мне, она отводила глаза. По сути, это трудно было назвать полноценными разговорами: так, обмен информацией, да и то не часто. После происшествия с вафельницей мои отношения с Фрэнком, можно сказать, наладились. Когда я извинилась за нарушение правил, он сказал: