Конечно, он знал и других бабушку с дедушкой, ездил к ним каждое лето, но не воспринимал их как близких, родных людей. Для него они оставались по сути чужими. Когда он стал сиротой, они часто звонили, справлялись, как у него дела, как учеба, и он продолжал ездить к ним летом; Сара (она же бобэ, она же бабуля) сопровождала его в самолете. Но мамины родители все равно оставались для Чака почти незнакомцами, чужестранцами из Оклахомы. Они присылали ему подарки на день рождения и на Рождество – особенно на Рождество, потому что бабуля с дедулей его не справляли, – но не играли особенной роли в жизни Чака, как школьные учителя, которые меняются каждый год, когда ты переходишь в следующий класс. Чак первым снял метафорический траур и тем самым помог своим бабушке с дедушкой (старым, да, но не древним) справиться с их собственным горем. Когда ему было десять, бабуля с дедулей свозили его в Диснейуорлд. Они сняли двухкомнатный номер в гостинице, ночью дверь между смежными комнатами стояла открытой, и Чак лишь однажды услышал, как бабушка плачет. В основном в ту поездку они веселились. По возвращении домой они сохранили часть этого радостного настроения. Чак все чаще стал слышать, как бабушка напевает, занимаясь делами на кухне, а иногда поет в голос под радио. После аварии, в которой погибли родители Чака, Кранцы питались в основном едой навынос (а дедуля еще забивал все контейнеры для вторсырья бутылками из-под «Будвайзера»), но после поездки в Диснейуорлд бабуля вновь начала готовить. И кормить внука правильной домашней едой, от которой прежде тощий мальчик быстро набрал вес. За готовкой ей нравилось слушать рок-н-ролл. Чак втайне считал, что бабуля слегка старовата для такой музыки, но она явно ее любила. Когда Чак заходил в кухню в надежде разжиться печеньем или сделать себе бутерброд с белым хлебом и коричневым сахаром, бабуля нередко протягивала ему руки и щелкала пальцами. – Потанцуй со мной, Генри, – говорила она. Его звали Чаком, не Генри, но обычно он не отказывался потанцевать с бабушкой. Она научила его джиттербагу и еще нескольким быстрым танцам. Она говорила, что есть еще много разных движений и танцев, но она не сумеет их изобразить, с ее-то скрипучей спиной. – Но я все равно тебе их покажу, – сказала она и однажды в субботу принесла из проката целую стопку видеокассет. «Время свинга» с Фредом Астером и Джинджер Роджерс, «Вестсайдскую историю» и фильм, ставший у Чака любимым, «Поющие под дождем», где Джин Келли танцует с фонарным столбом. – Смотри и учись, – сказала она. – Ты прирожденный танцор. Однажды, когда они пили холодный чай после особенно зажигательной пляски под «Higher and Higher» Джеки Уилсона, Чак спросил у бабули, какой она была в школе. Бабушка рассмеялась: – Я была настоящей кусит[11]. Только не говори зэйдэ, что я это сказала. Дед у нас старомодный, он не поймет. Чак ничего не сказал дедушке. И ни разу не поднялся в башенку. Тогда еще нет. Конечно, он спрашивал об этой башенке, и не раз. Что там внутри, какой открывается вид из окна, почему дверь всегда заперта? Бабушка говорила, что там нет ничего интересного, а дверь заперта потому, что пол еле держится и может вообще провалиться. Дедушка говорил то же самое и добавлял, что из окна башенки открывается вид на ближайший торговый центр, не бог весть какие красоты. Но однажды, незадолго до одиннадцатого дня рождения Чака, дедушка все-таки проговорился и сказал правду. Пусть не всю правду, но какую-то ее часть. 2 Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, это общеизвестно. А после гибели сына, невестки и не успевшей родиться внучки (Алиссы, чье имя похоже на шум дождя) Алби Кранц крепко запил. Если бы он тратил деньги не на покупку продукции «Анхойзер-Буш», а на приобретение ее акций, у него бы, наверное, набрался контрольный пакет. Он мог позволить себе тратить деньги на пиво, потому что был пенсионером, причем весьма обеспеченным пенсионером, и пребывал в черной депрессии. После поездки в Диснейуорлд он ограничил свое потребление спиртного бокалом вина за обедом или бутылочкой пива за просмотром бейсбольного матча. По большей части. Время от времени – поначалу раз в месяц, потом раз в два месяца – дедушка Чака надирался всерьез. Всегда только дома, всегда тихо и мирно. На следующий день он ходил заторможенный и почти ничего не ел, но уже к вечеру возвращался в норму. В один из таких запойных вечеров, когда «Янкиз» громили «Ред сокс», а Алби Чак приближался к десятой бутылке «Будвайзера», Чак снова заговорил с ним о башенке. Просто для поддержания разговора. При отставании «Соксов» на девять очков матч получался не слишком захватывающим. – Я думаю, там из окна виден не только торговый центр, – сказал Чак. Дедуля надолго задумался, потом взял пульт и отключил звук в телевизоре, оборвав на полуслове рекламу месячника пикапов «Форда». (Дед всегда говорил, что «Форд» расшифровывается как «Фатальная ошибка разработки и дизайна».) – Оттуда видно больше, чем тебе бы хотелось видеть, малыш, – сказал он. – Вот почему башня закрыта. Чак почувствовал, как у него по спине пробежал холодок, жутковатый, но не то чтобы совсем неприятный. Почему-то ему сразу вспомнились Скуби-Ду и его друзья, охотящиеся на привидений. Он хотел уточнить, что имел в виду дедушка, но что-то подсказало ему – та взрослая часть, которая еще не сформировалась у десятилетних мальчишек, но которая уже начинает проявляться, – в общем, что-то ему подсказало, что лучше молчать. Молчать и ждать. – Знаешь, Чаки, в каком стиле построен наш дом? – В викторианском. – Все верно. И это не подделка, а самый что ни на есть настоящий викторианский дом. Он был построен в тысяча восемьсот восемьдесят пятом, с тех пор несколько раз перестраивался, но башня была здесь с самого начала. Мы с твоей бобэ купили его за бесценок, когда обувной бизнес пошел в гору. Мы тут живем с тысяча девятьсот семьдесят первого, и за все эти годы я заходил в ту треклятую башню не больше полдюжины раз. – Потому что там прогнил пол? – спросил Чак, старательно изображая подкупающую наивность. – Потому что там полно призраков, – сказал дедушка, и Чак опять ощутил пробежавший по спине холодок. На этот раз очень даже неприятный. Хотя, может быть, дедушка пошутил. В последнее время он начал шутить. Так же, как бабушка начала танцевать. Дед отпил пива. Рыгнул. Его глаза покраснели. – Дух Будущих Святок. Помнишь этого призрака, Чаки? Чак кивнул. Каждый год, в канун Рождества, они смотрели «Рождественскую песнь», хотя Рождество не справляли. Но Чак все равно не понимал, о чем говорит дедушка. – С парнишкой Джеффри оно приключилось практически сразу, – сказал дедушка, сосредоточенно глядя в телевизор, но Чак сомневался, что он видит происходящее на экране. – А вот с Генри Питерсоном… тут вышло дольше. Прошло года четыре. Или, может, пять лет. К тому времени я почти и забыл, что я там видел. – Он указал большим пальцем на потолок. – После этого я поклялся себе: больше туда ни ногой. Но все равно ведь поперся, и очень зря. Из-за Сары… твоей бобэ… и хлеба. Ждать – это хуже всего. Ты сам поймешь, Чаки, когда… В кухне хлопнула дверь. Это вернулась бабушка. Она ходила к соседке, миссис Стэнли, чтобы отнести ей куриный бульон, потому что та приболела. Так сказала бабуля, но даже в свои десять лет Чак понимал, что была и другая причина. Миссис Стэнли знала все сплетни и слухи, ходившие по округе («Та еще йенте[12]», – говорил о ней дедушка), и охотно делилась ими с каждым, кто хотел слушать. Обычно после походов к соседке бабушка пересказывала все новости деду, предварительно попросив Чака выйти из комнаты. Но «выйти из комнаты» не означает, что нельзя слушать под дверью. – Кто такой Генри Питерсон, дедуль? – спросил Чак. Но дедушка слышал, что его жена пришла домой. Он сел попрямее и отставил в сторону пиво. – Ты гляди! – крикнул он, вполне убедительно изображая трезвость (впрочем, бабушку все равно не обманешь). – «Соксы» взяли все базы! 3 Под конец восьмого иннинга бабуля отправила дедушку в магазин за молоком для утренних хлопьев Чака. – И не вздумай садиться за руль. Иди пешком, хоть чуть-чуть протрезвеешь. Дедушка не стал возражать. Он вообще редко спорил с бабулей, а если пытался с ней спорить, результат получался неутешительный. Когда он ушел, бабушка – бобэ – села на диван рядом с Чаком и приобняла его одной рукой. Чак положил голову на ее мягкое, уютное плечо. – Он рассказывал о своих призраках, да? Которые водятся в башне? – Э… да. – Врать было бесполезно; бабушка всегда знала, когда ей врут. – А там правда есть призраки? Ты их видела? Бабушка фыркнула. – А ты сам как думаешь, хантль[13]? – Только потом Чак поймет, что это был не ответ. – Я бы не обращала внимания на россказни зэйдэ. Он замечательный человек, но иногда пьет слишком много. И сразу садится на своих любимых коньков. Ты наверняка