– Всем встать! – восклицает Джордж, судебный пристав. Присутствующие в зале суда встают, продолжая хлопать и раскачиваться, когда судья Джон Лоу выходит из своего кабинета. Ростом шесть футов и шесть дюймов (Холли знает это из номера журнала «Пипл», который прячет даже более тщательно, чем «Сникерс байтс»), лысый, как бильярдный шар-восьмерка… хотя скорее темно-шоколадный, чем черный. На нем просторная мантия, которая колышется из стороны в сторону, когда он быстрым шагом идет к своей скамье. Хватает молоток и стучит по столу, как метроном, сверкая всеми тридцатью двумя белоснежными зубами. – Ох, мой дорогой Иисус в моторизированной инвалидной коляске, – ворчит Пит. Он получает еще один испепеляющий взгляд Холли. Одной рукой зажимает рот, другой машет: мол, каюсь, каюсь. – Садитесь, садитесь, – говорит судья Лоу. На самом деле его зовут Джералд Лоусон; об этом Холли тоже знает из «Пипла». Присутствующие в зале суда садятся. Холли нравится судья Лоу, потому что он прямой и открытый, не то что ехидная и придирчивая судья Джуди. Он сразу берет быка за рога, как делал Билл Ходжес… Хотя судья Джон Лоу не заменяет ей детектива, и не только потому, что он – вымышленный персонаж из телешоу. Прошли годы после смерти Билла, но Холли его по-прежнему недостает. Все произошедшие с ней изменения, все ее достижения – заслуга Билла. Второго такого нет, хотя Ральф Андерсон, полицейский детектив и ее друг из Оклахомы, очень на него похож. – Что у нас сегодня, Джорджи, мой полукровный брат? – Присутствующие давятся смехом. – Гражданское дело или уголовное? Холли знает, что едва ли один судья может рассматривать и те дела, и эти, да еще каждый день новые, но не возражает: все дела интересные. – Гражданское, судья, – отвечает Джорджи, судебный пристав. – Истица – миссис Рода Дэниелс. Ответчик – ее бывший муж, Ричард Дэниелс. Предмет иска – опека над семейным псом по кличке Плохиш. – Собачье дело, – вставляет Пит. – Совсем как у нас. Судья Лоу опирается на молоток, ручка у которого очень длинная. – Плохиш в здании суда, дорогой мой Джорджи? – В комнате для свидетелей, судья. – Очень хорошо, очень. Плохиш кусается, как можно предположить по кличке? – По мнению охраны, характер у него очень ласковый, судья Лоу. – Прекрасно. Давайте послушаем, что хочет сказать о Плохише истица. В этот момент актриса, играющая Роду Дэниелс, входит в зал суда. Холли знает, что в реальной жизни истица и ответчик уже сидели бы в зале, но так более драматично. Пока миссис Дэниелс в чересчур обтягивающем платье и в туфлях на слишком высоких каблуках шествует по центральному проходу, ведущий объявляет: – Мы вернемся в зал заседаний судьи Лоу ровно через минуту. С первыми кадрами рекламы страховки на случай смерти Холли отправляет в рот первый мини-батончик. – А мне можно? – спрашивает Пит. – Разве ты не на диете? – В это время дня у меня низкий сахар. Холли неохотно выдвигает ящик стола, но прежде чем успевает достать пакетик «Сникерс байтс», старая женщина, тревожащаяся, как ей оплатить расходы на похороны мужа, уступает место яркой надписи «ЭКСТРЕННОЕ СОБЩЕНИЕ». Тут же на экране появляется Лестер Холт, и Холли сразу понимает: случилось что-то серьезное. Только не еще одно девять-одиннадцать, думает она всякий раз, когда возникает такая ситуация. Господи, пожалуйста, только не еще одно девять-одиннадцать или что-то атомное. – Мы прерываем наши передачи, чтобы сообщить о мощном взрыве в средней школе Пайнборо, штат Пенсильвания, городе, расположенном примерно в сорока милях юго-восточнее Питсбурга. Поступают сведения о большом количестве жертв, многие из них дети. – Господи, – выдыхает Холли и прижимает руку, которая уже была в ящике, ко рту. – Сведения пока не подтвержденные, хочу особо это отметить. Я думаю… – Лестер подносит ладонь к уху, слушает. – Да, конечно. Чет Ондовски, из нашего питсбургского филиала, уже на месте событий. Чет, ты меня слышишь? – Да, – отвечает он. – Да, я тебя слышу, Лестер. – И что ты можешь нам рассказать, Чет? Лестера сменяет мужчина средних лет, по мнению Холли, с лицом типичного местного новостного репортера: не такой красавчик, чтобы вести выпуск новостей на центральных каналах, но вполне презентабельный. Разве что узел галстука сдвинут набок, грим не маскирует родинку около рта, а волосы взлохмачены, словно он не успел их причесать. – А что это рядом с ним? – спрашивает Пит. – Не знаю, – отвечает Холли. – Тихо. – Выглядит как гигантская сосновая ши… – Тихо! – Холли плевать и на гигантскую сосновую шишку, и на родинку Чета Ондовски, и на его взлохмаченные волосы. Ее внимание приковано к двум «скорым», которые в реве сирен проносятся мимо Чета, одна за другой, с включенными мигалками. Жертвы, думает она. Большое количество жертв, многие из них дети. – Лестер, я могу сказать следующее. В средней школе имени Альберта Макриди как минимум семнадцать погибших и намного больше раненых. Это информация от помощника шерифа, который просил не называть его имени. Взрывное устройство могло находиться в главном офисе или в кладовке неподалеку. Если ты посмотришь туда… Он указывает, и камера послушно следует за его пальцем. Сначала изображение нечеткое, но оператор добавляет резкости, и Холли видит большую дыру, образовавшуюся в стене здания. Кирпичи полукругом разбросаны по лужайке. И она видит то же, что, вероятно, и миллионы других зрителей: мужчина в желтом жилете появляется из дыры с кем-то на руках. Кем-то маленьким в кроссовках. Нет, в одной кроссовке. Вторую, вероятно сорвало при взрыве. Камера возвращается к репортеру и ловит его, поправляющего галстук. – Управление шерифа, несомненно, проведет пресс-конференцию, но на текущий момент заботы у них совсем другие. Родители уже начали съезжаться к школе… Мэм? Мэм, пожалуйста, уделите мне минутку. Я – Чет Ондовски, телекомпания Дабл-ю-пи-и-эн, Одиннадцатый канал. Женщина в кадре невероятно толстая. Примчалась к школе без пальто, цветастое домашнее платье раздувается вокруг нее, как кафтан. Лицо смертельно бледное, не считая двух ярко-красных пятен на щеках, волосы такие всклокоченные, что прическа Ондовски кажется рядом с ней аккуратной, пухлые щеки блестят от слез. Не следует такое показывать, думает Холли, а мне не следует такое смотреть. Но они показывают, а я смотрю. – Мэм, ваш ребенок ходит в среднюю школу Альберта Макриди? – Туда ходят мои сын и дочь. – Она хватает Ондовски за руку. – С ними все в порядке? Вы это знаете, сэр? Ирен и Дэвид Вернон. Дэвид в седьмом классе. Ирен в девятом. Мы зовем Ирен Дини. Вы знаете, все ли с ними в порядке? – Я не знаю, – честно отвечает Ондовски. – Думаю, вам нужно поговорить с кем-нибудь из сотрудников шерифа, которые сейчас расставляют заграждения. – Благодарю вас, сэр, благодарю. Молитесь за моих детей. – Обязательно, – говорит Ондовски, но женщина уже убегает, и ей очень повезет, если сегодня у нее не прихватит сердце… хотя Холли прекрасно понимает, что на данный момент собственное сердце заботит миссис Вернон меньше всего. Потому что все ее мысли – о Дэвиде и Ирен, которую дома зовут Дини. Ондовски поворачивается к камере. – Вся Америка будет молиться за детей миссис Вернон и всех детей, которые сегодня пришли в среднюю школу имени Альберта Макриди. Согласно полученной мною информации, а она весьма отрывочная и может меняться, взрыв произошел примерно в четверть третьего и был достаточно сильным, чтобы окна вылетели в миле от школы. Стекла… Фред, можешь показать эту сосновую шишку? – Вот, я знал, что это сосновая шишка, – говорит Пит. Он сидит, наклонившись вперед, его взгляд прикован к экрану. Оператор Фред выполняет просьбу, и на сосновых лепестках, или чешуйках, как ни назови, Холли видит осколки стекла. Ей даже кажется, что на одном осколке кровь, хотя она надеется, что это лишь отражение фар проезжающей «скорой». – Чет, это ужасно, – говорит Лестер Холт. – Просто