понимаешь, о чем я. Да, Чак понимал. Никсон должен сидеть в тюрьме; фейгелесы[14] захватили американскую культуру и превратили в сплошную голубизну; конкурсы красоты типа «Мисс Америка» (бабушка их любила) – как есть стриптиз и мерзость. Но никогда раньше дед не говорил о призраках в башне. По крайней мере, не говорил Чаку. – Бобэ, а кто такой парнишка Джеффри? Она тяжело вздохнула. – Это очень печальная история, Мальчак. – (Это была ее любимая шутка: мальчик Чак, Мальчак.) – Он жил на соседней улице. Его насмерть сбил пьяный водитель, когда он выбежал на дорогу за укатившимся мячиком. Это было давным-давно. Если дед говорил, будто заранее знал, что так и случится, потому что увидел, как оно будет, он просто ошибся. Или выдумал шутки ради. Бабушка всегда знала, когда Чак ей врал; в тот вечер Чак понял, что он тоже знает, когда бабушка врет ему. Все сразу стало понятно по тому, как она отвела взгляд и уставилась в телевизор, словно ее очень заинтересовало происходящее на экране, хотя Чак точно знал, что бабушке по барабану любой бейсбол, даже чемпионат Мировой серии. – Пить ему надо меньше, – сказала бабушка, и на этом разговор завершился. Может быть, так и было. Может быть. Но с того вечера Чак начал бояться башенки с ее вечно запертой дверью на вершине короткой (всего шесть ступенек) узкой лестницы, которую освещала единственная голая лампочка, свисавшая с потолка на черном проводе. Однако не зря говорят, что страх притягателен, и иногда, когда бабушки с дедушкой не было дома, Чак отваживался подняться по этой лестнице. Он вставал перед дверью, трогал висячий замок, морщился, если тот бряцал (ведь шум мог потревожить призраков, обитавших в башне), и быстро спускался, с опаской оглядываясь на дверь. Легко было вообразить, как замок открывается и падает на пол. Как дверь скрипит на несмазанных петлях. Если бы что-то подобное произошло, Чак бы, наверное, умер от страха. 4 Подвал же, напротив, был вовсе не страшным. Его хорошо освещали яркие люминесцентные лампы. Когда дедушка вышел на пенсию и продал свою сеть обувных магазинов, он устроил в подвале столярную мастерскую, где проводил много времени. Там всегда приятно пахло опилками. В самом дальнем углу, вдали от строгальных, ленточнопильных и шлифовальных станков, трогать которые строго-настрого запрещалось, Чак нашел большую коробку, набитую старыми дедушкиными книжками о братьях Харди. Истории были хоть и старомодными, но интересными. Однажды Чак сидел в кухне, читал «Зловещий указатель» и ждал, когда бабушка вынет из духовки противень с печеньем. Вдруг она подошла и вырвала книжку у него из рук. – Ты все-таки достоин лучшего, Мальчак. Пора повышать свой читательский уровень. Сиди здесь, никуда не уходи. – Я только-только дошел до самого интересного! – возмутился Чак. Бабушка фыркнула, как умеют фыркать только еврейские бобэ. – Ничего интересного здесь быть не может, – сказала она и ушла, забрав книжку. Взамен она принесла Чаку «Убийство Роджера Экройда». – Вот тебе стоящий детектив, – сказала она. – По-настоящему интересный. Не тупые истории про каких-то подростков, которые носятся как очумелые. Считай, что это твое приобщение к большой литературе. – Она на секунду задумалась. – Ладно, это, конечно, не Сол Беллоу, но тоже неплохо. Чак начал читать исключительно для того, чтобы угодить бабушке, но вскоре увяз с головой. За год он прочитал почти две дюжины романов Агаты Кристи, из них пару-тройку о мисс Марпл, но Эркюль Пуаро ему нравился больше. Месье Пуаро с его щегольскими усами и могучим мозгом из «маленьких серых клеточек». Однажды во время летних каникул Чак читал «Убийство в “Восточном экспрессе”», лежа в гамаке на заднем дворе, и его взгляд случайно упал на башенку на крыше дома. Интересно, подумал Чак, а как месье Пуаро приступил бы к расследованию этой тайны. Ага, сказал он себе. А потом: Voilà[15], – так было даже лучше. Когда бабушка в следующий раз испекла черничные кексы, Чак спросил, можно ли отнести несколько штук миссис Стэнли. – Как хорошо ты придумал, – сказала бабушка. – Конечно, можно. Только прежде чем переходить через улицу, обязательно убедись, что там нет машин. Она всегда так говорила, когда он собирался куда-то пойти. И теперь, когда Чак задействовал свои маленькие серые клеточки, он подумал, что, возможно, бабушка напоминает ему об этом не просто так. Возможно, она постоянно держит в голове случай с малышом Джеффри.