ужасно. Камера возвращается к Ондовски. – Да, именно так. Это ужасно. Лестер, я хочу посмотреть… Вертолет с красным крестом и надписью на борту «ГОСПИТАЛЬ МИЛОСЕРДИЕ» приземляется на улице. От воздушного вихря волосы Чета Ондовски лохматятся еще сильнее, и он повышает голос, чтобы его расслышали: – Я хочу посмотреть, удастся ли мне чем-нибудь помочь! Это ужасная, ужасная трагедия! Вам слово, Нью-Йорк! На экране вновь Лестер Холт, расстроенный донельзя. – Будь осторожнее, Чет. Друзья, мы продолжаем обычное вещание, но будем выходить в эфир, чтобы держать вас в курсе событий. Следите за экстренными выпусками Эн-би-си на вашем… Холли хватает пульт и вырубает трансляцию. Интерес к вымышленному правосудию пропадает напрочь, во всяком случае, на сегодня. Она думает о ребенке, которого нес мужчина в желтом жилете. В ботинке и носке одном забылся Джон глубоким сном[16]. Будет ли она смотреть вечерние новости? Холли полагает, что да. Без всякого желания, но ничего не сможет с собой поделать. Она просто должна знать, сколько жертв. И как много среди них детей. Пит удивляет ее, взяв за руку. Она по-прежнему не любит прикосновений, но сейчас ей хорошо от того, что он держит ее ладонь. – Я хочу, чтобы ты кое-что вспомнила. Холли поворачивается к нему. Лицо Пита серьезно. – Ты и Билл остановили нечто гораздо худшее в сравнении со случившимся, – говорит он. – Этот безумец Брейди Хартсфилд убил бы сотни, устрой он взрыв на том рок-концерте. Может, тысячи. – И Джером, – тихим голосом отвечает она. – Джером тоже там был. – Да, ты, Билл и Джером. Три мушкетера. То преступление ты могла остановить. И остановила. Но остановить это… – Пит бросает взгляд на телевизор. – Это была чужая задача. 3 В семь вечера Холли все еще в офисе, просматривает счета, которые на самом деле можно не просматривать. Ей удалось устоять перед искушением, в половине седьмого она офисный телевизор не включала, но и домой идти еще не хочется. Утром она предвкушала вегетарианский обед от «Мистера Чу», который собиралась съесть за просмотром «Сладкого яда», не удостоенного должного внимания критиков и публики триллера 1968 года с Энтони Перкинсом и Тьюзди Уэлд, но этим вечером яд ей не нужен, ни сладкий, ни какой-либо еще. Она уже отравлена новостями из Пенсильвании и может не устоять перед искушением включить Си-эн-эн. А после этого ей суждено ворочаться без сна в постели до двух или трех ночи. Как и большинство людей двадцать первого столетия, насквозь пропитанного средствами массовой информации, Холли привыкла к насилию, которое мужчины (да, в большинстве своем это по-прежнему мужчины) творят по отношению друг к другу во имя политики или религии – этих призраков, – но произошедшее в средней школе небольшого города слишком похоже на то, что почти случилось в Центре культуры и искусств Среднего Запада, где Брейди попытался взорвать несколько тысяч подростков, и то, что случилось у Городского центра, где он направил «мерседес» в толпу соискателей рабочих мест, убив… она не помнит сколько. Не хочет вспоминать. Холли убирает папки – должна же она все-таки пойти домой, – когда вновь слышит шум поднимающегося лифта. Она ждет, надеясь, что лифт проскочит пятый этаж, но он останавливается. Вероятно, это Джером, однако Холли все-таки выдвигает второй ящик стола и кладет руку на жестянку, которая там лежит. С двумя кнопками. При нажатии одной начинает реветь сирена. Второй можно пустить струю перечного газа. Джером. Холли убирает руку с «Заслона от незваного гостя» и задвигает ящик. Восхищается (не в первый раз после возвращения Джерома из Гарварда) тем, каким он стал высоким и красивым. Ей не нравится шерсть вокруг его рта, которую он называет «козлобородкой», но ему она этого никогда не скажет. Сегодня всегда энергичная походка Джерома замедлилась, плечи поникли. Он привычно здоровается: «Привет, Холлиберри», – и плюхается на стул, который в рабочие часы предназначен для клиентов.